И тут внезапно его сердце и мозг опустели. Как если бы выдернули затычку в раковине, и все, чем Сёрэн переполнялся, слилось во тьму водопровода. Он постарался всю поездку до Кенсингтона держать нейтральную протокольную позу и смотреть скромно в одну точку, сообразно своему положению сброшенной тараканом пустой хитиновой оболочки. Интересно, а куда уполз свеженький, белоснежный таракан, свою старую обитель покинувший? Хозяин тем временем совершенно забыл о существовании ракшаса, то смотрел в окно, то отправлял и читал сообщения – глаза злющие, руки нервически сжимаются в кулаки.
В Кенсингтонских апартаментах Сёрэн оказался заперт в дальней секции дома, состоявшей из трех непривычно тесных комнат с высокими потолками. Там не было ничего, кроме мебели, закрытой чехлами, и больших окон, смотревших на еще мрачные после зимы деревья – для обитателя тропиков безлистые платаны казались странным зрелищем. Сёрэн бы подумал, что деревья болеют, тем более что с некоторых целыми свитками слезала кора. Однако наклевывающиеся почки среди коричневых ежистых сережек говорили о том, что в гигантах сидит упрямая жизнь. В «покоях» Сёрэна не было ни телевизора, ни планшета, ни комиксов – вообще ничего. Целый день он скучливо прослонялся из угла в угол, отмечая в себе заострявшееся желание броситься и расцарапать глянцевую краску на запертой двери. К тому же Сёрэну стало чудиться, будто его выражение лица сделалось точь-в-точь, как у Арена в минуты гнева. Возможно даже, что неудовлетворенность, глодавшая брата, перекинулась и на младшего. Что-то в нем начало смутьянить и бунтовать, хотя само слово «бунт» Сёрэн узнал лишь теперь, когда прочитал двадцать четвертую песнь «Одиссеи»: там Улисс усмирил мятеж жителей своего острова… А еще там тоже заперли людей в комнате и всех убили. Тогда-то у Сёрэна еще никаких мыслей не было, ведь он был совсем глупый, ни одной настоящей книжки за всю жизнь не прочитал. А теперь он прочитал сразу две, и там оказалось на удивление много того, о чем ракшасу даже подумать было запрещено. Хитрость, коварство и месть – кровавая и безжалостная кара обидчикам. И вот Сёрэну пришло в голову: а не захотелось ли ему того же самого, что сделал Одиссей? За то, что бросили на этом проклятом космическом корабле, полном лютейшего ужаса, и за то, что сейчас заперли, и за то, что пнули…
Вечером внезапно на пороге комнаты возник незнакомый Сёрэну ассистент. Он приказал быстро собраться и идти вместе с ним к Хозяину в Студию. По привычке Сёрэна кольнула бледная тень радости оттого, что он увидится с Господином, но ее быстро смыло новой волной беспричинной злости. Он изо всех сил постарался взять себя в руки, чтобы никто ничего не заподозрил, бросился в ванную принимать душ и чистить зубы. Переодеться ему ничего не принесли, значит, либо Хозяин захочет, чтобы питомец был обнажен, либо специальная одежда для игры приготовлена в Студии. В голову пришла вялая мысль, что было бы неплохо знать, какое там оборудование и какого рода практики интересуют сегодня Джека. В любом случае, Сёрэну играть совершенно не хотелось, он мечтал, что его просто зафиксируют, займутся сексом и отпустят восвояси. Какая-то лень на него напала… или не лень, а… вот когда ничего вообще не хочется и ничто не вызывает никаких чувств – автоматом идешь и делаешь то, что приказывают.
Господин встретил Сёрэна чернее тучи. Если он в машине сделался гневлив, то сейчас на Хозяине не было лица – одна лишь устрашающая и пустая личина. Он вскользь кинул на питомца ничуть не потеплевший брезгливый взгляд и, не разжимая зубов, бросил, чтобы тот шел одеваться. И поживее! Сёрэн побоялся у него спросить, что именно Господин желает, чтобы питомец надел. На свой страх и риск он снял с вешалки черный костюм из латекса. Оглянулся – недовольного окрика, вроде, не последовало. Костюм был из хорошо знакомого Сёрэну улучшенного материала, очень прочного и выдерживающего неправдоподобно сильное растяжение. Поэтому кэтсьют казался странно маленьким, но садился на тело без единой складки, при этом нигде не пережимал кожу и сосуды. Чтобы влезть в такой кэтсьют, было достаточно отверстия для рта в маске. Собственно, кроме еще двух дырок для ноздрей, никаких больше выходов наружу в нем не предусматривалось. Сёрэну и так было страшновато из-за настроя Хозяина, а теперь еще предстояло передвигаться по студии ощупью – пока размазывал силикон по резине и собственной коже, Сёрэн постарался запомнить как можно точнее расположение мебели, чтобы на нее не натыкаться и не бесить Джека еще больше. В принципе, такое задание ему было хорошо знакомо: на квестах то и дело приходилось перемещаться в полной темноте, да еще и убегать от охотящихся, у которых были приборы ночного видения.
Сёрэн осторожно растянул рот маски, собрал гармошкой бесшовный кэтсьют и просунул в него сначала одну ногу, потом вторую. И во внезапном замешательстве уставился на искусственную оболочку, которую держал в руках. Черная тараканья шкура – светлые, с чуть заметным золотистым загаром руки. Может, Сёрэн сам и есть тот обновленный таракан, а вовсе не его пустой скелет? Зачем он пытается впихнуть себя обратно в то, что отмерло? Огромный, беспредельно расширившийся рот маски зиял перед Сёрэном, как пустой колодец. Внизу, там, где резиновая безглазая шкура раздваивалась, подрагивал сплющенный отросток, который должен быть заполнен членом питомца, который для пущего удовольствия Господина должен быть к началу сессии толст и тверд. Сёрэн до сего момента всегда надевал кэтсьюты с радостью, потому что в них было тепло, а люди, с которыми он, в сущности, не очень хотел близко контактировать, уходили куда-то на задний план, за гибкую и прочную мембрану его личного пузыря. Но теперь он смотрел на гротескный рот и одновременно на болтающийся между ног, блестящий от геля чехол, и пытался подавить небывалое ощущение, будто костюм его собирается проглотить. Пожрать всего, лишить лица, лишить глаз, а член выставить на обозрение. Оставить от Сёрэна одну лишь задницу, к которой так и липли все, начиная с самого Хозяина. Сёрэн стиснул зубы и продолжил дальше натягивать и разглаживать резиновую шкуру, стараясь, не дай бог, не порвать – ведь латекс требует и нежности, и твердой руки одновременно.
Все, что происходило после того, как латексная маска перекрыла его зрение, память Сёрэна зафиксировала со странной отчетливостью мультисенсорного записывающего устройства, у которого выключен главный канал восприятия информации, и вынужденного компенсировать потери повышенным разрешением в других каналах связи с внешним миром.
Комментарий к Кенсингтон (Часть 1)
Музыко:
https://www.youtube.com/watch?v=uyd6OLyhPJo
========== Кенсингтон (Часть 2) ==========
**Господа, кто хочет продолжать читать эту работу, я буду открывать свой профиль на фикбуке на некоторое время после выкладки глав к “Продукту”, но потом буду его убирать. Если вам интересно дальше следить за историей, заходите в мою группу в вк, я буду предупреждать, когда профиль будет открыт.**
Все, что происходило после того, как латексная маска перекрыла его зрение, память Сёрэна зафиксировала со странной отчетливостью мультисенсорного записывающего устройства, у которого выключен главный канал восприятия информации, что вынуждает компенсировать потери повышенной чувствительностью в других каналах. Сёрэн был на кресле для бондажа. Жестковато. Неудобно. Пахло кожей – не старой, вроде, но такой… словно мебелью давно не пользовались. Он чувствовал, как нехотя и грубо производит манипуляции Хозяин, ему, кажется, желалось, чтобы кто-то другой за него все сделал, а самому лишь бы получить разрядку. Но разве не в этом заключалось удовольствие – возиться с питомцем? Сделать его беспомощным и уязвимым. Возбудить страх, желание и стеснение – у Сёрэна всегда особенно хорошо получалось стесняться, за это его хвалили некоторые господа. Эти – которые любили, когда питомцы стесняются, – все, как один, требовали, чтобы младший приходил в коротком платьице и в кружевных чулках, непременно белых. И ругались, если он сильно красился, один раз даже отправили умываться и выпороли, называя дрянной, развратной девкой. Было обидно, потому что перед выходом ассистент шепнул ему сделать макияж поярче. Сёрэн совершенно не понимал, зачем нужен «незаметный» макияж, если у него нет никаких изъянов на коже. Всегда хотелось дать волю фантазии, порисовать, чтобы не узнать себя потом в зеркале. Он, строго говоря, вообще не понимал связи между рисованием на лице и сексом. Сёрэн любил подчеркнуть глаза и скулы, так он становился… более опасным, что ли. Губы ярко красить не очень любил…
