— Пе-е-дики! Пе-едики! — размазанная интонация этих господ очень напомнила Сёрэну странный голос Хозяина, когда тот приходил вечером в Кенсингтонские апартаменты. Он, правда, не орал, как эти, но был весь… шарнирный, неловкий — очень странный, одним словом. Еще некоторые гости на вилле такими становились ночью на вечеринках. — Пе-едики! Пе-едики! Е-е-баные пе-е-е-дики-и-и! — пели двое господ. Один высунул голову в заднее окно, а второй вообще опустил стекло и вылез наполовину, размахивая какой-то квадратной бутылкой. — Ни хуя себе вы в уши друг друга долбите — совсем оглохли… Я чего, сам с собой разговариваю? — обиделся и рявкнул сердито тот, который больше всех хотел привлечь к себе внимание.

— Пристрелить бы горемыку, чтоб не мучился, да опять Заратустра не велит… — процедил у Сёрэна в рации голос господина Йорна.

— Да блядь! Я с тобой разговариваю! — прокричал господин из машины, замахнулся, сколько мог, и швырнул бутылку в «Тарантулу».

Сёрэн рефлекторно дернулся, потому что он всегда дергался от резких звуков и движений. Сердце учащенно забилось, как оно всегда начинало колотиться, когда на него замахивались. Тут же у него перед лицом произошло молниеносное движение, и в следующую долю секунды бутылка оказалась у господина Йорна в левой руке.

— Заебись, бля! Чуваки, зацените: педики-ниндзя! А еще так сможешь?

Йорн доброжелательно показал господину крикуну большой палец и мягко бросил обратно бутылку, закинул ее в заднее окно.

— Щас въебу тебе! — раззадорившись, с радостным блеском в глазах предупредил господин из машины, забирая бутылку у товарищей. Он снова размахнулся и кинул выше, целясь, очевидно в шлем.

Опять змеиный бросок, опять бутылка в руке у господина Йорна, господин перекинул ее обратно. Сёрэн не мог взять в толк, что происходит: только что Йорн говорил о том, чтобы убить этого господина, а теперь с ним играл. С каким-то незнакомцем, на дороге…

— Эй, уебок! А вот так сможешь? — господин развернулся и швырнул бутылку изо всех сил в Йорна.

Йорн резко отклонился, ударил Сёрэна в грудь плечами, так, что его тоже отбросило назад на багажник. Бутылка пролетела мимо и с грохотом врезалась в водительское окно стоявшего справа красного автомобиля, отчего стекло покрылось трещинами.

— Ебать, сука, бля!!! — возопил господин из машины. — Ты охуел, хуесос?!

— Сёрэн, держись, мать твою… — рявкнул Йорн.

Сёрэн едва успел ухватиться за куртку господина, как мотор «Тарантулы» взревел и произошло как раз то, о чем Сёрэн мечтал и чего боялся: машина рванула вперед, Сёрэна дернуло, Йорн тем временем навалился на фальшбак, чтобы переднее колесо не отрывалось от дороги, сразу же со всех сторон засвистело и зашумело. «Тарантула» понеслась вперед, разрезая воздух. В самый последний момент Сёрэн успел боковым зрением увидеть, что дверь пострадавшего автомобиля открылась, кто-то что-то орал…

Минут двадцать господин Йорн гнал мотоцикл на большой скорости. Город вокруг как будто бы поредел, вместо довольно красивых домов стали появляться все больше бетонные и кирпичные коробки, конструкции неизвестного Сёрэну назначения, изрисованные разноцветными каракулями, мосты, тоннели, кирпичные стены, отделяющие шоссе от жилых кварталов. Архитектура здесь стала вдруг какой-то неинтересной, простой, как графитовый карандаш, серо-бежевой. Все это было совершенно не похоже на Куала-Лумпур или Айрон Маунтин — единственные большие города, которые Сёрэн несколько раз разглядывал из окна хозяйского автомобиля. На него навалилось туманное тоскливое чувство из-за индустриальной унылости.

Господин Йорн тем временем выехал на шоссе, обрамленное с обеих сторон рощицами невысоких деревьев, но довольно скоро свернул влево на боковую дорогу, и вдруг вовсе остановился на полупустой стоянке.

— Сёрэн, слезь, поговорить надо, — рыкнул Йорн, снимая шлем.

Сёрэн повиновался с некоторым трепетом: лицо господина, загримированное перед поездкой и казавшееся от этого неестественно красивым и несколько одеревенелым, не предвещало ничего хорошего. Сёрэн тоже поспешил снять шлем и положил его на сиденье, встал — руки по швам.

— Дай сюда, а то упадет, — опять рыкнул Йорн, забирая шлем, повесил его на руль вместе со своим. После этого господин достал сигареты и зажигалку из кармана куртки, закурил. — Сёрэн, расслабься, что ты, как солдат на плацу, — устало и раздраженно процедил он.

— Пр… — Сёрэн осекся, потому что Йорн вскинул на него недовольный взгляд. — Я всегда так стою, сэр, — без дежурного и спасительного «простите» слова приходилось выталкивать с натугой. Ему словно жизненно необходимо было сначала извиниться за свое существование, а потом уже существовать дальше.

— Да не всегда, в том-то и дело. Но стоит на тебя построже зыркнуть, как ты теряешь всякое подобие самопринятия. Сёрэн, ты знаешь, как бы я поступил, если бы мне было комфортно извиняться через слово, а кто-то пытался мне запретить это делать?

— Нет, сэр.

— Я продолжил бы извиняться до тех пор, пока человек, который мне запрещает это делать, не отбил себе руку, раздавая мне тычки. Но, тебя, как я погляжу, не смущают даже самые дегенератские требования, так что давай, иди сюда. Я тебе задолжал три подзатыльника — специально считал — и мне хочется кому-нибудь врезать. Видишь ли, я укурков на перекрестке не мог урыть, вынужден соблюдать нормы цивилизованного поведения и уголовный кодекс. Но у меня тоже есть естественные потребности. А тут вот Сёрэн подвернулся, который мне уже нехило так задолжал за все хорошее. Очень кстати. Давай, наклоняйся, а то ты высокий, мне тебя бить неудобно.

Сёрэн не мог понять, что происходит с господином, говорил ли он серьезно или играл с ним в очередную игру. Опять какая-то игра! Ком звериного яростного чувства стал подниматься к его горлу. Он стоял посреди безлюдной парковочной площадки рядом с шоссе, неизвестно где, одетый в брюки и рубашку господина Йорна, в мотоциклетный костюм, от которого пахло духами господина Йорна, скрытый от камер наблюдения дорогостоящей фотозащитой господина Йорна и накормленный его завтраком. Если Сёрэн сейчас развернется и побежит прочь, он будет обречен — Хозяин его сможет найти, как только износятся полоски. А, может быть, еще раньше. Сёрэн подозревал, что его подстерегает гораздо больше опасностей, нежели камеры наблюдения. В прошлый раз ему просто фантастически повезло. Три недели, может быть, месяц он как-нибудь проплутает. Может быть вдали от поселений сможет скрыться, если вообще найдет места, где его не увидят. Будет, как животное, прятаться, воровать еду и воду. Но он долго не протянет, живя жизнью бездомной собаки. Да и что это за жизнь вообще? Сёрэн невольно огляделся. Вокруг было огромное пространство, но он чувствовал себя запертым вместе с господином Йорном. И его тошнило от слова «наклоняйся».

— Так вы хотите, чтобы я извинялся или нет? — вдруг вырвался у Сёрэна низкий взрык. — Зачем вы меня путаете?

— А я, может быть, сам не знаю, чего я хочу, — оскалился господин. — Точнее, поправка: я-то хорошо знаю, чего я хочу. Гомосапиенсы ни хуя не знают, что им нужно — только что с бутылкой был наглядный пример. Тебе скажут не извиняться, потому что это якобы тебя унижает, а потом будут мордой совать в унитаз за то, что у тебя случайно вырвалось «простите». А, может, у тебя душа просила извиниться. Может быть ты искренне хотел попросить прощения за то, что меня придушил на мотоцикле. Может быть, тебе на самом деле сделалось неловко оттого, что ты стоишь передо мной, как оловянный солдатик. Я не знаю! — господин Йорн развел руками. — Ты сам должен прежде всего определиться, что ты желаешь.

— Так что вы от меня хотите сейчас?

— На уровне экзистенциальном, чтобы тебя в моей жизни не было, но это к делу не относится, — тихо, но словно бы царапая отчеканил Йорн. — Сёрэн, прости за личный вопрос, но скажи мне, пожалуйста, будь добр, тебе девочки нравятся или мальчики? — Йорн нервозно затянулся и долгим выдохом выпустил дым в сторону.