— Да. На меня чем-то похоже…- процедил юноша, слишком яростно распиливая вторую половину стейка. С парнем происходило неладное. Рожала его душа что-то. Йорн физически напрягся, словно хирург, готовясь к тому, что сейчас из-какого-нибудь перерезанного сосуда брызнет кровь прямо ему в лицо. Но хирургическую операцию нужно было продолжать.

— Почему ты сбежал, Сёрэн?

— Я больше не мог терпеть, — опять сквозьзубное, леденящее, столь не похожее на Сёрэна, но весьма характерное для Йорна.

— Сёрэн, мне и Лизбет ты можешь рассказать. Мы все понимаем.

— Я… у меня появилось… Меня начинает трясти как в ознобе почти каждый вечер, особенно когда приезжает Господин, — цедил с усилием мальчик. — А в Лондоне я постоянно был с ним, и меня все время подташнивало от страха. Еще я как можно дольше старался не выходить из ванной, чтобы с ним не встречаться. Я не знаю, что со мной происходит. Я всегда им восхищался и любил… любил, когда он на меня обращал внимание, но после… того дня… когда со мной впервые… Когда я уже все, что должен уметь, освоил… Я начал сходить с ума. Особенно когда Господин приходит… странный довольно часто.

— Забухал Джек, что ли совсем? — презрительно и гадливо усмехнулся Йорн, переглянулся с Лизбет в очередной раз. — Он и на моей памяти пару раз так насинячился, что Джордж ему едва в морду не дал. Заигрывался он в игры всякие в этом состоянии.

— Да, — неожиданно подтвердил Сёрэн. — Он в прошлый раз хотел играть с контролем дыхания и почти полностью перекрыл клапан в маске. А я был в наручниках, думал, что живым не выйду. Ему это доставляло большое удовольствие, хотя он зна… В общем, мне было потом очень плохо, но я постарался не показывать. Господин в Лондоне почти все время был в этом состоянии, особенно вечерами. Я не знаю…возможно, я какой-то бракованный, — вдруг прибавил юноша, — мне иногда кажется… — он вдруг оборвал себя и замолчал, схватившись пальцами за край деревянного стола.

— Сё-рэн? Что тебе кажется?

— Что я секс ненавижу, — прорычал в ответ ракшас богохульные слова. — Что я вообще все ненавижу. Я ничего не хочу! Никому не хочу приносить радость! Я — одно сплошное «Нехочу»! — он вдруг с грохотом отодвинул стул и вскочил, отправился к смотрящему на сад окну, нервически вцепляясь пальцами в идеальную прическу.

Лизбет в напряжении, почти с испугом вопросительно кивнула Йорну.

— Спокойно. Дай ему перекипеть, — едва слышно произнес тот, следя за парнем.

— Я не хочу выполнять свои обязанности. Я это признаю! Но это же ненормально? — Сёрэн вдруг развернулся на пятках, зашипел, скаля зубы. В этот момент сделалось особенно заметно, что у юного раскшаса все четыре хищных клыка заменены на более человекоподобные протезы, выступы на боковых резцах спилены. Его безупречно ровный оскал выглядел выхолощенно, слишком безобидно для исказившегося и ставшего едва ли не звериным лица. — Я не хочу служить. Я не хочу играть ни с кем! Никому не хочу доставлять удовольствие! Откуда у меня это взялось, я не понимаю? Куда мне деваться, если я не могу служить так, как должен? Это все равно, что аллергия на воздух! — парень метался туда и обратно, то подходя к господам, то отдаляясь в другой конец кухни.

— Сёрэн, то, что ты не хочешь сексуальных домогательств от шестидесятилетнего садиста — это совершенно нормально, — голос Йорна прозвучал вкрадчиво и успокоительно — прототип и копия словно поменялись местами.

— Чего не хочу? От кого? — опять не понял парень. Лицо у него периодически дергалось — мальчика бесила собственная некомпетентность. Он не понимал временами и половины из того, что говорил господин Йорн, а уж царь Одиссей и подавно вводил его в ступор надмирными словами и выражениями.

— Сёрэн, переключись на минуту, — Йорн громко щелкнул пальцами. Ему не нравилось сидеть на стуле, пока разъяренная генетическая реплика нервно металась по кухне, он чувствовал себя в уязвимой позиции перед агрессивно настроенным самцом. Но подняться и подойти к сородичу он не решался. — Ты понял, чего ты не хочешь — это очень важно. Я тебе авторитетно заявляю, что твое нежелание естественно, что бы тебе ни внушали прежде. Но теперь задумайся на секунду, чего тебе хочется?

— Я хочу посмотреть своими глазами то, что видел в документальных фильмах, — выпалил, не задумываясь ракшас. Юное лицо было злым, взгляд пронзительным, ноздри точеного носа раздувались, когда Сёрэн нервно втягивал воздух, а кожа вокруг них хищно сокращалась и морщилась, будто у взъярившейся кошки.

— Очень хорошо, — кивнул Йорн. — Теперь скажи, делать тебе что нравится? Рисовать, спортом заниматься, все, что угодно… Тебе разрешали что-то делать?

— Думать мне нравится, — рыкнул Сёрэн голосом на октаву ниже обычного.

— О чем, дорогой? — спросила тут Лизбет. Йорн заметил, что у нее едва ли не слезы стояли в глазах. Не быть госпоже Лизбет полевым хирургом, хоть и визуализации для врачей делает редкостной красоты…

— О космосе. Планетах, молекулах. Чтобы подальше от всего, — все тем же мертвым рыком отозвался юноша.

Йорн рассудил, наблюдая за рваными и порывистыми движениями птенца, что одними разговорами обойтись, конечно, можно, но мальчику-химере требовалось еще что-то. Что-то радикальное и выходящее за рамки привычного опыта. Покусав губы, борясь с мучительным сомнением, Йорн вдруг встал и поправил на левой руке кожаную накладку с закрепленным пуш-дэгером, который он носил последние несколько дней, даже не скрывая. Мальчик принимал как должное все, что бы ни делали старшие по рангу. Ему и в голову не пришло, что клинок предназначен для него. Затем господин Аланд решительно двинулся на Сёрэна. Тот опешил, но не испугался. Он лишь замер на месте, повинуясь инстинкту, набычился и смотрел диким кинжальным взглядом на поравнявшегося с ним господина с демонским лицом. С минуту они сверлили друг друга взглядами одинаковых кошачьих глаз, и вдруг Йорн почти сверхъестественно быстрым движением ткнул юношу обеими руками в плечи. Тот едва не упал, но координация у него была хорошо развита — на ногах устоял.

— Чт…

— Ударь меня, — рявкнул Йорн. — Давай! — тон его был приказным и до крайности резким.

— Йорн! — вскрикнула госпожа Лизбет.

Тот столь же резким жестом указал ей не вмешиваться. Мальчик молчал, но дыхание его участилось. Он мог ударить. Он хотел ударить.

— Давай! Хватит сопли жевать, тебе это нужно! — снова удар — на этот раз оплеуха по лицу.

Йорн знал, как ненавистно чувство, оставляемое пощечиной. Удар по почкам или в горло смертельно опасен. Шлепок ладонью по физиономии, пренебрежительный и высокомерный, лишает не жизни, но того, что делает ее стоящей борьбы с обстоятельствами — достоинства, гордости, личностной автономии. Пощечина убивает самость. Йорн мог вообразить, сколько раз Сёрэну отвешивали оплеухи — за запинку при цитировании Протокола, за выбившуюся прядку, за неправильное выражение на смазливом личике, за то, что случайно зубами сдавил бесценный хозяйский орган, когда делал глубокую глотку. Тот, кто не одну сотню раз бил господина Йорна по лицу, лежал в земле ровно столько лет, сколько было мальчику. Сообщение о том, что род Йорна продолжится и генетический потомок разделит его рабскую судьбу, было последней пощечиной, которую отвесил Господин рабу Йорну перед тем, как Йорн вырвал обратно свое право называться господином.

— Дерись, твою мать! — заорал Йорн, хватая олененка за женственную нежную косу.

Лизбет взвизгнула и закрыла лицо руками. Господин Майерс выскочил из укрытия и звонко облаивал обоих чудовищ. Мальчик зарычал низким, страшным рыком и толкнул господина со всей немалой силой, которую до конца не осознавал. В ответ Йорн с роботической мгновенной точностью отпустил его волосы, загородился от рук взбесившегося, кипевшего гормонами и обидами молодого самца ракшаса, отбросил руки его в стороны, тут же ткнул в открывшуюся для удара грудь.