Прошло ещё с полминуты и, наконец, среди этой грозной армады и значительно ниже её, стали появляться облачка разрывов. Что происходило там, в городе, ребятам было не видно, но они не могли не слышать неутихающий гром взрывов и многоголосье рыдающих сирен.

  Вовка с ожесточением ухватился за лямки вещевого мешка и рывком забросил его за спину; Галина печально взглянула на мальчишку и тоже подняла сумки. Разговаривать им больше не хотелось. Пожалуй, только теперь они по-настоящему осознали всю опасность своего положения. Так, молча, они и дошли до посёлка.

  Глава 2. Личный враг

  Сентябрь только-только перешагнул свою середину и пошли дожди. Вовка сидел в мастерской, смотрел в окно и думал о мастере: "Как он там в такой сырости? Промок, поди, в своём окопе до костей. Уж вторые сутки льёт. А дождевик висит себе на вешалке..."

  Где-то поблизости раздался взрыв, затем второй, третий. Мальчик вышел на крыльцо, прислушался: "Артиллерия. Хорошо хоть сейчас бомбардировщики не летают. А плащ всё-таки нужно отнести ему. Человек он немолодой, добрый. Я слышал: ополченцы где-то на южной окраине воюют, туда и надо идти. Только вот найду ли его? А всё же попробую", - решил он.

  Было уже четыре пополудни, когда мальчик добрался до линии обороны, которую удерживали ленинградцы. Здесь были самые отдалённые заводские цеха. Регулярные бомбёжки, артобстрелы и танковые атаки врага превратили их в руины. Окопы были вырыты в поле метрах в пятидесяти от них, а в укрытиях за развалинами размещались тыловики.

  - Ты что здесь делаешь, мальчик? - спросил его один из проходящих мимо бойцов.

  - Садовникова ищу, Платона Ивановича, он где-то среди ополченцев, - ответил Вовка.

  - Не знаю такого, - сказал солдат. - И вряд ли ты его так найдёшь. Их же здесь не одна тысяча. А в окопы тебя не пустят. Он давно здесь?

  - Нет, только третий день воюет.

  - Ну, это упрощает дело. Если не ошибаюсь, самые свеженькие ополченцы на левом фланге, - указал он направление. - Ты вот что, пройди за корпусами минут двадцать - там дорога есть, - выйди, поспрашивай, снова на неё возвращайся и дальше топай. Может быть, так и найдёшь.

  Дождь прекратился. Вовка, пробираясь по дороге, пробитой тыловиками, встречал и моряков, и курсантов, и танкистов, и зенитчиков, и уже не первое подразделение ополченцев. Однако Платона Ивановича нигде не было. Мальчик проголодался и устал. В ботинках чавкало.

  Свои ботинки он износил ещё на пути к Ленинграду, причём основательно. Впрочем, какие они свои? Ведь ещё раньше эти самые ботинки хорошо послужили двум старшим братьям, сначала Мише, а потом и Толику. И вот теперь подошвы этих отслуживших ботинок еле держатся от налипшей на них красноватой грязи. Володя стал искать место, где бы можно было присесть и передохнуть. И вот, кажется, нашёл. У одного из кирпичных сооружений с плоской крышей, очевидно, взрывом снаряда, разворотило торцевую стену. Но и пол и потолок уцелели. С первого же взгляда было ясно, что это бывший склад, потому что дальняя половина его и сейчас оставалась забитой всяким хламом: хлипкой необструганной тарой, банками из-под краски и смазки.

  Мальчик из дальнего крыла помещения вынес на улицу пару ящиков, обломком кирпича разбил их и в шаге от угла склада развёл костерок. Потом снял с себя плащ мастера, сложил его в четверо и, постелив на пол, сел на него; щепочкой вычистил ботинки, спиной опёрся о стену и вытянул ноги. Чуть погодя достал из кармана лёгкой курточки корку хлеба, съел её; вытряхнув из кармана ещё несколько крошек, также отправил их в рот. Закрыл было глаза, но через минуту, досадливо качнув головой, взялся за скользкие шнурки ботинок. Ботинки он снял без труда, как-никак они и сейчас ему велики.

  Костерок наполовину прогорел, и мальчик вынес ещё три ящика. Один разбил на щепки и положил их в огонь. А на двух других развесил на просушку портянки. Кроме того, на один из них он поставил обувь, а на второй положил босые, сморщенные от влаги ноги. И устало прикрыл веки.

  Прошло около получаса. И тут покой мальчика был нарушен шумом остановившейся рядом с ним полуторки, крытой новеньким тентом. На её боку поблёскивал алый крест. А на прицепе у машины была полевая кухня. Из кабины вылезли немолодой уже шофёр, явно из мобилизованных, и светленькая круглолицая девушка - санинструктор, а из кузова, покряхтывая от натуги, выбрался ещё один дядька лет сорока, высокий, сухопарый. Они подошли к пареньку, который поспешно снял ноги с ящика.

  - Ну, здравствуй, хлопец, - сказал шофёр.

  - Здравствуйте, - смущённо ответил мальчик.

  - Можно к твоему огоньку? - спросил сухопарый.

  - Располагайтесь.

  - Спасибо, - поблагодарил высокий дядька, садясь рядом. - Сушишься?

  - Да вот пришлось. А то уж ноги из ботинок стали выскальзывать, - ответил он, наматывая на ногу портянку.

  - Да, ботиночки-то твои кушать захотели, - сочувственно усмехнулся дядька. - Но их накормить не могу, а вот тебя, если хочешь...

  - Хочу, - тут же согласился мальчик. - Так хочу, что даже сила из рук ушла. А мне ещё мастера своего найти надо - он где-то здесь, в ополчении, - да на правый берег нужно успеть вернуться.

  - Эк тебя занесло на ночь глядя, - покачал головой шофёр. - Не мог завтра прийти?

  - Дождь-то сегодня льёт, а он дождевик забыл. Вот и несу ему, - мальчик указал на плащ.

  - Ну, это правильно, - сказал шофёр. - Ты вот что, имей в виду, если будешь очень запаздывать, загляни сюда: коли будет возможность - подхвачу. Звать-то как тебя?

  - Вовкой, - улыбнулся мальчик.

  - А меня Иваном Пахомычем зовут, кормильца нашего - Семёном Ивановичем - очень полезный человек. А это наш доктор - Ниночка.

  Подошёл повар и протянул Вовке миску с гречневой кашей, ложку и ломоть ржаного хлеба.