- Дорогой Леонид Ильич, от имени Академии наук позвольте преподнести вам этот подарок - ожерелье из бриллиантов, изготовленных учеными подмосковного города Зеленограда.
В президиуме замешательство - это не было предусмотрено программой. Но чья-то услужливая рука уже передает генсеку бархатную коробку. Тот открывает ее и на минуту замирает, пораженный ярким блеском камней.
- Ну, это не мне, скорее моей жене,- находится он.
Подарок принят, понравился. Академик, что называется, угодил, попал в десятку. Он в фаворе, ему позволено то, что другим запрещено. И он не преминул воспользоваться этим. С трибуны съезда звучит уже не дежурная здравица в честь генсека и партии, а взволнованный рассказ о достижениях и бедах ученых и их Академии наук. 40 минут вместо 10, и текст выступления совершенно другой, что лежит на нашем столе. И все же в печати и по зарубежным каналам ТАСС идет заготовленная заранее речь.
У генерального директора ТАСС Леонида Митрофановича свои заботы, своя продуманная игра. Тексты докладов, речей давно готовы, заранее присланы в ТАСС и набраны с эмбарго на полосах газет. На этом уже не заработать похвалы генсека, который в перерывах отдыхает в зале президиума съезда. Рутинная работа - на то и существует правительственное телеграфное агентство. Но Леонида Митрофановича не обскакать какому-то ученому, пусть и президенту Академии наук. Недаром он прошел большую аппаратную школу: был помощником Вышинского, заведовал Отделом печати МИДа, потом возглавил ТАСС. И на всех постах старался быть поближе к руководству, изучить его привычки и слабости. Знал он в совершенстве и слабости генсека - беспредельную любовь к наградам и фотографиям о себе родном. У Леонида Митрофановича не было искусственных бриллиантов, зато в его распоряжении имелась фотохроника ТАСС, где работали лучшие фоторепортеры страны. Одного из них, Володю Мусаэльяна, он прикомандировал лично к Леониду Ильичу, и тот сумел понравиться генсеку и стать практически почти членом его семьи. Вот и на съезде Замятина заботила не столько наша информация, сколько фотографии генсека. Огромные, почти художественные, они регулярно доставлялись из фотохроники в Кремль, спешно просматривались Леонидом Митрофановичем, и наиболее удачные он лично нес в зал президиума съезда в качестве подарка тезке, тоже Леониду, но только Ильичу. Мне думается, что в катапультирование Замятина из ТАСС в восьмидесятые в более высокое кресло заведующего отделом ЦК КПСС определенную роль сыграла и фотохроника нашего агентства.
Или другой фрагмент работы съезда, о котором ничего не знали простые, да и многие совсем не простые москвичи, наблюдавшие ежедневно почти пустые полки продовольственных и промтоварных магазинов. Управление делами ЦК КПСС приняло решение создать для всех делегатов съезда десятидневную жизнь при коммунизме. При гостиницах, где остановились участники партийного форума, были в срочном порядке открыты специальные магазины. Мне довелось побывать в одном из них в отеле "Будапешт". Чего только не было, притом за бесценок, на заветных полках коммунистического распределителя! Черная и красная икра по каким-то смешным ценам, водки, коньяки невиданных сортов и качества делегаты скупали их ящиками,- яркие гигантские коробки шоколадных конфет их никогда не встретить даже в самых лучших столичных магазинах. И одежда лучший зарубежный ширпотреб, мечта всех жен и юных манекенщиц столичных домов моделей. Все это брали пачками не одни приезжие, но и московские делегаты. Они ведь тоже не были избалованы промтоварным изобилием в обыденной жизни. А как хотелось их женам выделиться на общем сером фоне столичных граждан!
И еще одно - кремлевский буфет. В перерывах работы съезда грех в него не заглянуть и не отведать замечательных блюд, приготовленных известными кулинарами столицы. Многие делегаты толпились у книжных киосков, представлявших собой настоящий рай для любителей печатного слова. Здесь продавались все бестселлеры, которых было не найти в Москве днем с огнем. А почтовые отделения! Отсюда можно было послать телеграмму, письмо со штампом ХХV съезда в любую точку страны. Адресатам их доставляли срочно. Потом оставалось хвастаться перед друзьями: вот, мол, я вовсе не лыком шит, побывал в Москве аж на ХХV партийном съезде. А почтовые марки! Редкие - на радость коллекционерам. Делегаты ликовали, пораженные коммунистическим изобилием. Я смотрел, как они толпились в буфетах, толкались в очередях за книгами и сувенирами и думал, что не стоит их осуждать. Нет, не партийным деятелям и министрам, а большинству "рядовых" участников съезда - сотням знатных доярок, комбайнеров, ткачих, шахтеров и металлургов, чья грудь была увешена геройскими звездами и орденами, предстояло вскоре вернуться в маленькие города и села к пустым магазинам, очередям за колбасой. Ох как труден этот переход от сказочного изобилия к острым нехваткам самого необходимого, когда тебе лишь по праздникам выдают вожделенный паек! Всякий раз, возвращаясь в отпуск на родину из-за границы, я на собственном опыте сознавал, как мучительна эта смена житейских декораций. Впрочем, в семидесятые мне не приходилось жаловаться на жизнь. Как справедлива русская пословица "нет худа без добра"! В отличие от делегатов съезда и даже министров, чья месячная заработная плата составляла семьсот рублей, я получал около двух тысяч рублей в месяц - работал как автомат, спал не более четырех-пяти часов в сутки. В остальное время писал статьи для газет, очерки в престижный журнал "Новый мир", издавал книги и делал документальные фильмы. Ох, эту бы работоспособность вернуть сейчас, когда тебе за семьдесят. Высокие гонорары имели обратную сторону. Они вызывали зависть. Встречая меня в коридорах своего этажа, Замятин часто бросал реплику: "Боря, ты зарабатываешь больше меня, министра. Смотри, как бы это не помешало работе". С завидной регулярностью он просматривал ведомости уплаты партийных взносов и был полностью в курсе того, сколько "стоит" любой журналист. Но придраться было не к чему. Вверенная мне редакция работала хорошо, портреты ее корреспондентов постоянно украшали "Доску почета ТАСС". Работали на износ, срезая, как рубанком, свои лучшие годы. Здоровье многих не выдержало бурного рабочего ритма и нервотрепки: одни рано ушли из жизни, другие стали злоупотреблять алкоголем. Понять это зло нетрудно. Твоя подпись последняя перед выпуском ответственного материала для передачи на заграницу по тассовским каналам. Телетайпистка передает тебе на подпись отпечатанный официоз. Он без изменений после подписи выпускающего должен идти в Париж, Хельсинки и столицы социалистических стран на русском языке. В последний момент выпускающий, который уже просмотрел десятки других сообщений, обнаруживает опечатку. Вместо слов "член Политбюро Полянский" в тексте стоит "член Политбюро Подлянский". Одна лишняя буква "д" в фамилии члена высшей партийной олигархии. Казалось бы, пустяк, простая ошибка. Не тут-то было - при Сталине за подобный грех можно было оказаться в тюрьме, при Брежневе - лишиться работы. Домой после вечерней смены возвращаешься около часа ночи, взвинченный, не можешь уснуть. Перед тобой небогатый выбор: таблетка снотворного либо доза спиртного - коньяка или водки. За спиртным не надо обращаться к врачу, достаточно загодя запастись в магазине. Так постепенно образуется привычка, перерастающая в алкоголизм. Финал часто трагический, как с Леней Щеголевым, одним из талантливых журналистов. Закончив смену в холодный зимний вечер, он выпил привычные двести граммов, упал на улице и замерз. Нелепая, глупая смерть.
Так ли были нужны руководству ТАСС по-настоящему талантливые журналисты? Во всяком случае, не на ответственные посты. В агентстве действовал брежневский принцип отбора руководящих кадров: неважно, сколько в мозгу извилин, главное - свой человек. Или человек, взять которого просит вышестоящий руководитель. Так в нашем агентстве появился молодой заместитель генерального директора ТАСС. Его взяли из "Комсомолки", где он занимал какой-то ничего не значащий пост. За его плечами - ни одной книги или хотя бы сколько-нибудь заметного выступления в печати. Журналистский дар ему с лихвой заменяли другие качества. В ТАСС ходили упорные слухи, что его отец - начальник милиции в курортном городе Сочи - принимал участие в обслуживании Брежнева, когда тот приезжал туда летом отдыхать. Не берусь судить, насколько оправданы эти слухи. Но могу ответственно заявить, что в агентстве не было равных ему людей по умению услужить руководству. С утра до вечера он жонглировал в своем кабинете телефонной трубкой кремлевской "вертушки", устанавливая и укрепляя связи с нужными людьми. Понятно, готовность услужить, быть "шестеркой" на побегушках высоко ценилась при всех режимах, будь то брежневский, горбачевский или ельцинский.
