Я медленно вскрываю печать и вынимаю тонкий лист бумаги. На нем ясным и четким языком изложено соглашение о разводе. Как я и просила, там нет никакого упоминания об алиментах и о разделе собственности. Все, с чем мы вступили в брак, остается нашим. Остальное принадлежит Эрику. Все, что от нас требуется, — поставить подписи. Сначала документ должна подписать я, а потом мне следует отослать его адвокатам, чтобы его подписал Эрик. Но сейчас у меня нет на это сил. Засунув соглашение в конверт, я выхожу из комнаты.

* * *

Мама просит нас всех собраться в больнице. Она не называет нам причины. Просто назначает время и говорит, что это очень важно. Сначала я колебалась, мне не хотелось видеть отца. Я не навещала его с тех пор, как узнала правду о том, что он сделал со мной. Но я не могу прятаться. Это означало бы его победу. Он отнял у меня какую-то часть меня самой; если я убегу, то дам ему возможность сохранить власть надо мной, останусь в углу, в который он меня загнал.

Он выглядит так же, как выглядел в тот день, когда его привезли сюда, — не проявляет никаких эмоций, не может разговаривать. Если я раньше поправляла на нем простыню, гладила его по голове, то теперь держусь от него на расстоянии. Я смотрю на отца со стороны и вижу чужого человека.

— Почему, папа? — шепчу я. — Как ты мог сделать со мной такое?

Если бы он очнулся, если бы смог заговорить, интересно, что бы он ответил? Как бы он смог объясниться? Может быть, он попросил бы у меня прощения, просил бы забыть обо всем?

— Я беззаветно любила тебя, — говорю я ему, хотя он и так это знает. Во время каждого посещения я разговаривала с ним, надеясь, что слова любви и надежды разбудят его, вернут его к жизни. Теперь я хочу, чтобы он почувствовал мою боль, ощутил страдание, которое мне причинил. — Я была так благодарна тебе.

Это признание приводит меня саму в замешательство. Я никогда не смотрела на наши отношения с такой точки зрения. Я думала, что заслуживаю его любви, что достойна ее, а все остальные в нашей семье — нет. Но это было не так, мой разум обманывал меня. Это была лишь благодарность: я считала, что обязана ему за то, что он любит меня. Ни один ребенок не должен испытывать подобного чувства. Членов семьи должны объединять любовь и признание ценности того, что каждый из них вносит в их отношения. Их должен объединять союз душ и сердец, в котором нет места для страха.

— Ты потерял себя. А ты всегда так старался… — на секунду я умолкаю и, закусив губу, смотрю поверх простыней, укрывающих его, в окно палаты. — Старался, чтобы себя потеряли мы. Но этого не случилось, папа. Как-нибудь я все равно сумею выжить, — говорю я ему с уверенностью, которой не ощущаю.

Рани

Настало время прощаться.

В индуизме никакое событие, даже самое малое, не может произойти без консультации со звездами — всегда следует определить, подходящее ли сейчас для него время. Перед обручением своих детей родители советуются со священником, и тот говорит, соответствуют ли друг другу молодые люди с точки зрения энергии, зависящей от дат их рождения, ведь их совместимость — залог будущего семейного благополучия. Брачные планы составляются или разрушаются на основании полученного результата. Время рождения ребенка может принести семье радость или горе. Ребенок, рожденный в темный период, заставит свою мать пережить тяжелые времена, а удачная дата рождения принесет семье счастье и процветание.

Вопросы о проведении праздников, отправлении ритуалов, о путешествиях решаются на основании расчета наиболее подходящего для них времени. Если же событие приходится на темный период времени, обряд очищения «пуджа», во время которого монахи ходят вокруг зажженного огня и статуй богов, распевая мантры и молитвы, отражает потенциальное зло.

Рани, как и другие верующие, всегда сверялась со своим астрологическим календарем и никогда не осмеливалась совершить какой-то важный шаг, пока звезды не выстроятся в положении, сулящем удачу. Так поступали ее родители, и родители их родителей, и все те, кто жили задолго до них. Для предыдущих поколений это было так же естественно, как собственное дыхание.

Однако на этот раз Рани не сверяется с календарем. Она не ищет предсказаний относительно того, когда настанет лучший момент отключить Брента от аппаратов, когда перекрыть ему кислород, дать ему возможность покинуть этот мир и наконец-то подарить свободу ей и дочерям. Наоборот, теперь она торопится, как человек, который уже решил, когда все должно свершиться.

Но как бы Рани ни хотелось, чтобы это событие поскорее осталось позади, она понимает, что не должна принимать решение в одиночку. Наконец-то все три ее дочери находятся рядом с ней, и она не хочет оскорбить их, не дав им права голоса, которое они заслужили. Они родились благодаря ему, и теперь им решать, когда ему умереть. Их голоса сообща звучат более властно, чем голос вселенной, их сила коренится в способности к выживанию. Они сделают это сейчас, потому что настала пора прощаться.

Рани входит в палату раньше назначенного времени. Она думает, что пришла первой, но с удивлением замечает Тришу, стоящую у окна спиной к Бренту.

— Бети! — восклицает Рани, обнимая дочь за талию. — Ты уже здесь?

С тех пор как Триша вернулась к себе, Рани гораздо больше, чем она могла предполагать, угнетают тишина и пустота в доме. Странно, она никогда не скучала по Бренту, но после отъезда Триши дом словно обезлюдел, несмотря на присутствие Сони.

— Мне нужно было увидеть его, — говорит ей Триша. — Мне нужно было спросить его: почему?

— Что же он сказал? — недоверчиво спрашивает Рани. Так или иначе, они выберутся на дорогу и, может быть, держась за руки, оставят позади выжженный участок. И каждая из них найдет свой путь к исцелению.

— Он не ответил, — всхлипывает Триша. — Но знаешь что? Я не думаю, что, если бы он очнулся, его бы это сильно обеспокоило.

— Я тоже не думаю, — говорит Рани, обнимая дочь. — Но это не имеет значения, — каждая из них может отстать в пути, но ее обязательно подождут. Они никогда не покинут друг друга в беде и всегда протянут руку помощи. — Когда я была маленькой, я часто наблюдала за стаями птиц, летящими в небе к своему новому дому. Одна или две из них всегда отставали.

— И что происходило потом? — спрашивает Триша.

— Они всегда находили свою дорогу, — Рани бросает взгляд на Брента, а потом оборачивается к дочери. — У тебя все будет хорошо, — обещает она. — У нас всех все будет хорошо.

Впервые в жизни она дает кому-то слово. Впервые в жизни она уверена, что сдержит его.

Вскоре приходят Марин и Джия. Рани особенно настаивала на том, чтобы Джия присоединилась к ним. Как бы старательно ни оберегали они свою тайну, Джия все равно стала частью их заговора. Она пострадала от последствий их прошлой жизни и заслуживает права голоса при распределении наследства, которого не просила. Рани тут же подходит к Джии и обнимает ее.

— Как дела, бети? — спрашивает она, ласково перебирая пальцами волосы внучки.

— У меня все хорошо, мумджи, — отвечает Джия, взглянув на Марин.

— Прости, что я не пришла на твой день рождения, — Триша тоже обнимает Джию. — Могу я пригласить тебя пройтись по магазинам? Давай вместе выберем тебе подарки. Я не уверена, что знаю, чего хотят шестнадцатилетние.

Она поддразнивает племянницу, и в ней проглядывает что-то от прежней Триши.

— Это было бы здорово, — застенчиво произносит Джия.

— Тогда заметано.

— У тебя все в порядке? — спрашивает Марин, когда Триша оказывается рядом с ней. — Соня говорила, что тебе было плохо.

— Сейчас лучше, — улыбается Триша. — Спасибо.

— Может быть, соберемся как-нибудь, поговорим? — спрашивает Марин.

— Я с удовольствием, — говорит Триша, пожимая сестре руку.

— Отлично, — Марин обращается к Рани, и ее голос звучит мягче, ласковее, чем прежде: — Зачем ты собрала нас здесь? Есть какие-нибудь новости о его состоянии?