– Как тебя зовут? – признаться, её показательное выступление начало меня утомлять. Надо было кончать с этим.

Отвечать она не спешила. Скинула туфли и принялась за застёжку узких джинсов. Расстегнула пуговицу и только после бросила:

– А какое это имеет значение? – всё тот же вызов, что и во взгляде. Резко дёрнула молнию. Как ни пыталась она казаться уверенной, я прекрасно видел, что руки у неё трясутся. Не в те игры взялась играть, детка. – Мы прекрасно знаем, зачем я тут, а…

– Я спросил, как тебя зовут, – повторил так, чтобы до неё дошло: на мои вопросы следует отвечать с первого раза. Прищурился.

Грудь у неё была небольшая, сама она – худая, едва ли не тощая. Кожа бронзовая, смуглая. Судя по акценту – то ли итальянка, то ли испанка, чёрт разберёшь. Но на русском шпарит только так.

– Марика! – выкрикнула она, дёрнув вниз штаны. Расстегнула крючочек бюстгальтера, кинула его поверх блузки и снова принялась за джинсы. А ручки-то как трясутся…

Ну точно, бабская истерика! Стягивая джинсы, она пошатнулась и едва не свалилась, но всё же устояла на ногах. А ведь злится. Итальянок у меня никогда не было, но слышать о том, что они те ещё горячие штучки, мне доводилось. Без труда поймав джинсы, я снова прошёлся по ней взглядом. И вот этим она собралась меня впечатлить?

– Ну и что это за цирк?

– Ты же меня сюда притащил, чтобы я долг Ивана отрабатывала? – процедила она. Её яркие голубые глаза так и блестели. – Так вот! Я готова отрабатывать! Давай! – резко повернувшись, махнула на постель. Опускавшиеся ниже лопаток чёрные волосы качнулись в такт движению. – Что?! Думаешь, до меня не дошло?!

– Ты слишком высокого мнения о себе, – усмехнувшись, я кинул джинсы обратно. – Поверь, девочка, на триста тысяч зелёных ты не тянешь.

Она растерялась. Так и стояла передо мной в трусах, прижимала к голой груди штаны и хлопала ресницами. Гордости выше крыши, а ума…

– Какие же вы, бабы, дуры, – раздражённый, я пошёл к сейфу, но, оказавшись в полуметре от неё, остановился. Уловил запах тонких цветочных духов. – Не позорься. Если мне нужна будет девка, я выберу что-нибудь поинтересней, причём задаром. А ты… – опустил взгляд к груди, к узким бёдрам. – Ты вообще не в моём вкусе.

Больше разговаривать с ней я не собирался. Достаточно! Подошёл к сейфу и, набрав шифр, взял пачку банкнот. Мельком заметил, что она так и стоит посреди комнаты. Что, девочка? Не нравится? Мне тоже много чего не нравится. И такие вот самовлюблённые суки как ты в том числе. А в том, что ты самовлюблённая сука, я не сомневаюсь ни секунды.

– И чтобы без дури, – предупредил я, открыв дверцу Ягуара.

Девчонка смерила меня надменным взглядом и уселась с той грацией, что присуща бабам, привыкшим кататься на дорогих тачках. Пигалица! Всю жизнь таких терпеть не мог! Ещё молоко на губах не обсохло, чтобы свой дрянной характер показывать! Обойдя машину, сел за руль. Город уже светлел в сером рассвете, а я ещё глаз не сомкнул. Вначале её этот… Иван, потом ещё пара идиотов, решивших, что фортуна непременно позолотит им этой ночью руку. Позолотит, обязательно позолотит. Только не им, а мне. Демонстративно порывистым движением девчонка пристегнула ремень и, выдохнув, уставилась в лобовое стекло. Как там её? Кажется, Моника…

Поведя плечами, я размял мышцы. Зевнул и поморщился, а после завёл Ягуар. Фары вспыхнули, мотор заурчал. Как-то само собой глянул на продолжающую пялиться вперёд дуру.

– Что? – тут же вскинулась она, заметив, как уголок моего рта дёрнулся в усмешке.

– Да так… – колёса плавно заскользили по асфальту. Что ни говори, хорошая мощная тачка приносит куда больше удовлетворения, чем бестолковая баба. Пусть даже довольно привлекательная.

Дороги были пустыми, и мне подумалось, что возвращаться домой ранним утром не так уж и плохо. Опустил стекло. Прохладный ветер тут же принёс с собой свежесть и прогнал начинающую охватывать меня сонливость.

– Закрой, – потребовала девчонка. – Мне холодно.

Погружённый в собственные мысли, я почти забыл о её существовании. Пока она сидела молча, о её наличии в машине свидетельствовал лишь ненавязчивый запах цветочных духов. Замёрзла она или нет, дела мне не было никакого. Однако бросить на неё взгляд это не помешало. Тонкая блузочка с кружавчиками. Ажурные цветочки, вырез, открывающий ключицы…

– А мне-то какое дело? – резонно осведомился я.

Не знаю, умеют ли люди возмущённо вдыхать, но по-другому называть это было сложно. Грудь её приподнялась, на лице отразилось негодование, глаза вспыхнули синим пламенем. Да, чтоб её, прямо Люцифер в обличие Йоркширского терьера!

– Я вообще-то не вещь какая-то! – выпалила она. Махнула рукой, ноздри её затрепетали. – Мне холодно! Закрой окно!

– А мне жарко, – отозвался я, сворачивая на шоссе, ведущее в сторону моего загородного дома. – Что дальше?

– Ты можешь и потерпеть! – нашлась она быстрее, чем мы успели проехать полсотни метров.

– Ты тоже.

От холода соски её напряглись и теперь отчётливо вырисовывались сквозь ткань блузки. То ли день выдался дерьмовым, то ли мне и правда пора было провести пару часов в постели с толковой девицей, но я почувствовал, как в штанах стало тесновато. Только стояка мне не хватало!

Стиснув зубы, я мысленно досчитал до десяти. Девчонка замолчала. Наградила меня очередным гневным взглядом и, сложив на груди тощие руки, отвернулась к окну. Так-то лучше. Ветер действительно был прохладным, я заметил, как она передёрнула плечами. Заколебался, подумывая в самом деле поднять стекло, но вспомнил её требовательный тон и мгновенно передумал. Пусть для начала разговаривать научится. Кому-кому, а ей полезно мозги проветрить.

Светофор перед нами мигнул, поменял цвет, и я с досадой подумал, что чтобы проскочить, мне не хватило каких-то десяти секунд. Можно бы было проехать, но на зебре нарисовалась пожилая пара. И какого лешего людям не спится в такую рань?! Не успел я подумать об этом, девчонка отстегнула ремень и как обычно порывисто дёрнула дверцу. Ещё и ещё раз.

– Успокойся, – схватив её за плечо, усадил на место. Она махнула рукой, и я сжал пальцы крепче. – Ты меня уже достала, Моника! До сих пор я…

– Марика! – процедила она в ответ. – Меня зовут Марика, – повторила, чеканя каждое слово.

– Да похрен мне, кто и как тебя зовёт, – сжал руку ещё крепче.

Она поморщилась, стиснула зубы, но даже не пикнула. Только в глазах словно льдинки застыли. Трепещущие ноздри, чёткие черты лица… А ведь хороша, когда злится. Ничего не скажешь. Резко оттолкнув её, я глянул на светофор. Престарелая чета только-только добралась до противоположной стороны, но дожидаться, когда цвет снова сменится, я не стал.

– Можешь считать себя моей страховкой, – Ягуар сорвался с места. Девчонка так и смотрела на меня со злостью, негодованием и презрением. – Больше ты меня ни в каком смысле не интересуешь. Ясно тебе?

Она молчала. Поджала губы, уселась ровнее и, как и в первые несколько минут нашей поездки, уставилась в лобовое стекло невидящим взглядом.

– Тебе ясно? – повторил спокойно, тем самым тоном, что проигнорировать вопрос было невозможно, ибо становилось понятно – обойдётся себе дороже.

Однако голубоглазая малышка решила рискнуть. Сидела и смотрела вперёд, будто вовсе меня не слышала.

– Так ясно тебе или нет, Марика? – исключение. Ради глупых молоденьких девочек иногда приходится делать исключения.

– Ясно, – прошипела она.

– И что тебе ясно?

– Что ты – disgustoso git puzzolente (мерзкий вонючий мерзавец – пер. с итал.)!

Марика

Из машины Макс выпустил меня только, когда мы заехали в гараж. Всё, что я могла – как следует хлопнуть напоследок дверцей его дорогущей тачки, но на это он не отреагировал. Даже вида не подал, что раздражён. Поправив на плече ремешок сумки, я обхватила себя руками, чтобы согреть пальцы и тут же почувствовала, как ремешок снова ползёт вниз.