– Согласен, Михаил Михайлович! – кивнул Сотников, и оба собеседника рассмеялись над тонко подмеченной общей тенденцией в казачьих семьях относительно имен. – Разрешите завтра с утра телеграфировать из штаба родным на север о рождении внука и правнука?

– Думаю, Могилёв не откажет.

– Благодарю, ваше Благородие!

– Перестань пока «благородничать»! – махнул рукой слегка разомлевший от вина подъесаул. – Вне службы можно и попроще обращаться! Расскажи лучше, к душе ли пришелся тебе наш Красноярск? Я так понимаю, сравнить есть с чем: бывал во многих местах, даже в Норильские горы, знаю, заносило. Любишь путешествовать?

– Скорее нравится познавать новое, неизведанное, – ответил Сотников. – В Красноярске мне всё нравится, да и жене тоже. Если сравнивать с Таймыром – так вообще курорт! – пошутил казак.

– И что там интересного на Таймыре? – искренне поинтересовался Каргополов. – Руду искали?

– Да, залежи руды, графита и каменного угля: недаром Таймыр геологи называют «островом сокровищ»! Там даже рассыпное и рудное золото есть!

– Ого! Так вот откуда ваши богатства, купцы Сотниковы! – подметил дружелюбно подъесаул.

– Да разве в богатстве дело! Сделать что-то важное и нужное для страны, для людей – это и есть смысл и принцип жизни нашей семьи, – отреагировал эмоционально Сотников. – Моего отца очень уважают на севере, аборигены даже прозвище ему дали – «Ландур», что означает «бык-олень». Потому что много работает и не только для себя! При этом уважает простых коренных жителей севера, хотя сам, действительно, богаче их в разы.

– Понимаю, это достойно уважения, – поддерживал беседу Каргополов. – После войны думаешь вернуться в горы? Продолжать дело отцов?

– Как Бог даст, но рассчитываю именно на это. Есть мысли по поводу строительства железной дороги, которая свяжет Норильское месторождение полезных ископаемых с портом Усть-Енисейским или Дудинкой, чтобы ускорить поставки ископаемых к местам дальнейшей переработки и использования. В пятнадцатом году я собрал большую коллекцию природных ископаемых специально, чтобы представить её императору и обосновать интерес к развитию этих территорий. Но пока не успел из-за призыва на военную службу. Так что есть, что искать и есть куда двигаться в этом сложном, но очень интересном деле!

Каргополову была очевидна искренняя заинтересованность Сотникова семейным делом, геологией, его открытость души к познанию и общению с миром и людьми, его бесстрашность к неизведанному и опасному, словом, он как-то проникся теплыми дружественными чувствами к этому интересному человеку, который хоть и был на несколько лет его моложе, но в чем-то своем знал и видел больше, чем его старший товарищ.

– Кстати, спасибо вашей Наталье: повитуху хорошую посоветовала и сама сегодня прибегала на подмогу, – сменил тему разговора Сотников после минутной паузы в задумчивом молчании собеседника.

– Да, она у меня такая: поможет, поддержит, – отреагировал Михаил. – Так что обращайтесь, если нужна помощь, да и так милости просим в дом, в гости. Будем всегда вам рады! Кстати, час поздний, пора к женам, детям! Допиваем до дна и домой! Завтра на службу!

Александр Сотников с женой Шарлоттой и сыном Эрастом

Михаил Михайлович никак не мог вместить в своей голове обрушившуюся снежным комом заканчивающейся зимы одна тысяча девятьсот семнадцатого года новость об отречении от российского престола императора Николая II: – Может быть, это всё-таки ошибка, провокация большевиков или анархистов! Не могу поверить! – сокрушенно мотал он головой в кабинете командующего Могилёва в понедельник вечером четвертого марта. Рядом с ним на софе сидел его отец, Михаил Семёнович Каргополов, а за своим рабочим столом находился собственно сам есаул Могилёв.

– Слышал же сегодня официальный приказ по шестой Сибирской стрелковой бригаде. Пришел с четким указанием сверху – зачитать его в срочном порядке дивизиону, – с сожалением развел руками командующий. – Отрекся в пользу своего младшего брата Михаила, власть пока взял на себя Временный комитет Государственной думы…

– Известно было, что трясет Петроград сильно, но я, конечно, не думал, что до такого дойдет, – огорченно вздохнул на это полковник Каргополов. – Ведь еще двадцать восьмого февраля в Красноярск поступило извещение о свержении самодержавия в стране, но губернатор и Дума решили не афишировать его до времени: надеялись на скорое прекращение беспорядков в столице и возвращение жизни в привычное русло. Но, увы, уже и Думу разогнали, наскоро создав временный Комитет безопасности для управления губернией.

– Но, выходит, самодержавие остается, раз власть просто переходит к брату, – рассуждал Могилёв. – Не поторопились ли в столице?!

– Официального манифеста об отречении еще никто не видел! – не сдавался и подъесаул Каргополов. – Пусть бунт, революция, но государь не мог пойти на такое, да еще в столь сложное время для России! Это же предательство! В военное время менять главу в стране – это же путь к поражению! Пока новые власти будут разбираться что и куда, страна совсем ослабеет!

– А вот ребята с фронта пишут, – возразил на это командующий, – что среди них давно идут разговоры о свержении самодержавия в России в принципе. Есть мнение, что именно единоличное правление царя, делающего много ошибок, не дает стране закончить войну. Винят Николая в том, что бесполезно топчемся на месте столько времени и нет четкого плана.

– Да уж, монархистов в среде военных осталось немного, – согласился Михаил Семенович, – но неужели лучше такая кровавая демократия…

– Читал недавнее письмо подъесаула Сипкина? – спросил друга Могилёв, и тот подтвердил сей факт кивком головы: – Ага! Значит прочитал, что семьдесят стрелков из Сибирских полков казнили за так называемое «братание» с врагом! Не одного, ни двух – семьдесят! Недовольство на фронте царем огромное, особенно после того, как стали за ерунду расстреливать своих же бойцов, – командующий был эмоционален.

– Давайте немного остынем, – вступился на это Михаил Семенович, – потому что неправильно вот так с пол-оборота судить о ситуации на фронте и в тылу, включая поступки самого государя. Нам здесь не всё видно, не всё доступно. А дураков и предателей на местах, за дела которых потом легче царя винить, чем себя, тоже в стране не мало. Знаю только, что либеральное большинство в нынешней Думе, так называемый «Прогрессивный блок», давно стоит в прямой оппозиции к царскому правительству, не брезгуя никакими методами воздействия на него. Не гнушаются ни собиранием грязных сплетен вокруг императрицы, ни запугиваниями и оговорами ближнего круга государя, – кто знает, до какой низости и наглости они смогли дойти, воспользовавшись острым накалом ситуации.

– Сам говорил, что Распутина убили для того, чтобы запугать Николая! –подхватил тему младший Каргополов. – Но как смогли довести до отречения?! Проще было бы убить, раз так мешает! Значит, всё-таки это личное решение Николая!

– Убить царя – просто, а вот убрать его совсем… – задумчиво отозвался полковник. – Мне кажется, государь принял такое решение, сочтя его единственным для сохранения мира в государстве: иной раз лучше уйти, уступить, чем дальше стрелять в толпы безумных, но все-таки людей… Тем более, если он перестал принимать непосредственное участие в управлении страной!

– Один Бог знает, что у них там, в столице, творится, но нам-то здесь, что делать теперь?! – перехватил разговор Могилёв. – Признавать законность приказов Временного комитета? Или ждать указов нового царя?

– Бежать впереди колесницы не надо, конечно, – рассудил старший Каргополов. – Но и открыто выступать против перемен пока не стоит. Господь Россию хранит – утрясется! Время покажет, что к чему – иначе не бывает.