Его голос, завораживал, так бы и слушала, поэтому несколько запоздало, ответила:

— Простите, за внезапное вторжение, но Семтюрмонель открыл дверь, не спрашивая у меня.

— О!

И столько в этом О, было смысла, глубины и еще чего-то ускользающего, что я решила простить ему такую краткость.

Его звали Баирон, почти как цыганский барон, потому что волосы у него были насыщенного фиолетового цвета, а значит он принадлежал к этому вольному народу. А может как Байрон, потому что, как и древний поет, он рассыпал вокруг себя стихотворные строчки от которых таяло сердце.

Не вспоминай тех чудных дней

Что вечно сердцу будут милы, —

Тех дней, когда любили мы.

Они живут в душе моей.

И будут жить, пока есть силы —

До вечной — до могильной тьмы.

Он мило извинялся, что не ждал гостей, но все же пригласил в свою берлогу, которая обнаружилась на склоне прекрасной долины. Этот остров был питомником по разведению псисов. Этих милых жабо-псов.

Предложив разделить с ним поздний ужин, он был удостоен самой горячей благодарности с моей стороны. Рыба, обжаренная на углях и салат, сдобренный каплей масла и посыпанный сыром и множеством орешков и семян, были встречены мной на ура, а бокал вина, который предложил хозяин утащил мои мысли куда-то не туда.

Где-то там далеко остались проблемы и заботы, а здесь и сейчас мое сердце стучало как сумасшедшее, когда его губы произносили очередные поэтические строки.

Темы для разговора не заканчивались, за вином последовал чай, затем фрукты, потом мне предложили уникальные сладости и снова чай.

Мне все время хотелось спросить, почему он здесь один, ведь его берлога точно говорила о том, что он одинок. Почему такой харизматичный и не старый мужчина коротает свои дни вдали от всех.

Но я все откладывала этот вопрос, потому что с его подачи вспоминались самые смешные случаи из жизни.

Из моей и из его.

Когда небо начало розоветь, мы оба с ужасом осознали, что нужно прощаться.

Стоя на ступеньках грота, я чуть не плакала.

Почему так мало, ведь кажется, что я знаю его миллион лет и весь этот миллион сумел втиснуться в одну ночь.

Прощаясь, он целует кончики моих пальцев, а в глазах, в его глазах плещется безумное желание большего.

И неведомое завтра толкает меня в спину, и я делаю шаг к нему ближе.

— Баирон, — тяну его имя, как патоку, лаская каждый звук языком по нёбу.

Он смотрит на мои губы, не отрываясь, мерцают его глаза, он отпускает мои ладони.

Я приподымаюсь на носочках, а он, слегка качнувшись, притягивает мою голову положив ладонь на затылок и накрывает мои губы своими губами.

И мы сближались все тесней,

Уста к устам, весь мир забыв,

Чтоб умереть в одном лобзаньи!

И сердце взрывается, замирает на несколько секунд, а затем срывается в безумный спринт.

— Ликиу, — отпускает он мои губы, выдыхая мое имя.

И в эту секунду я ощущаю каждой частичкой своего тела, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы вернуться к нему.

— Буду ждать, — доноситься до меня, когда лодка покидает своды грота.

А я не могу успокоить стучащее сердце, прижимая пальцы к губам, ощущаю наш поцелуй где-то далеко внутри, такой сладкий и пьянящий, что хочется плакать и смеяться одновременно.

Возвращение в резиденцию, возможно и не то, чего я хочу, но это как на работу, или как выполнить подневольный контракт.

Сэм сопровождает меня к моему жилью, тихонько захожу в комнату. Тамара ждет.

Пол ночи во дворце искали сначала начальницу, потом, убедившись, что она по-другому пахнет лазутчика. Сэм не брал след, останавливался в месте, где взорвался световой шарик, и возвращался к крылу Верховного жреца.

Бомбочка оглушила его, и жрецы спешно отбыли из резиденции в неизвестном направлении. Только ближе к утру все угомонились, и сейчас как раз самое удачное время уйти.

— Уйти совсем.

Я забросила в тележку свой рюкзак. Осела сломанной куклой и Тамара, надев личину, покатила тележку к воротам.

Миссия в резиденции выполнена, хотелось верить, что я сделала все возможное, и полученная информация чего-то, да и стоит.

Сонные охранники пробубнили в спину что-то нелицеприятное про бабскую натуру, но Тамара даже не остановилась.

Оживление, которое сопровождало каждое утро, заставляло ее торопится.

Информация ценна тогда, когда она получена вовремя. А по ощущениям, времени оставалось все меньше и меньше.

Тамара вешает на дверь табличку — приема нет, оставляет меня одну.

— Сиди тихо, я скоро вернусь и тогда мы позавтракаем.

Я устраиваюсь на софе, и, прежде чем провалится в короткий сон, провожу по зеркалу.

И почти сразу же отвечают и Ричи и Кицунэ.

Если не знать, что мы попали сюда вместе, то последний месяц наложил на каждого из нас свой отпечаток.

А еще, каждый чувствует себя мобилизованным.

Ричи, однозначно привык командовать, его отчет короток и по существу.

Так мало времени, — сама не понимаю, как эта реплика вырывается из меня.

Кицунэ кусает губы, — её неожиданно отодвигают в сторону, и мы с Ричи рассматриваем очень злого мужчину.

Кажется, в нашей компании появился еще один генерал, по крайней мере точно и кратко излагать факты, это способность офицера из высшего эшелона.

И все сводится в точку Б. В башню, которая вылезла из земли, отозвавшись на магию копья Яри.

Это самый быстрый способ прибыть к месту, где решается судьба мира. Но ёкаи не знают, как пользоваться этими башнями, и единственное живое существо, которое открыло вход в эту башню, это Сэм.

— И хранитель, — сообщает Рэн.

— Меньше слов, больше дела, — прощается медведь, а я округляю глаза, как только снова появляется Кицунэ.

— Потом, — складываются губы в беззвучное слово.

Я демонстрирую ей поднятый большой палец.

— До встречи, дорогая!

— До встречи!

Кицунэ

— Это как «пила», например: она может быть ножовкой, циркулярной, лобзиком, бензопилой… но все равно оставаться пилой.

— Или рыбой!

И не поспоришь, — подумала Мияко, вспоминая один очень давнишний разговор с профессором колледжа.

А еще это может быть глаголом. Потому что пила, это вопросительная форма глагола пить.

И пила я вчера много. Что бы снять стресс и для профилактики простуды — ведь вода в источнике была холодной.

Пила вино, отжатое у хранителя, потом в домике мадам Ми предложила научить готовить грог и тоже пила. Потом Ми пригласила меня в ресторацию — продегустировать горячий имбирный лонг. Напиток, который подавали холодными осенними вечерами.

А потом она вспомнила, что на соседней улице подают лонг вишневый.

А на другом конце города — травяной.

После какого из них я оказалась на руках у злого Рэна я уже и не упомню.

И поэтому на его вопрос — чего пила? — мне хотелось не отвечать, а спрятаться под одеяло.

Мне и самой страшно было признаться, что этот загул связан именно с ним. Что раздрай в душе толкает на необдуманные поступки и заставляет глушить доводы разума алкоголем.

Доводы разума и притяжение. Сумасшедшее притяжение к этому мужчине. Физически тянущее в сторону, где он находится и ослабевающее только при его приближении.

— Зачем ты мазала всем посетителям таверн и рестораций лоб антидотом? — видимо он уже не первый раз задавал этот вопрос за сегодняшнее утро, и только теперь мне дошел смысл вопроса.

— Я?

— Ты. И еще убедила маму помогать тебе.

— Владычицу Морскую? — зачем-то переспросила я, пугаясь услышать подтверждение.

Память подбрасывала мне картинку, что на каком- то этапе нашего вчерашнего приключения нас стало трое, и третья в нашей компании не могла же быть его матерью.

Мужчина закрыл глаза, выдохнул, посмотрел на меня и как с ребенком продолжил.

— мадам Ми — помнишь?

Облегченно закивала, поражаясь что комната не кружится и моя голова — не бедная.