Дрался Руслан страшно: стремительно и с бешеным натиском. Почти не атакуя клинок противника, он постоянно метил в Рейена. "Совсем не бережет свою красотку, как будто специально иззубривает клинок рубкой", - удивился Дейвин. Меньше чем за три минуты оба бойца были изрезаны так, что капало на камни мостовой. Граф механически отмечал новое для себя: частые смены стойки с правой стороны на левую, перемену руки и после этого временные уходы в глухую защиту, чтобы отдохнуть, не прерывая поединка. Руслан знал, что делал. Но... Он слишком хотел победить, и Рейен это понял. Попытки измотать противника бешеными атаками землянину не удавались: сааланец внимательно следил за своими границами, не оставляя возможности для решающего броска. Дворцовую охрану тренируют для боев с крупными ящерами, парни там служат внимательные и с хорошей реакцией, и Рейен не исключение. Вот только перед ним не ящер, а человек... "Лучше бы им не затягивать бой, камни залиты кровью, у обоих уже скользят ноги, и они устают все больше, не пришлось бы откладывать продолжение и встречаться снова", - подумал Дейвин.

И в этот миг сероглазый забияка налетел на колющий выпад Рейена. Меняя стойку, он качнулся вправо - и меч гвардейца влетел ему под ребра. Карабела заплакала на камнях. Рейен попал точно в печень, судя по тому, как Руслан упал, да и черная струйка из его рта говорила о том же. "Очень жаль, - подумал граф, - красивая школа. Тем более жаль, что я здесь уроков уже не получу". Местные поникли. Дейвин понял, что ждать от них каких-то внятных действий уже бессмысленно.

Рейен отер клинок, передал его кому-то из товарищей и сел прямо на заляпанные кровью камни, совершенно не думая о том, что на светлых форменных жойс останутся пятна.

Дейвин огласил вердикт:

- Судя по результату боя, мы имеем право здесь остаться, и даже не должны быть зарыты в эту землю, но похоже, нам придется пересмотреть свое отношение ко многим вещам из тех, что мы здесь видим.

После этого граф повернулся к гвардейцу:

- Рейен, ты можешь идти?.. А, все понятно.

Повернув голову, он скомандовал гвардии:

- Ребята, заберите раненого, отправляйте в госпиталь. Возьмите и убитого тоже, вторая машина там же, его в Адмиралтейство. Приведите кто-нибудь площадь в порядок, песок еще оставался.

Некоторое время после распоряжений Дейвин смотрел на местных, не представляя, как к ним обратиться после всего увиденного и какие слова подобрать. Наконец, он выбрал выражения.

- Э-эгм... Господа. Вы известите родителей проигравшего или считаете, что это должен сделать я?

Некоторое время он выждал. Ответа не последовало.

- Да? - сказал он и, пожав плечами, добавил. - Ну, я так и думал.

На следующий день Дейвин собрал свою гвардию и сделал своим людям внушение по поводу сугубой осторожности с местными. Он призвал их быть осмотрительными и не вовлекаться в конфликты.

- Здешние реалии, - сказал граф, - еще удивят нас не раз, несмотря на то что мы прожили здесь довольно много времени. Ящеров по эту сторону звезд нет, а вот люди могут быть злыми и опасными. Их кулачный бой мы увидели только в этом году, а нам бы следовало знать о его существовании раньше: пять трупов за три часа от руки подростка, которому нет еще пятнадцати здешних лет, - очень убедительный результат. А вчера я посмотрел на их фехтование и должен сказать, что здешнее огнестрельное оружие еще гуманно. В этом мире больше одной традиции клинкового боя, и все они очень сильно различаются между собой. Вчера я наблюдал в действии две и слышал, насколько успел понять, не меньше чем о четырех. И я подозреваю, что мы видели и знаем еще далеко не все. Так что, мальчики и девочки, прошу вас быть аккуратнее и не рисковать напрасно, вас дома ждут живыми и, по возможности, целыми.

Победа далась Рейену дорого: целители выхаживали его до осени.

Марина, узнав об этой истории от Коли, передала ее Полине. Та только поморщилась и махнула рукой - мол, хоть для погребения выдали, и то счастье. До конца июля оппозиция, чертыхаясь, добывала антибиотики для Петра по старым, еще Алисой переданным, контактам в Суоми и помогала родителям Руслана организовать минимально приличное погребение. А не в меру ретивых досточтимых Дейвин забрал в усиление к ветконтролю, а оттуда взял двоих парней потолковее, чтобы заменить Ивгара и Рейена. И загонял монахов так, что через месяц они рыдали на конфиденции, а к концу сезона двое просились домой, в родные монастыри, а еще четверо не хотели больше никаких подвигов во имя веры, но у этого уже были и другие причины, кроме всем известной суровости графа да Айгита.

12.07.2026. О любви и достоинстве. 

Тема может показаться ужасно пафосной, но для кого это так, тем я сочувствую. Вообще, это само по себе признак: если нижесказанное вам покажется чересчур напыщенным, то, вероятно, в вашей обыденной жизни ни любви, ни достоинству места уже не осталось. И если так, то жизнью ваше существование уже не называется. Надо смотреть, что потерялось еще, и что осталось: на месте ли привычка умываться и чистить зубы, не забылся ли навык здороваться и говорить "спасибо" и "пожалуйста", при вас ли правило мыть после еды посуду - такие простые и обыденные повседневные вещи. Они тоже могут показаться роскошью в какой-то момент, но слова "любовь" и "достоинство" уйдут раньше. Мы, город (а может быть, и весь край), вчера обнаружили, что уже давно живем в условиях, в которых между этими двумя словами приходится делать выбор. И это значит, что вскоре у нас не останется ни одного из двух. Начав между ними выбирать, неизбежно теряешь оба. Любовь без достоинства - мерзкая и липкая зависимость. Достоинство без любви - ледяная пустыня раненой гордости.

Но позавчерашний день показал нам, что доказывать нашу любовь к городу и любовь к своим выбранным занятиям нам приходится с оружием в руках. Не то чтобы горожане раньше не убивали "гостей", перешедших грань. Не то чтобы "гости" раньше не спохватывались, поймав раз-два по зубам и похоронив нескольких своих. Было и то и это. Но впервые позавчерашний инцидент был начат "гостями" и проведен полностью в рамках их правил.

Что мы теперь знаем о саалан? То, что их можно убивать за оскорбление личного достоинства, если получится. То, что они за это не преследуют. То, что они понимают только такой язык.

Что следует сказать о случившемся? То, что это положение вещей само по себе унизительно: если ты вынужден драться за свое достоинство, оно тебе уже не принадлежит. То, что, по большому счету, будет совсем не удивительно, если люди, которым ценно их личное достоинство, сейчас покинут это грустное место.

У вас созрел вопрос, а не уедет ли Аугментина? Нет, я останусь здесь до конца. Не потому, что мне неизвестно, чем закончится этот сюжет: очень хорошо известно. Не потому, что у меня нет достоинства: поверьте, лично у меня все в порядке со всеми навыками, перечисленными в начале текста. Более того, в этом тексте нет ни одного слова, которое было бы вставлено вместо вымаранного нецензурного, слетевшего случайно с пальцев. Не потому, что я не люблю свой город и могу спокойно смотреть на все, что здесь творится. Люблю. И мне больно видеть происходящее.

Но кто-то должен писать эту хронику.

Когда-то мне рассказывали про фотографа, который, снимая извержение, кажется, Этны, понял, что уже не успевает уйти. Он продолжил фотографировать, делая ценнейшие кадры, благодаря которым о природе магмы и характере активности вулкана стало известно больше, чем было до того. Когда этот человек доделал свою работу, он убрал фотоаппарат в рюкзак, обернул рюкзак курткой и лег сверху на этот сверток. Так его и нашли. Благодаря ему, извержение вулкана было документировано подробнее и полнее, чем когда-либо раньше.

Спасибо, я в курсе, что со мной будет. Я не успела уйти три года назад, а год назад не использовала и свой последний шанс. Теперь по большому счету неважно, что случится с моим именем и телом. Эти записки должны быть здесь. Я буду продолжать писать их. Пожалуйста, не следуйте моему примеру. Если вы хотите сохранить свое достоинство и возможность любить - любите родину издалека. Пора менять адреса. Времени на раздумья совсем не осталось.