- Жаль, что я не знал, - сказал он герцогу.
- Хорошо, что ты не знал, - возразил Тивер.
- Я не отдам тебя. Просто так не отдам, - с силой сказал князь.
Тивер вяло кивнул:
- Будет неплохо, если получится. Наверное, тебе стоит знать: я не жалею. Разве только о том, что подвел тебя и не могу больше делать то, на что у тебя не хватает рук.
Димитри пожал плечами:
- Будут вытирать себе нос самостоятельно, только и всего. Не унывай. Будет долго, но я тебя не отдам.
Тивер кивнул снова, они обнялись и расстались. Выйдя от арестованного, Димитри напустился на Вейлина и его подчиненных, натыкал их в каждое нарушение и взял дело на особый контроль. Развернулся и уехал. Вейлин, посмотрев вслед его кортежу, с досады вцепился руками себе в волосы, предвкушая уйму мелких придирок, способных вывести из себя даже камнежорку.
Вернувшись в Приозерск, князь прошел к себе и несколько минут стоял у окна, пытаясь восстановить равновесие. Затем взял из шкафа бутылку коньяка - и вдруг запустил ее в стену. На деревянной панели осталась вмятина, а стеклянный сосуд, отскочив, задел фонтан и отколол от края чаши кусок камня. На грохот немедленно появился Иджен. Князь обернулся к нему и, не глядя в лицо секретаря, сказал: "Позови досточтимого, и пусть поспешит". Затем подумал и добавил: "Погуляй до заката". Потом подумал еще немного и добавил Иджену свободного времени: "Впрочем, нет, не до заката, а до восхода луны". Иджен кивнул и вышел.
Когда Айдиш вошел, Димитри стоял у окна, глядя на лес и обхватив себя руками за плечи. Войдя, досточтимый увидел так и не открытую бутылку коньяка на полу, вмятину на деревянной стенной панели и скол на краю чаши фонтана.
- Плохо дело, князь? - спросил он негромко.
Димитри кивнул
- Пойдем в большой кабинет. И последи, чтобы никто не вошел.
Айдиш, кивнув, вышел, прошел по кабинету к двери и прислонился к ней спиной. Князь направился было в эркер, но по дороге соприкоснулся бедром с краем стола...
Айдиш до этого не раз видел боевые заклятия в действии, но за всю свою жизнь впервые наблюдал, как человек, пусть даже и маг, ломает руками столешницу из махагонии и крошит ее в щепки. Кресло, стоявшее за столом, прожило только на несколько минут дольше. Полукресло для посетителей Димитри смял, как картонку, не заметив, что щепки впились в его ладонь. Чайный столик, два кресла у камина, каминный экран, облицовка очага из мягкого желтого камня - все, что привлекало внимание князя, превращалось в щепки и крошку из камня и керамики. Он не колдовал, нет. Просто волна гнева, в которой он тонул, билась о предметы его телом - и они не выдерживали страшных сокрушающих ударов.
Айдиш стоял неподвижно, отчасти из соображений безопасности, отчасти потому, что пока дверь была за его спиной, происходящее оставалось тайной князя и его конфидента.
Когда Димитри, иссякнув, упал на гору щепок, которые час назад были его рабочим столом, и зарыдал - страшно, беззвучно, сотрясаясь всем телом, - Айдиш продолжал молча и неподвижно стоять у двери. И только когда князь повернул к нему лицо и позвал по имени, досточтимый запер дверь заклятием и подошел, чтобы помочь ему подняться. Он поднял князя, довел за левую руку до спальни, помог раздеться и лечь в постель, принес воду и задернул шторы. Затем наложил заклятие на раненую правую ладонь Димитри, чтобы извлечь щепки и остановить кровь. Закончив с этим, открыл дверь и попросил охрану позвать стюардов.
Дождавшись появления бригады, он улыбнулся шокированным видом помещения людям:
- Небольшой несчастный случай, ошибка в применении технологии. Случается и у опытных. С князем все в порядке, он просто отдыхает. Уберитесь здесь и вызовите мебельщиков. Неважно, сколько это стоит, вызывайте.
Иджен, вернувшись, застал готовую к ремонту комнату, бывшую кабинетом князя еще несколько часов назад, и Айдиша в ней. Стюарды только что ушли, домыв пол. Иджен округлил глаза, сказал: "О...", выслушал сообщение Айдиша о том, что вот-вот приедут мебельщики, а князь отдыхает, молча наклонил голову - и принял привычный пост.
Айдиш пошел к себе. В своих покоях он долго лежал в горячей воде, то досыпая в нее соль с травами, то поливая голову травяными настоями, потом наконец вышел, завернувшись в полотенце, и сел в кресло к камину. Телу стало полегче, но после этих двух часов у князя лучше было не есть до утра: все-таки конфиденция была очень тяжелой. И оставила по себе нелегкие мысли. Первой из них была самая горькая: никакого контакта власти и Сопротивления уже быть не может в принципе. Несмотря на то, что светская власть саалан и Сопротивление делают одно и то же, они теперь не могут начать переговоры. Для Сопротивления это значило бы покрыть себя позором и предать свои идеи. А с точки зрения саалан, само предложение контакта людям с той стороны будет попыткой настаивать на своем, несмотря на услышанное совершенно однозначное "нет". И, следовательно, попытки достичь жизненно необходимых договоренностей уже стали противоречием Пути и насилием над свободой и достоинством другого. Сопротивление и дальше будет уверено, что саалан не имеют сил и средств с ними справиться и срывают зло на тех, кто попался случайно или по неосторожности. А саалан будут знать, что любая попытка сократить расстояние разрушит остатки равновесия. Так что все, что можно и нужно было бы сказать прямо, теперь придется доносить при помощи сложных обходных путей, и способы передать информацию достоверно по-прежнему будут малочисленны и трудоемки.
Через три дня после ареста Тивера Дейвин пил кофе на Литейном. Вообще, его день был понедельник, а не четверг, но придумать причину прийти именно сегодня оказалось проще, а разговор планировался довольно срочным. Разумеется, о событиях девятого мая во Пскове Иван Кимович не произнес ни слова и не задал ни одного вопроса, и Дейвин сам поднял тему, начав с короткого рассказа о большом празднике в Киеве, в подготовке которого участвовал и его донор. Граф упомянул и о своем интересе к земной истории, и о разнице между империей Белого Ветра и Землей. И, наконец, сказал то, ради чего пришел:
- Знаешь, у нас впереди столько нового и непривычного... Мы ведь развивали наши технологии, пока вы совершенствовали свое общество. Вот, например, возьмем наш судебный процесс. Сходство с вашей процедурой, конечно, есть. Например, участие присяжных, которых выбирают среди достойных людей. Им и у нас доверяют помогать судье принять правильное решение. Да и система права у нас есть, прецедентная и исходящая из обычая. Но еще столько впереди! У нас подсудимый защищает себя сам и говорит на процессе за себя тоже сам. Конечно, он консультируется у юристов, но если за него начнет говорить кто-то другой, все решат, что он болен или струсил. Впрочем, у нас есть технологии, позволяющие точно узнать, говорит человек правду или врет. У вас ведь иначе: адвокат, прокурор. Я читал, что это придумала ваша церковь, инквизиция, если не ошибаюсь. Они боролись с поклонниками ваших старых богов и колдунами, но не хотели расправляться с невинными и искали, как это сделать. Правда, им не помогло, и жертв все равно оказалось так много, что пришлось извиняться. Удивительно еще, что выжившие потомки не потребовали компенсации, у нас бы обязательно захотели золота за пролитую кровь. Причем почему-то ваша церковь не могла расправиться с врагами своими руками, и хотя фактически приговаривала людей к смерти, отвечали за казни светские власти. Наши гости и собратья по технологиям говорят, что закономерности развития общества одинаковы под любыми звездами. И значит, чтобы у нас появился ваш состязательный процесс, адвокаты, правозащитники, Хельсинкские группы, должна пролиться кровь невинных, как и у вас. И меня это пугает. Как и то, что у вас называют судом истории, когда потомки смотрят на деяния прадедов и думают, насколько их истины были настоящими.
