Острова на глазах Степана стали сжиматься, и теперь они напоминали гигантские льдины, тронувшиеся с места во время ледохода. «Льдины» раскачивало как на волнах, двигаясь, они ударялись друг о друга, уменьшаясь в размере.

За короткий промежуток времени всё вокруг Степана снова переменилось, и из огромного стада мамонтов Степан увидел всего одного. Обезумевший от страха, он метался по клочку земли и наконец, перепрыгнув через сжимавшуюся трещину, понесся в его сторону. Здесь были спасительные горы, которые ещё не трясло. Осталось совсем немного: нужно было только проскочить через открытое пространство, покрытое серой грязью с лопающимися пузырями.

В следующий момент Степан увидел, как мамонт угодил прямо в болото. В другое время он бы его обошёл, но когда разум нарушен и всё существо нацелено только на спасение, совершаются роковые ошибки: мамонт побежал по прямой. Мутная жижа под ним разошлась, послышался дикий рёв. Огромное животное пыталось выбраться из трясины, в разные стороны полетела грязь. В следующее мгновение поверхность болота сомкнулась, и в том месте, где ещё недавно барахтался мамонт, снова стали лопаться большие серые пузыри.

Это был тот самый мамонт, о бивень которого Степан сломал свою нарту.

Погода выправилась, на дворе прояснилось. О метели в деревне теперь напоминали только огромные сугробы, доходившие до самых окон. В одной старой избе от снега провалилась крыша, а на центральной улице сугробами перемело дорогу. Свободных рук в деревне не нашлось, поэтому на уборку отправили школьников, и они с шумом и смехом расчищали улицы от снежных завалов.

Насте снегопад особых хлопот не доставил: Колька сам убрал снег и вывез его за ограду. А вот в больнице работы добавилось: положили двух обмороженных охотников. Они, как и Степан, уехали до метели проверять капканы. Четверо суток провели на снегу Василий Сазонов и Сашка Никифоров. Сашка, в прошлом году пришедший из армии, отделался лёгким испугом, получив в общем-то не такое серьёзное обморожение, а Василию не повезло, как врачи ни боролись, а одну ногу пришлось ампутировать. Возможно, отняли бы и вторую, да Настя, как его лечащий врач, вопреки всем показаниям, ногу решила оставить. Срочно провели консилиум, все высказались за ампутацию, а она до последнего стояла на своём. Всю ответственность взяла на себя. Надежды на положительный исход было немного, но неожиданно свершилось чудо: кризис миновал.

Василий Сазонов был Настин одноклассник, они дружили и даже сидели за одной партой. Глядя на забинтованного Ваську Сазонова, Настя постоянно думала о своём Степане. Все сроки его возвращения уже прошли, и, даже рассчитывая на счастливый случай, трудно было поверить, что он спасся. Однако Настя не теряла надежды и всякие успокаивающие разговоры, которые затевали родственники и знакомые, пресекала на корню. А если кто-то очень сильно её «доставал», не стесняясь, посылала куда-нибудь подальше.

Отчасти такая уверенность Насти исходила от старшего сына Кольки. Он рассказывал, что ночью, когда включил компьютер, увидел отца. Выглядело это так, будто снимали его скрытой камерой. Укрывался отец в снежной норе, вход в которую закрывал кусок брезента из его нарты. Из рассказов Кольки следовало, что был он цел и невредим, правда, сильно замёрз, но как будто бы не обморозился. А когда снегопад кончился, отец ушёл куда-то пешком. Куда именно, Колька не знал, сказав: «На этом сеанс связи закончился».

– А поговорить ты с ним не мог? – не выдержала Настя. – Спросил бы, где он сейчас, когда придёт домой. Мы же беспокоимся. Сынок, ну что ж ты так?..

Она чуть не расплакалась. Из рук вылетела тарелка и, ударившись о пол, осталась цела. Настя схватила её как самую ценную вещь, прижала к груди и что-то про себя запричитала.

– Если сам не спросил, то мог бы меня разбудить, – опомнившись, напустилась она снова на сына. – Я бы с ним поговорила. Он бы мне всё рассказал.

– Мама, да весь сеанс связи длился всего несколько секунд. Я толком сообразить ещё не успел, как на экране сменилась картинка. Сразу всё куда-то исчезло, словно ничего там не было.

Когда она спросила Кольку о нартах, он сказал, что они сломаны и отец их бросил, а собак отпустил.

– Да, ещё вот я увидел, у Моойто что-то с одним ухом, – уже уходя, вспомнил Колька. – Видно, собаки подрались.

Спустя день после того разговора прибежали собаки. Они бросились к Насте и, будто пытаясь ей рассказать о случившимся в тундре, жалобно заскулили. У Моойто шерсть на шее была красной от крови, а ухо прокусано. У Насти опустились руки, слёзы сами побежали из глаз. Первый раз она всерьез подумала, что Степан замёрз.

«Собак бы он ни за что не отпустил. Да они и сами бы не убежали. Значит, в тундре произошло что-то непоправимое».

А Колька на следующий день, как ни в чем ни бывало, стал рассказывать матери, что снова видел отца. Теперь, по его словам, Степан спускался с какой-то высокой горы в огромную долину. Говорил Колька уверенным голосом, не вызывающим сомнений, но на этот раз Настя ему не поверила.

– Ну что ты мелешь? – в сердцах бросила она сыну. – Мы отца потеряли, надо думать, где его искать, а ты тут выдумываешь всякие небылицы. Горы какие-то придумал. Да их тут отродясь никто в глаза не видел. Тундра у нас, тундра, пойми же ты наконец. Да и собаки пришли домой…

Колька стоял на своём. Всё, о чем говорил, видел как наяву – и всё тут. Раньше ничего подобного в компьютере у него не было, да и родные за ним никаких странностей не наблюдали, а тут откуда что взялось: прямо какие-то необъяснимые видения. Когда его спрашивали, как он их видит, без доли смущения Колька уверенно отвечал: «Как будто кино мне кто-то показывает и при этом ещё наговаривает. Голос такой поставленный, ну, как у диктора: всё очень чётко говорит. Только много каких-то непонятных мне слов. Что-то вроде того: «ересь», «тьма бездонная», «геена огненная». У нас никто так не говорит. Вот в этом кино прямо на экране своего компьютера я и видел отца», – всё больше распалялся Колька.

– Всего, что «диктор» сказал, не запомнил, а картинки, как сейчас, стоят перед глазами.

Колька даже слышал шум ветра, вой собак и вот совсем недавно – незнакомый крик какого-то животного. Возможно, даже слона. В этом он вообще-то не был уверен.

«Хотя, с определенной долей условности, – как он сказал, – можно всё-таки предположить, что это был слон. Не позднее как вчера в передаче “Живая природа” я слышал похожий крик».

Только по телевизору тогда показывали Африку, а откуда в его картинках могли взяться слоны, этого он сказать не мог. Правда, гора, с которой спускался отец, была без снега, и, кажется, он даже видел зелень под его ногами. Этого Колька утверждать не стал, так как, по его словам, он всё время смотрел на отца и по сторонам не глазел. А вот то, что горы там бесснежные и климат совершенно другой, тут он был абсолютно уверен.

«Отец даже взмок, по его лицу катился пот. А если было бы холодно, то шёл бы пар изо рта, – доказывал парень. – Похоже, не у нас он был. Факт – не здесь».

После Колькиного рассказа червь сомнения закрался в Настину душу. А виной тому стала Моойто, попавшаяся ей на глаза. У собаки была рваная рана на ухе, и от этого оно сильно опухло.

«Надо же, ведь Колька говорил, что первый раз на мониторе компьютера видел Моойто с повреждённым ухом, – только теперь дошло до неё. – Значит, в его видениях что-то есть».

Вечером пришёл Настин отец, Иван Иванович Слепцов. Был он главой администрации и даже по долгу службы должен был откликнуться на случившуюся беду. А тут беда пришла в дом родной дочери. Слепцов, как мог, успокаивал Настю.

– Понимаешь, собаки могли и сами убежать. Да мало ли чего бывает на охоте? Жди, – говорил он дочери, – и Степан придёт.

Хотя про себя Слепцов думал иначе. Выслушав рассказанные Колькой видения, о которых тот повторил уже несколько раз, Иван Иванович напомнил Насте, что его прадед был шаманом.