Соседний подъезд был с домофоном. Алла набрала цифру 121.
– Лена никуда не пойдет, – послышалось в динамике.
– Я не к Лене, я к вам, – тут Алла поняла, что забыла спросить имя дочери деда, имя которого она тоже благополучно забыла. – Я от вашего отца, откройте, пожалуйста, это очень важно.
– Входите, – услышала раздраженный голос.
Лифт грязный, стены расписаны маркерами.
«Я тебя никому никогда…» Что-то с презентацией не так? Нет, из офиса, секретарь.
– Алла Робертовна, тут вас срочно Вера Ивановна хочет слышать, требует немедленно сменить ей редактора.
– Хорошо, дай ей трубку. Вера Ивановна, добрый вечер. Вы чем-то недовольны?
– Я недовольна? Да я в бешенстве… Как эта пигалица Ершова смеет вычеркивать цитаты? «Поверить алгеброй гармонию…» – это же Пушкин!
– Вера Ивановна, сегодня меня уже не будет в офисе, давайте мы с вами завтра с утра все обговорим.
– Я всю ночь работаю. С утра мне не подняться.
Работает она… Графоманию свою тешит, не подняться ей с утра… Да как она вообще поднимает свою двухсоткилограммовую тушу! И голос писклявый, капризный, требовательный.
– Хорошо, Вера Ивановна, давайте после двух. Я поговорю с Натальей Владимировной.
– Да уж поговорите, а то я буду вынуждена обратиться в другое издательство! – с пафосом провещала «маленькая Вера». В коллективе ее невзлюбили за вздорный нрав и борзую плодовитость при редкой бесталанности, которые с лихвой оплачивал ее щедрый муж.
«Мы будем очень рады», – подумала Алла, но вслух произнесла:
– До завтра, Вера Ивановна.
Где же здесь сто двадцать первая квартира? Ага, вот она. Дверь приоткрылась, в щели показалось вполне приятное лицо, а потом закрылась. Это еще что за новости? Точно, цепочка.
Алла ступила в маленькую прихожую. В квартире пахло чем-то кислым, похоже, кого-то здесь тошнило …
– Извините, у меня дочка болеет. – Смутилась приятного вида моложавая, но совсем седая женщина.
– Надо же, и отец ваш тоже. Совсем плохо ему, «скорая» приезжала, его одного оставлять нельзя. Надо с ним побыть кому-то.
– Ма-ам, кого там еще принесло? Это не Лялька за мной пришла? – в дверях показалась пьянущая девчонка в перепачканной майке и трусах.
Женщина смутилась.
– Лена… Встала? Иди в ванну, пожалуйста!
– Пожалуйста, – передразнила мать Лена. – Как ты меня достала!
– Бессовестная! Я всю жизнь для тебя старалась, а ты!
– Тебя никто не просил! Мне это на фиг не надо! Поняла?
Алла просто опешила от сцены и испуганно моргнула, когда громко хлопнула дверь.
– Простите, пожалуйста, – заплакала женщина, – не знаю, что с ней и делать, совсем от рук отбилась. Без отца ее ращу, все время на работе. Сейчас вот с компанией плохой связалась. Пьют коктейли с таблетками. Вон, плохо ей, отравилась, а опять убежать норовит. Лялька, соседка, все ноги спутала. Сегодня только узнала, что в школу уже месяц не ходит.
– Знаете, я тут, собственно, не из школы, и не из милиции. Я из соседнего подъезда. Вашему отцу плохо. Вы, может, к нему переберетесь? За ним присмотреть надо.
От спертого воздуха у Аллы закружилась голова.
– Как я уйду? Я только за дверь, Лялька эта тут как тут будет. А мне завтра с Леной в школу надо с утра, директора уговаривать, чтоб из списков не исключали и к экзаменам допустили.
– Женщина!
– Меня Ниной зовут.
– Нина, послушайте, вашему отцу плохо очень! Берите в охапку свою дочь и идите к нему! Будете смотреть за ними обоими. Хотя дочь вы уже, по-моему, проглядели, – начала повышать голос Алла.
– Нельзя ее к деду. Он думает, что она все еще отличница. Его просто убьет то, что он увидит, – снова начала всхлипывать Нина.
– Конечно, пусть он лучше сам умрет от беспомощности, просто за таблетками не дотянется. Так, по-вашему? Ладно, как знаете. Кто еще может с ним побыть? У вас еще родственники есть?
Есть, – засуетилась Нина. –У отца здесь жил брат Андрей Николаевич, у его сына две дочки, одна-то в Австрию замуж вышла, а Наташа здесь… Но она вряд ли…
– Понятно.
Алла вышла, хлопнув дверью. Эту женщину, седую и побитую жизнью, как старую шубу молью, хотелось обидеть, наговорить грубостей… Впрочем, она сама как моль, и не Алле ее судить. Кто знает, кого бы выбрала она – дочь или отца? Такой ситуации в отношении своей семьи в принципе не допускала. Но вот так риторически: дочь или отец? Как, кстати, у него дела? Алла вышла из подъезда и достала телефон. Трубку долго не брали, отчего на душе стало неспокойно. Наконец он ответил:
– Аленька, что-то случилось?
– Нет, папа, хотела узнать, как ты?
– Да веселюсь! С дамой, между прочим.
– С дамой? Кто же порадовал тебя визитом?
– Ой, дочка, дожил. Соцработника собес прислал. Видно, инвентаризация у них. Сколько нас, стариков, осталось, да кто еще помирать собирается. Вот и говорю – не собираюсь еще, жив, здоров и самостоятелен, а она мне заладила на обслуживание да на обслуживание.
– Пап, так и соглашайся. Мы-то не всегда к тебе можем, а ты к нам не хочешь.
– Не хочу, – согласился отец. – А и правда, пожалуй, соглашусь, пусть приходит, поговорим хоть, чаю попьем. Дарька-то как?
Алле стало стыдно. С утра, как выскочила из дома, о дочке и не вспомнила. Но ведь она дома с няней, там все в порядке должно быть.
– Все нормально, пап. Постараемся выбраться к тебе в выходные.
– Буду ждать. До свидания, доченька!
Алла, закончив разговор, вспомнила, что в субботу обещала Славке Новгородцеву, ставшему известным и дорогим фотографом, посетить его выставку в Новой Галерее. Надо бы сходить, но нет. Она заскочит к нему в пятницу с утра, извинится. Точно.
Так, вот дверь семьдесят второй.
– Ну вот! За вами точно глаз да глаз! Уже ходите, что за безобразие, – тоном строгого доктора проговорила Алла.
– Мы тут, пользуясь отсутствием леди, решили маленький джентльменский вопрос, – пояснил Иван.
– Ну и молодцы!
– Мне уже совсем хорошо. Я сейчас спать, а вам, дочка, спасибо. И так, сколько со мной, стариком, провозились!
– Нет никого дома, – соврала Алла. – Хорошо, конечно, что вы себя уже лучше чувствуете, но я все-таки не могу вас вот так одного дома без присмотра оставить, а вдруг хуже, не дай бог, станет.
– Николай Николаевич у нас уже молодцом, но одному и правда, еще нельзя, вон как мотает, –поддакнул Иван.
«Это ты молодцом, Ваня, напомнил, как деда зовут», – подумала Алла.
– Николай Николаевич, у вас кто-нибудь из знакомых есть, может друг или приятельница из подъезда, присмотрели бы за вами?
–Да как же есть друг-то, ну не то чтобы друг, сосед Юрий Никандрович. Он хоть и бывший депутат, но в домино мы с ним во дворе по-стариковски козла забивали, бывало. Он на третьем этаже надо мной живет, может, и посидел бы немного…
– Алла Робертовна, давайте я сбегаю! – вызвался Иван.
– Боюсь, что Юрий Никандрович тебя в глазок увидит и испугается, а как ты заговоришь точно до утра никому дверь не откроет, а то и милицию вызовет. Уж поднимусь сама.
– Вот ведь она, жисть-то, какая, – глядя в потолок философствовал дед. – Я молодой-то когда был… Такой сильный был, думал сила-то у меня никогда не кончится. На руках, бывало, весь взвод перетягивал. Штангу, сколько было блинов в зале, – все поднимал. Больше бы было, больше бы тягал, вот сдури и подсадил сердчишко-то. Уж и до нужника не дойти. Самое-то и обидное, что беспомощен, как кутенок без мамки. Ну, фершалка молодец, укол хороший поставила. Завтра к утру отлежусь, не впервой.
– Я тоже на руках мастак побороться. Давай, дед, поправляйся, поучишь меня.
– А я тебя и так поучу. У меня вот сына-то нету, некому секрет передать. Был у дочки муж, да объелся груш. И у Нинки девка, внучка-то моя. А вот ведь помру, и хорошему человеку не расскажу, как в этом деле победу держать.
