— Безупречные четыре года работы, верно. Мы ценим такие вещи… А у нас есть могущественные враги. Опять же, Антон, темпы роста нашей компании сравнимы с нашими коллегами, которым по пятнадцать лет стажа. Ты думаешь, хоть кто-то будет согласен с таким положением дел? Нас атакуют иногда каждый день.

Антон вынужден был согласиться и понимающе кивнул. Но у самого внутри все сжималось. Ведь он, Горячев, тоже сразу после первого собеседования организовал себе «сомнительные ценности» — и прямо в стенах компании.

— Спросишь, зачем мы тебе это рассказываем? Потому что ты еще не ушел, а мог бы. Не знаю твоих причин, — Лев отвел взгляд, выводя пальцем на столешнице круги («Что за тон? А если наоборот — знает что-то?»), — но это тоже ценно. Да и ты очень качественный кадр с хорошими перспективами разработки. А в случае с Романом… Мы бы поступили, как ты говоришь. И это действительно разумно. Просто нас еще ни разу не ставили перед выбором: человек или… Вот что там за этим «или», мы не знаем.

— Как и не знаем, строго говоря, — фыркнула Елена, поднявшись со стула и усаживаясь на стол одним бедром, — что Роману вообще грозит опасность. Та, о которой Лев думает.

— Я не знаю тоже… Я вообще уже ничего не могу понять, — Антон опустил плечи. Его прижало окончательно: с одной стороны — похвалы, поощрения и открытость; с другой — тяжелые решения. Казалось, и физически Горячева перекосило на одну сторону. — Простите, что вспылил. Но сисадмина я вам попытаюсь найти. Может, даже если не такого крутого, как вы хотите — я-то человек простой… Во всяком случае, на время будет вам прикрытие, а там вы дальше сами решите.

— Прекрасно, — удовлетворился Лев, поправив галстук. — Просто замечательно. Тогда план таков. Спасибо, Антон, что ты с нами. И не переживай. Тебя в обиду не дадут.

— Ага, — саркастично усмехнулась Елена. — Ты же у нас святая корова, не тронь тебя, не обидь.

— Ой, Лена… Чай бы попить, чтобы тебе рот пряником заткнуть, а? — Богдановы встретились взглядами и засмеялись. Елена хохотала в открытую, Лев же только ухмылялся.

Усмехнулся и Антон. Но под конец разговора, в котором для начальства оказались расставлены все точки над i, сам он ощущал себя совершенно раздавленным и бессильным. Почва ушла из-под ног, и вновь нащупать ее не получалось. И все же как-то Горячев встал из-за стола.

— Я тогда вернусь к работе, — тихо отчитался он. — Поеду — а то с собой не взял ничего, только ради этого дела, — ладонь махнула в сторону папки с фотографиями, — пришел… А вам приятного чаепития.

— Всего доброго, Антон!

Переписка с Владом

В последнее время телеграм у Антона не замолкал. Как ни взгляни на незатейливую программу — обязательно висит красная отметка о новом сообщении. На этот раз она была от Влада:

«Антон, привет! Соскучился уже, жопа ты, где ты там ходишь? В общем, узнал я про эту твою хозяйку. Ты у нее самый большой любимчик)) Не знаю, обрадует тебя это или нет!»

«Ага, — подумал первым делом Антон и написал в чат то же самое. — Меня пугает, как часто я в последнее время чьим-то любимчиком становлюсь, и я не знаю, радует ли это меня в каждом из этих случаев… =)) А что узнал-то еще? Рассказывай!»

«Ничего особенного. Ходили к ней и все. Правда, да, есть еще одно… Она ни с кем особенно не переписывалась. Контакты свои не давала, никто ничего о ней не знает вообще. Короче, был просто сеанс, получил свое и уходишь. В чат присылала только координаты следующей встречи. Я начинаю переживать, Антон, а для меня это несвойственное состояние…»

«Да я еще в прошлый раз понял, что ты начинаешь… =) А вот я… Слушай, Влад, я не знаю, что из этого и с чем связано, но меня здесь окружает какая-то херня».

Горячев вздохнул. Дома, вечером — он снова пил. Тренировался, вываливал все свои эмоции на боксерскую грушу, но в который раз это не помогало — и только алкоголь расслаблял, затирал швы между разрозненными эмоциями и мыслями. Все, что касалось работы, у Антона теперь вызывало иррациональный (хотя и вполне оправданный) ужас. Но стоило даже Владу заговорить о хозяйке, и в противовес опять приходило это чувство, из-за которого бросать начатое хотелось еще меньше. Горячев чувствовал себя невыносимо безвольным и беспомощным. Будто только там, только в объятии единственных рук он мог успокоиться, будто не было других, которые встретили бы его не менее жарко. Даже если всего один раз…

Антон хотел бы надеяться, что справится со всем сам — но он не справлялся. Желал одного: чтобы его выдернули с корнем из ямы, в которую он упал, в которой его все плотнее присыпали землей и утрамбовывали. О хозяйке не звучало почти ни слова, но о том, что вышло с Романом, Горячев выдал все. Сисадмину он успел уже позвонить несколько раньше, написать по всем прежним каналам — но гребаный педик как всплыл перед начальством, так и пропал без вести. Непрочитанными висели сообщения с требованиями выйти на связь, как только появится возможность. И даже последние «ты обещал, блядь!» — смотрелись жалким криком отчаяния.

«А с ней — ну, с хозяйкой — ничего… Мы просто разговариваем. Я у нее так и не был до сих пор, как все закрутилось», — бросил Антон в конце, отчетливо ощущая, что произнеси он те же слова вслух — они не звучали бы так безмятежно. Это было сожаление: что нельзя просто взять и перенестись в ту жаркую полудрему, в которой нет ничего. Только ласка, флирт на грани — и секс. Если он и раньше равнялся наркотику, то теперь Горячев ловил себя на том, что сел на что-то очень и очень тяжелое.

«Писос. Антон, давай тикай оттуда, а? Ты ребятам так ничего и не рассказал, да? Почему? Это все выглядит и звучит очень хреново, я боюсь, что мы потом и тебя по канавам искать будем. По моргам и больницам… Это уже невесело! И вот не ходил ты к своей этой — и не надо больше. Все. Завяжи и откажись».

«Да с ней-то хорошо все было… Я даже думал, что, может, она тоже прячется от этого всего… Да я же никто, Влад. Им незачем было за меня браться. Ну, сначала я думал, но это же чушь полная. Тут явно такие проблемы, что левый пиарщик на аутсорсе никому не сдался. Просто вышло, что наступил случайно…» — Антон оборвал сообщение. Он понимал, что начинает оправдываться. И все, что успел написать, перечитал — тут же стер. Да кому нужен этот бред? Горячев не мог понять, что и откуда взялось, на какой круг Ада это катится. Перемолотое нутро свое — залил еще одним стаканом, чувствуя, как в спирте с шипением растворяется в равной степени дурное и счастливое. Владу отправил короче — выжимку, честную и чистую, как ответ пятиклассника на устную контрольную: «Я не знаю».

«Ты не знаешь, как отказаться? Просто. Заходишь прямо сейчас в чат с ней и пишешь что-то вроде „было классно, спасибо, но я все“. А завтра же идешь расторгать контракт. Все, Антон! Что сложного?»

«Я не могу вот так взять и расторгнуть его, — отрезал Антон. — Слушай, прошло уже два месяца, я дохера сделал, дохера не сделал, мне дохера платят, а если все обламывать — платить мне либо моим начальникам… То есть в любом случае мне. На крайняк можно передать работу, но это риск, на который вряд ли пойдут».

«Ладно. Я один не могу на тебя повлиять, я так вижу. Хорошо. Тогда мы набросимся на тебя кучей. И я посмотрю, как твои доводы убедят остальных».

«Никак», — поставил жирную точку Антон.

На какое-то время он вышел из сети. Выключил к черту все — телефон, мессенджеры. Если Влад собирался привлечь Леху с Аленой сейчас же, то пиши пропало — одной бутылкой спасаться от потока эмоций оказалось бы уже бесполезно. А если бы наперерез им написала еще и хозяйка, а там, не дай бог, и Елена (вдруг захотела бы справиться о планах на будущее?) — можно было бы разорваться сразу, ведь каждая из сторон имела на него виды а, главное, права. Потому Горячев не придумал ничего лучше, кроме как украсть время для себя самого.

Хотел бы он, может, уйти — но не мог. А если бы смог — то, копая глубже в себя, все-таки не стремился к этому. Много ли было у Антона причин бежать сейчас же? Его самого — пока еще никто не шантажировал. Стоило бы сложить руки, состроить умное лицо и перестать заглядывать в темные щели чужого дома. Опять стать таким же простым парнем, пиарщиком, как был до этого…