Лили, как верно предположила Гермиона, храбро защищала своего сына до конца. И после её смерти Снейп изо всех сил старался делать то же самое.

«Вероятно, для Гермионы всё это больше не имеет значения. Но что, если всё-таки имеет?!.. Возможно, она смогла бы даже полюбить меня в ответ, если бы узнала, что во мне есть нечто большее, чем тёмное прошлое и допущенные ошибки?»

***

Гермиона истошно рыдала, наволочка её подушки быстро промокла насквозь. Потоп из слёз начался, как только она покинула покои профессора, и не утих до сих пор, даже после вопросов её встревоженных друзей. Она молчала. Всё равно случившееся нельзя было объяснить словами, как и передать глубину душевной боли.

— Гермиона, скажи мне, что случилось? — Лаванда склонилась над ней, сложив руки на груди.

Она лишь продолжала реветь.

— Хочешь, я кого-нибудь позову?

Послышались душераздирающие всхлипывания.

— Если ты не скажешь мне, что случилось, то как я смогу тебе помочь?! — раздражённо фыркнула Браун.

— Что тут происходит? — в комнату вошла Парвати и бросила сумку с книгами на пол.

Лаванда покачала головой.

— Кто её знает. Рыдает, не переставая…

— Тогда дай ей побыть одной, — сказала Парвати.

— Я просто пытаюсь ей помочь! — огрызнулась Лаванда. — Мне нужно выяснить, что случилось.

— Ты не помогаешь. Она сама всё расскажет, если захочет или когда будет готова, — Парвати подошла с противоположной стороны кровати.

— С чего это вдруг я должна тебя слушать? — Браун упрямо упёрла руки в боки.

— С того, что у меня достаточно ума, чтобы понять — Гермионе нужно побыть одной! Пусть успокоится.

— Она будет не одна, если ты тоже здесь останешься!

— Под «побыть одной» я подразумевала — находиться рядом, но не доставать её тупыми вопросами!

— Правда? — ухмыльнулась Лаванда. — А я думаю, что под этим предлогом ты просто хочешь избавиться от остальных, чтобы снова попытаться залезть к ней в трусики… чёртова извращенка!

Одним махом Парвати преодолела разделявшее их расстояние и отшвырнула Лаванду к ближайшей стене, схватив её за шею.

— Не лезь к ней, ты, жалкая двуличная сука! — прорычала она. — Как будто я не знаю, как ты пытаешься заполучить любого отчаявшегося парня, чтобы тот тебя… я промолчу! Хотя и так очевидно, что там у тебя такое же огромное пустое пространство, как и между ушами, где, по идее, должны быть мозги!

Браун свирепо уставилась на Патил.

— Будь ты проклята, чёртова лесбиянка! — выплюнула она в лицо Парвати, мигом скинув с себя её руку, и быстренько умчалась из комнаты.

Гермиона смутно слышала гневную перепалку, но слишком погрузилась в собственные мысли и не желала вмешиваться. Она чувствовала себя просто отвратительно из-за предательства, чувства использованности и постоянных манипуляций, а также морально униженной, после разоблачения этих фальшивых отношений и в особенности из-за своих надуманных чувств.

Всё оказалось так банально, расчётливо и подло. Она даже представить себе не могла, насколько больным окажется мышление Снейпа, раз он продумал всё до мелочей. В то же время мизерная часть её сознания пыталась его оправдать. Гермиона не могла забыть рассказ МакГонагалл о прошлом Снейпа и его признание собственных слабостей, недостатков и жизненных ошибок. Также Гермиона не могла не думать о грязном сценарии, в который оказалась втянута. «Это его вина! Независимо от того, хотел этого Северус или нет!»

Она плакала, спорные мысли продолжали бушевать в её голове, а чувства — в сердце. Невзирая на случившееся, она испытывала необъяснимое чувство потери, не понимая, когда и как позволила Снейпу занять особое место в своей душе. Он успел проникнуть в её жизнь: в настоящее и в надежды на будущее. Скорее всего, он даже не подозревал об этом, но стал частью её самой, и теперь она… потеряла его. «Как бы то ни было мне придётся отпустить его… по многим причинам».

Гермиона заплакала ещё горше, вспомнив своё волнение тем утром, когда она собиралась сказать ему о своих чувствах. Она мечтала запомнить выражение его глаз, когда в бездонной тёмной глубине появится слабый свет, и Северус тоже ей откроется. Она уже замечала это раньше и стала невольной свидетельницей совсем недавно, когда Снейп был полностью раздавлен и сказал… что любит её.

Гермиона свернулась клубочком и прижала колени в груди.

«О, Боже! Мне так больно!»

Он её предал, но она всё равно ему поверила, услышав слова о любви. Самым странным было то, что несмотря ни на что она тоже не переставала его любить. Она солгала — её душа кричала от боли, но он не заслуживал одиночества. Она не сдержалась и наговорила ему много обидных слов в порыве ярости. Как раз одиночество и привело Северуса к такой ненависти и глубинам отчаяния, а возникшее чувство безнадёжности нашло выход в виде создания этого проклятия. После Северус жил в постоянном стрессе, ему не позволяли полностью искупить грехи.

Однако он доказал, что, несмотря на тёмное прошлое, способен любить. Гермиона вспомнила, как он заботился о ней: трогательное внимание и редкую улыбку, менявшую строгие черты его лица. Воспоминания разбивали ей сердце. Северус заслуживал ответной любви, но проклятие слишком запачкало, очернило их отношения. Она подумала, что не сможет ответить ему взаимностью, невзирая на противоречивые чувства. «Теперь я больше не смогу выполнять с ним обряд, после того, как узнала о происхождении проклятия и для кого оно предназначалось. Если я больше не смогу ему помочь, значит Ордену придётся найти кого-то другого». Одна мысль о том, что Северус будет с другой женщиной, оставила глубокую кровоточащую рану на её сердце. «Он принадлежит только мне! А я принадлежала ему… Разве не об этом я когда-то ему сказала?» После собрания Пожирателей, когда лежала в его объятиях, глядя в удивительные чёрные глаза, полные непролитых слёз.

«Нет! Это больше не повторится!»

Существовал единственный способ, с помощью которого можно было освободить от проклятия их обоих и обезопасить всех остальных, — только если уничтожить его раз и навсегда. «Если Волдеморт создал Волшебный обряд с использованием собственной крови, то разрушение чар, без сомнения, сильно ослабит его, а Гарри получит дополнительную возможность подготовиться и отомстить за всё, что было у него отнято». Гермиона подумала о женщинах-магглах и магглорождённых: о пожилых, матерях, а также их детях — обо всех, кого можно избавить от нападений Пожирателей. И тогда её накрыло… Она знала, что на это непросто будет решиться, но не могла просто продолжать жить дальше и делать вид, как будто ничего не произошло.

Только Гермиона могла положить всему этому конец. «И я, чёрт возьми, это сделаю!» Раньше она читала истории о волшебниках и ведьмах, героически жертвовавших собой на протяжении двух Волшебных воин, и сама видела храбрые поступки окружавших её людей. Гермиона часто задавалась вопросом: «Готова ли я пойти на это, если потребуется?» И ответом всегда было «да». Она не хотела становиться мученицей, но была полна смелости и гриффиндорской самоотверженности. Хотя ей было невыразимо грустно и страшно думать о будущем, Гермиона понимала, что это единственное правильное решение.

И она точно знала, кто ей поможет — кое-кто, доведённый до отчаяния, пострадавший от жестокости Волдеморта и постоянно балансирующий на грани жизни и смерти.

— Парвати? — она высвободилась из пелены мрачных мыслей и, прищурившись, взглянула на подругу, прислонившуюся к стене неподалёку.

— Ты что-то хотела, Гермиона?

Гермиона громко шмыгнула носом.

— Принеси, пожалуйста, перо и пергамент. Мне нужно написать письмо.

Примечание к части

Должно быть, я всё себе придумал сам,

Утратил надежду, которой жил.

Но теперь наконец-то всё проходит,

Мы спим, мы видим не что иное, как сон.

******

Мы с тобой сбились с прямого пути