— Верно. Потому, что остальные пошли прочёсывать окрестности. Натворить дел они успели немало. Последнего завалили лишь пару часов назад.

— С ума сойти!

— Вот-вот. Но самое интересное открылось при анализе их блоков памяти и инфообмена. Как ты уже сообразил, на институт их высадили не просто так. У командующих роботами была информация, что здание вовсе не заброшенное. К сожалению, мы не знаем, насколько они в курсе работы подпольной лаборатории. Но то, что они решили разыграть местное население, показав, что источник нападения находится в недрах НИИ — неопровержимый факт.

— Значит, они планировали, что два робота разделаются с учеными, а остальные будут добивать живущих по соседству? При этом выжившие решат, что эти роботы — порождения НИИ. Так?

— Именно так! Немудрено, что на следующий день почти полторы сотни местных, вооружённых чем-попало пошли на штурм института.

— Что?! — в ужасе закричал Лев.

— Да, — холодно отчеканил Наум, — У наших потерь нет. Но наступавшим досталось на всю катушку. Печально, но разговаривать они не пожелали.

Лев лежал как громом поражённый. Ужас вставшей перед глазами бойни поверг в глубокий шок. Расширившиеся зрачки смотрели сквозь потолок, слёзы текли по щекам, конечности била крупная дрожь. Состояние пациента тут же активировало сигнал тревоги. Вбежавшая в палату Рея моментально вкатила в вену успокоительное, а потом самыми страшными словами, на какие только была способна, обругала Льва.

Очнувшись, физик слабой ниточкой сознания снова потянулся к Науму. Старик долго упорствовал, но Лев упросил ответить лишь на один вопрос:

— С какой целью нужно было устраивать эту атаку роботами?

— У… — протянул Наум, — Тут разговор не на пять минут.

— Ну, хоть вкратце! — взмолился физик.

— Те роботы, как ты понимаешь, далеки даже от примитивного искусственного интеллекта. Но их вскрытие оказалось весьма полезным. Их система связи теперь для нас совершенно прозрачна. Видишь ли, они лишь автоматы, управляемые верхушкой тамошней элиты, которой надоели бесполезные им миллионы голодранцев.

— Погоди, — ошалело выдавил Леонид, — Они вздумали так решить проблему перенаселения?

— В самую точку! Химическое, ядерное и прочее оружие массового поражения, безусловно, в этом деле куда эффективнее. Но планету надо очистить, а не изуродовать. А роботы аккуратны, но не менее безжалостны. И что самое важное — их действия легко списать на банальное восстание чужеродного разума.

— Но общественность? — Лев попытался ухватиться за соломинку.

— Средства массовой информации того мира давно утратили независимость. Увы, но обыватели этого не знают.

Густая зелень травы металась, словно пламя, под порывами холодного ночного ветра. Деревья гнулись и недовольно шуршали пышными кронами. Покрывшееся бурунами море волновалось всё сильнее. Легко одетая Инга, казалось не замечала подступающего ненастья. Она будто забытая кем-то кукла сидела в траве и отрешённо смотрела вдаль. Не обратила она внимания и на подсевшего рядом физика. Тот вежливо кашлянул и смущённо посоветовал:

— Ты бы хоть что-то накинула. Холодно сейчас в одной майке шастать.

Девушка молчала. Лев совсем смешался и уже хотел было уйти, но вспомнив о важности предстоящего разговора, остался сидеть.

— Я слышал ваш диспут. Прости, подслушивать нехорошо. Но сейчас не та ситуация. Твои ребята молодцы. Не теряют присутствия духа. Хотя их идеи, увы, никуда не годятся, — Лев коротко глянул на девушку, та никак на это не прореагировала. И он продолжил: — Это не я так думаю. Все рождающиеся планы рассматриваются советом и обсчитываются Наумом. Прости, но революцию нам не потянуть. Как и остальные варианты. Что касается предложенного Татьяной заражения тамошнего пространства вирусом копирования, то это уже ни в какие ворота! Твои вообще понимают, о чём говорят?

Девушка по-прежнему молчала. А Лев был не намерен отступать.

— Мы собираемся просканировать сына Оскара, а затем воссоздать его клона. К сожалению, сканер слишком тяжёл. И по частям его невозможно перекинуть, в НИИ нет условий для сборки. Наум в трансе. Все работают на пределе сил. Но ты отлично понимаешь, что всё может рухнуть в любой момент. Ты меня слышишь? — Лев уже не мог сдерживаться и кричал.

Инга медленно повернула к нему мертвенно-бледное лицо. На идеальных чертах не промелькнуло и тени эмоций. Холодный взгляд был красноречивее любых тирад. Лев понял всё. Он поднялся, но прежде чем уйти сообщил:

— Ты должна понять, что ребятам там всё опаснее и опаснее. Стоит ли рисковать ради спасения одного человека?

Казалось, ещё вчера сырой мрак узилища невыносимо давил на психику, а сегодня Даниилу уже было на это глубоко плевать. Он вообще перестал обращать внимание на что-либо помимо себя. В какие-то часы весь окружающий многомерный мир стремительно сжимался, пока не сколлапсировал до размеров истерзанного тела. Исчезло будущее, растворилось прошлое. Даниилу уже не было дела до проблемы самоидентификации личности, а вся колоссальность неразрешимого вопроса существования его искусственного разума оказалась позабытым пустяком. Под напором запредельной боли из памяти, словно песок в часах, убегали события и лица. Даже кошмарная картина вымершей планеты, по которой бродят безликие клоны виделась не более чем несмешной анекдот. Теперь его реальностью стали переломанные кости, содранная кожа и обожжённое мясо.

Даниил с ужасом ждал прекращения действия наркотика. Только эта спасительная инъекция не давала рухнуть нервной системе под ударами чудовищных ощущений. Адское средство плешивый профессор в обязательном порядке колол всем подопытным после каждого сеанса. Эти сеансы Арсений Макарович Ганов именовал не иначе как попытками прорыва и иную реальность. И относился к ним как к серьёзнейшим научным изысканиям. Он совершенно не обращал внимания на разрывающие уши вопли агонизирующих пациентов, целиком погрузившись в тщательный анализ их психограмм. Порой результаты ввергали старика в отчаяние, и он нервно жевал сигары, ломал карандаши и даже рвал чахлую шевелюру. Иногда Ганов воодушевлялся и радостно подскакивал, потрясая тщедушными кулачками. Но в каком бы состоянии он не находился, отношение к испытуемым было всегда одинаковое — полное неприятие каких-либо чувств страдающих людей.

Если после первой серии страшных процедур Даниил полностью уверился в абсолютном безумии дряхлого садиста, то позднее пришёл к выводу о гораздо более сложной подоплёке действий начальника местных палачей. Старый хрыч относился к подопытным как расходному материалу. Но материалу дорогому и ценному. Однажды профессор решил провести исследование сразу на группе, и по его приказу санитары-палачи выставили в зале десяток коек с прикованными жертвами. И надо ж такому случиться, что кто-то из них чихнул. Что тут поднялось! Ганов взвился как ужаленный, вопя о разрушительном действии инфекции. Субтильный низкорослый старикан едва не поубивал подчинённых. При этом он не уставал орать, что те плохо присматривают за объектами исследований. Те моментально приволокли нового, а счастливого чихуна тут же укатили назад в клетку.

Эти клетки были настоящими кошмаром. Ранее Даниил и представить себе не мог, каково жить в крохотном узилище объёмом четыре кубических метра. О каких-либо удобствах типа канализации и водопровода не приходилось даже мечтать. Каждое утро изверги-санитары обходили длиннющий зал, полностью заставленный решетчатыми боксами и вымывали из брандспойта все нечистоты. Затем профессор лично посещал подопытных. Старикан тщательно проверял состояние узников, иногда раздавал лекарства, недовольно морщился при виде очередного холодного тела. Бугаи молчаливо утаскивали труп, а на его месте в этот же день оказывался новичок. Но пообщаться с кем-либо из товарищей по несчастью у Даниила не было сил. Как не было их и у прочих обитателей сего печального места. Никто не выкрикивал слова ругательств, не просил о помощи, не слал проклятия. Сломленные духом жертвы могли только бесконечно скулить или хрипеть в агонии. В периоды же краткого воздействия наркотика люди впадали в спасительное забытьё и утешались лишь мыслью о скором конце.