Проснувшись утром, я все еще не понимала, как и зачем мне жить дальше. За что, так бессмысленно и жестоко погиб мой маленький малыш. Я не смогла уберечь уже второго ребенка. Какая я мать? Снова мои самые родные и близкие погибли у меня на глазах, и я снова не смогла помочь им.

Герман, братья – да они были сильными и смелыми, но никогда они не были жестокими. За что? Они даже отстреляться толком не смогли, закрывая собой вход в дом, чтобы эти уроды, не ворвались в него и не перестреляли всех нас. Они не думали о своей жизни, они пытались спасти родителей и подростков, находившихся в доме.

Зачем Аскольд закрыл меня собой от пуль? Потому что, он любил меня, они все любили меня… За что их больше нет? Зачем я позволила Марику идти с Германом на улицу? Зачем? Герман, как мог, закрывал его своим телом, он так сильно любил своего маленького сыночка и все же, не смог спасти его… Он забрал его с собой…

А как же я? Зачем мне без них эта жизнь?.. Зачем?.. Как?..

Кроватка Марика… пустая кроватка… его портрет, перетянутый черной лентой… Наша свадебная фотография… семейная фотография – Герман, Марик и я… гробовая тишина в доме… запах смерти… Я взяла в руки пистолет и поднесла его дуло к виску. Я совершенно не боялась умереть, наоборот, хотела этого. Перед глазами проплывали эпизоды последних дней… Вера… Глеб и Федор… Степан и Данила… Братья, не пожалевшие своей жизни ради нас… Аскольд, закрывший меня собой от пуль… Марта – моя вторая мама… Осиротевшие подростки, которым не на кого опереться… Навечно застывший взгляд Германа «Ты обещала мне, Настенька…»

Я взвела курок и закрыла глаза… и снова лицо Марика… зареванный Димка… прискорбный взгляд Данилы… наглая рожа Сухого…

«Эта мразь ни за что, лишила жизни, моих родных. И ОН, не имеет права жить… Братья не дали мне погибнуть и я обязана найти его. Я обязательно найду его…

Я не могу предать Степана и Данилу, не могу бросить их детей. Я должна помочь им. Они погибнут без меня, так же как и я когда-то, они совершенно не готовы к жизни. Я не имею права сдохнуть, а ты тварь не имеешь права жить».

Я не знала, кто звонил Марку, не знала, где его искать, но, я знала, кто такой Сухой… Я обязательно дождусь тебя, су. а, обязательно. Я думала о Сухом и ярость заполняла мою душу. Я не понимала, что со мной происходит. Я становилась другой… казалось, я лишаюсь возможности соображать здраво. Я хотела крушить и уничтожать все вокруг. Остатки разума не давали мне этого сделать. Я пыталась встряхнуться и взять себя в руки и у меня начала сильно болеть голова. Я легла в постель, не зная, как справиться с этим.

Никита не поехал сегодня в клинику, он понимал, что сейчас он очень нужен Насте. Проходя по заснеженной улице, с тоской осматривал ее – руины от взорванных домов Аскольда, Рика и Генри… Пустые дома Данилы и Степана…

Ник вошел во двор Марка и содрогнулся, снова кровавый ужас встал перед его глазами – двор по-прежнему был залит кровью, белоснежный снег был кроваво-алым…

– Это че? – он гневно посмотрел на одного из охранников.

– Командовать не кому, Никита Юрьевич…

– Ты че, сам не врубаешься? – зло прохрипел Никита.

– Виноват.

– Два часа вам, чтобы и следа не осталось, хоть языками вылизывайте. – Никита жестко посмотрел на бойцов и прошел в дом.

Сколько я пролежала я и сама не знаю, в дверь тихонько постучали. Я очень хотела послать всех на хрен, но вспомнила, что в доме дети, возможно, это кто-то из них.

– Да, – прохрипела я, не в силах поднять голову от подушки.

В комнату вошел Никита.

– Привет, Настя, – он присел рядом со мной на постель.

– Привет, – чуть слышно ответила я.

– Настя. – Никита заметил, что меня сотрясает дрожь. – Присядь.

– Я не могу, Ник.

– Настя, я понимаю насколько тебе тяжело…

– Я знаю, Ник… Дети… я должна… У меня дико болит голова. Я не понимаю, что со мной…

– Я профессора позвал, он беседовал с Марком. Поговоришь с ним?

– Что с Марком?

– У него тяжелая форма депрессии, еще не скоро он встанет на ноги. Тусе тоже очень тяжело…

– Дети. Они совсем одни?

– Да, Настя.

– Зови профессора.

Я встала с постели, надела халат и присела на диван. Никита позвал профессора, я толком не смогла объяснить ему, что со мной, потому что сама этого не понимала. Профессор ввел меня в состояние гипноза, чтобы узнать мое истинное состояние. Проведя сеанс, он ввел мне внутривенную инъекцию и посмотрел на меня.

– Жестокость пытается убить в тебе человечность, Настя. Остатки разума не дают сделать этого, поэтому сильно болит голова. В твоем мозгу идет жестокая борьба. От того, как ты сумеешь справиться с этим, зависит то, кем ты станешь…

Из заумных фраз профессора я поняла, что если у меня не хватит сил побороть свою ярость, я навсегда останусь отморозком лишенным здравого разума.

… – Это антидепрессанты, Настя, – он положил на тумбочку коробку с препаратами. – Они ослабят душевную боль, но, то кем ты станешь, зависит лишь от тебя, от того насколько ты хочешь этого.

Профессор вышел из комнаты, я поймала на себе хмурый взгляд Никиты.

– Насть, – он присел рядом и крепко обнял меня. – Я не справлюсь один, Настя.

– Никита, – я крепко обняла его в ответ.

– Я помогу тебе, Настя, – он ослабил объятья и посмотрел на меня.

– Спасибо, Ник, – я направилась в ванную.

– Я подожду внизу, – сказал Никита и вышел из комнаты.

Приняв ванну, я прошла в комнату Туси. Она лежала в постели, на тумбочке стояли сердечные капли.

– Туся, – я присела на постель рядом с ней.

– Настюша, – посмотрев на меня, она начала горько рыдать.

Я дала ей стакан с успокоительным, немного посидела с ней и прошла к Марку. Он тоже лежал в постели.

– Пап, – позвала я, ни какой реакции. – Папа, – я подошла ближе. – Марк был совершенно отрешен от мира и очень далек от всего, что окружало его.

Я поняла, что поговорить с ним не получится и спустилась вниз. Профессор уехал, у камина сидел Никита, рядом с ним сыновья Степана и Данилы.

– Привет, – я посмотрела на подростков – четыре потерянные тени, которые совершенно не понимали, как им жить дальше.

– Здравствуйте, тетя Настя, – хмуро ответили они.

Я присела в кресло, зазвонил, лежавший на столе, телефон Марка.

– Снова она, – из глаз Димки покатились слезы, которые он не мог больше сдерживать.

– Кто? – спросила я.

– Тетка из опеки, – всхлипывая, ответил мне Димка.

– Слушаю, – ответила я, взяв трубку.

– Здравствуйте. С кем я говорю?

– Анастасия Марковна Гретман.

– Кем вы приходитесь Ефремовым Александру и Дмитрию?

– Опекуном. Документы оформлю в течении недели.

– Но… Уже есть родители, желающие…

– Что желающие? Поиметь состояние их отца? Вы меня не расслышали? – жестко спросила я. – Завтра с утра подъеду, посмотрим кто чего желает.

– Всего доброго.

Я убрала телефон.

– Черти, твою мать. Двух недель не прошло… – я посмотрела на Димку и замолчала, по его щекам катились горькие беззвучные слезы, я присела рядом с ним и крепко обняла его. – Дима, все будет хорошо. Я ни кому не отдам вас. Слышишь? Никому.

Он крепко обнял меня, продолжая плакать.

– Извините, – проревевшись, он посмотрел на меня.

– Все будет хорошо, Дим.

– Тетя Настя. – Сеня протянул мне листок. – Вот, звонили сегодня. Поговорить хотели с Вами и с дедушкой.

Я посмотрела на листок – прокурор, следователь, адвокат…

– Вы обедали? – убрав листок, я снова посмотрела на ребят, они молчали.

Я встала и прошла на кухню.

– Что с обедом? – спросила я повара.

– Все готово.

– Тогда какого хрена дети до сих пор не обедали? Вы не видите, что Наталья Петровна отсутствует?