Планов громадье у лидера польских националистов. Ну, разве не передается искусство интриги по наследству в магнатских династиях? Замыслы Чарторыйского напоминают ту интригу, которая привела к началу Смуты на Руси в 1604 г. Под польским духом князь Адам очевидно понимает дух ненависти к российскому государству. Казаков Чарторыйский явно приравнивает к сорвиголовам Смутного времени, а офицеры из литвинов (малороссы) в его представлении похожи на шляхтичей из окружения Тушинского Вора, на Лисовского и Ружинского. Интересен и вопрос финансирования восстания: суммы означены немалые, и тут, видимо, не обошлось без помощи «западных демократий».

Венгерский мятеж отозвался и в польских националистических кругах на территории России. В Вильно польские боевики попытались захватить арсенал, но наместник Паскевич уверенно держал под контролем Царство польское, а казаки и офицеры-малороссы даже в страшном сне не видели себя под польскими хоругвями.

Тем не менее, успех восстания означал появление в ближнем зарубежье России независимого венгерского государства и, с большой вероятностью, польского государства, хотя бы на территории Галиции. Можно было не сомневаться в антироссийском настрое этих новых государственных образований.

«Россия, как Славянское государство, никак не могла допустить, чтобы в соседстве с ней возникло Мадьярское государство, с либерально революционною и противо-Славянской политикой. Император Николай… не мог равнодушно смотреть как на границе Его Государства возникала новая Турция, хотя бы и в новой форме. И этот Государь Славянской России поступил лишь в Славянском духе, в интересах славянского мира, когда ниспроверг в прах Азиатских Мадьяр и могучей рукой уничтожил то здание, которое построил Мадьярский фанатизм с целью угнетения Славян»,  — писал словацкий историк Пич, современник венгерского восстания.[190]

Распад Австрии был выгоден английскому капиталу, который поддерживал претензии национальной буржуазии разных регионов Европы на политическую власть. Для Сити было ясно, что любое свежеиспеченное государство сразу встанет в очередь на получение английских кредитов и понесет свое сырье на британский рынок. (Собственно революции 1848-49 гг. завершились именно с такими результатами через 60 лет, в 1918–1919 гг.)

Пожар на западных границах Российской империи был выгоден англичанам и потому, что отвлекал российское внимание от Балкан, Средней Азии и Дальнего Востока.

«Давно уже в Европе существуют только две силы — Россия и Революция. Эти две силы теперь противостоят одна другой и, может быть, завтра они вступят в борьбу»,  — пишет Тютчев в своей записке Николаю. Мечта Тютчева простирается вплоть до единения всех славян Европы под эгидой России — их надо спасти от национального эгоизма более развитых германских народов.[191] Впрочем, император ставит задачи не столь масштабные — нужно остановить хаос на подступах к Российской империи.

«Полагаю,  — писал Николай I фельдмаршалу Паскевичу,  — что скоро настанет время действовать. Не одна помощь Австрии для укрощения внутреннего мятежа, и по ее призыву, меня к тому побуждает, а чувство и долг для защиты спокойствия пределов Богом вверенной мне России меня… Приняв сие за основание и буде австрийцы повторят просьбу, разрешаю тебе вступать, призвав Бога на помощь».

На встрече австрийского императора Франца-Иосифа и Николая I в Варшаве, молодой австрийский монарх повторил просьбу о помощи и она была ему оказана. Более 200 тыс. русских войск должны были быстро и относительно гуманно поставить точку в венгерском мятеже.

Как описывают русские офицеры, по прибытию наших войск в Галицию их «окружали таким вниманием, что это радушное гостеприимство становилось иногда в тягость нам, изнуренным, бывало, еще не совсем для нас привычными большими переходами и с прибытием на квартиры искавшим только покоя».

Для русских жителей Галиции вступление российских войск стало настоящим праздником национального возрождения. И, хотя на почве этого возрождения выросли в итоге ядовитые цветочки в виде свидомых украинцев — начало всё равно там, в венгерском походе русской армии 1849 года.

Русские войска прошли через Тернополь, Львов, Перемышль (ныне в составе Польши), печально знаменитый Самбор, проделали тяжелый переход через Карпаты — в горах жили нищие русняки, тоже ветвь русского племени. В Закарпатье русские войска встретились в бою с венграми. Отдельный русский отряд вступил в захваченную венгерскими повстанцами Трансильванию.

Венгерская армия тогда состояла из 26 батальонов пехоты и 59 эскадронов гусар, из артиллерии с 2402 орудиями — всего 42 тыс. чел. регулярного войска, из многочисленного ополчения и 20 тыс. польских волонтеров, многие из которых имели опыт службы в регулярных войсках.

В Закарпатье русские войска видели сплошное разорение — сожженные дома, заваленные колодцы. Здесь уже прошлись и австрийские войска, и венгерские повстанцы, которые особо не церемонились на славянских территориях, насильно забирая молодежь в свою армию и истребляя непокорных. Это, впрочем, не помешало пылкому венгерскому революционеру Кошуту изображать в своих прокламациях русских солдат, как кровожадных людоедов.

Венгры были разбиты в Трансильвании у Германштадта отрядом Лидерса, генерал Дембинский потерпел поражение в Банате, под Темешваром (ныне Тимишоара, Румыния). Венгерский главнокомандующий Артур Гергей сдался 1 (13) августа 1849 у Виллагоша русскому авангарду генерала Ридигера. Банатская крепость Арад также спустила флаг перед русским. Сопротивление венгров оказалось достаточно слабым и большинство потерь русской армии относилось к разряду санитарных.

Мучить поверженного врага у русских не принято и милость к павшим иногда приобретала нарочитый характер. «Вообще мы чрезмерно любим щеголять своим великодушием, своим кротким обращением с неприятелем, своей гуманностью»[192] Однако в западную прессу попадали только байки Кошута и ему подобных о московских каннибалах. В свою очередь, между русскими и австрийскими военными возникла стойкая антипатия. То, что давалось легко на уровне межгосударственном, на уровне личном распадалось из-за разности ментальностей. Австрийцы русским военным не нравились за чванство, самохвальство и напыщенность, и свои чувства эмоционально нестойкие солдаты и офицеры старались показать всеми способами — могли и «нагайками отвалять».

При сдаче главных сил венгерской армии ее командующий Гергей просил русского командующего о невыдаче венгров, бывших офицеров австрийской армии, австрийским властям, а также о приеме желающих в русскую службу. Паскевич докладывал императору: «Для пользы самого Императора Австрийского, в моем мнении, надобно офицеров и генералов простить. Ваше Императорское Величество в подобном случае простили Поляков и даже поддерживали их существование.»

Николай I просил австрийский двор о помиловании венгерских офицеров, причем ходатайство лично излагал наследник престола Александр Николаевич. Однако австрийские власти не собирались давать никакой пощады пленным.

Один Гергей отделался ссылкой, да и эта «милость» была дана ему, чтобы бывшие соратники возненавидели его. Большинство сдавшихся венгерских офицеров были повешены по приговорам австрийских военных судов; потери понесла почти каждая аристократическая семья в Венгрии.

25 сентября 1849 г. австрийцы расстреляли венгерского министр-президента графа Лудвига Батияни — повесить его не могли, потому что он нанес себе рану в шею, пытаясь покончить с жизнью. В тот же день в крепости Арад были казнены 13 венгерских генералов. Лишь трое из них были расстреляны, за то, что сдались австрийцам, а не русским; остальные повешены. А вот польские генералы были или помилованы австрийцами, как Клапка, или с легкостью бежали в Турцию, как Дембинский и Бем. Последний даже принял там мусульманство, для удобства продолжения борьбы против русских. И крайней плоти не пожалел.