© Дискин И. Е., 2019

© Политическая энциклопедия, 2019

Одним из самых ярких парадоксов современной общественной и научной жизни является, мягко говоря, довольно невнятное обсуждение круга проблем, связанных с «российским прорывом» – кругом задач, намеченных Президентом России в Послании Федеральному Собранию и затем закрепленных в новом «майском» указе[1]. В наших медиа муссируются пессимистические прогнозы как по всей стратегии в целом, так и по отдельным составляющим «российского прорыва». И это при том, что любой непредвзятый взгляд позволяет сделать вывод: «российский прорыв» – вызов, ответ на который будет надолго определять исторические судьбы России.

Попытка автора инициировать общественную дискуссию о «российском прорыве» как императиве общественного и государственного развития в газете с более чем миллионным тиражом не привела к какой-либо заметной реакции[2]. Но великий завет «толците и отверзется вам» не позволяет отказаться от усилий продолжить обсуждение проблем «российского прорыва»[3].

Следует отдавать себе отчет, что поиск адекватного ответа на комплекс проблем и вызовов, решение которых требуется для успеха «российского прорыва», совсем не простая задача как для политиков и чиновников, так и для исследователей. Не менее важны эти ответы и для всего российского гражданского общества, консолидация которого, как это не раз отмечал наш Президент, является необходимым условием общего успеха. Более того, именно на исследователей ложится большая ответственность, так как они должны проанализировать альтернативы и риски, связанные с решением проблем «российского прорыва», предложить реалистичные средства реализации стратегии «прорыва».

Без таких средств реализация отдельных составляющих «прорыва», включая национальные проекты, может столкнуться со значительными внутренними противоречиями. Без консолидации и скоординированности успех на отдельных направлениях может привести к негативным последствиям на других. Общесистемный эффект окажется либо слабым, либо, что еще хуже, негативным.

Важно рассматривать стратегию «российского прорыва» как единое целое с тем, чтобы обойти подчас невидимые на предстоящем пути сциллы и харибды. Такой анализ является необходимым залогом успеха, от которого, без преувеличения, будут зависеть судьбы нашей Родины.

В связи с этим с сожалением приходится отметить, что при обсуждении проблем и приоритетов «прорыва» пока преобладает технократический подход, практически отсутствуют сколько-нибудь широкие общесоциальные подходы. И это при том, что, как представляется, именно игнорирование таких общесоциальных подходов и лидерами страны, и «стратегами», на которых полагались эти лидеры, дважды на протяжении прошлого столетия привели к краху великой страны.

Очевидно, что успешная реализация стратегии предполагает последовательное обеспечение субординации всех ее элементов по отношению к этому общему социальному контексту. Лишь таким путем можно достичь согласования всех составляющих этой стратегии, проложить реальный путь к ее успеху.

На основе этого тезиса исходным пунктом анализа проблем «российского прорыва» является обсуждение составных элементов обсуждаемой стратегии и встраивание этих элементов в общесоциальный контекст. Соответственно, для нашего рассмотрения принципиально важно предложить для обсуждения концептуальные представления о соответствующем общесоциальном контексте.

В качестве отправной точки нашего последующего обсуждения важно рассмотреть исходные позиции участников этого обсуждения. Сегодня при обсуждении стратегии «российского прорыва» неявно конкурируют два подхода: «осторожный» – «почти прорыв» и «мобилизационный».

Для первого приоритетом является «стабильность», избегание рисков, следование «инерционному» сценарию. Что ж, позиция вполне понятная, имеющая право на существование.

Для второго же, напротив, ориентир – высокие темпы развития, пусть даже ценой более высоких рисков. При всей симпатии автора к этой позиции необходим серьезный анализ этих рисков, оценка грани, за которой приемлемые риски превращаются в авантюру с тяжелейшими последствиями.

Общий принцип, из которого исходит автор в связи с этим, – преувеличение рисков так же опасно, как и их недооценка. В первом случае теряются ресурсы развития, они тратятся на парирование несуществующих рисков. Во втором недооценка рисков ведет к необходимости тратить впоследствии огромные ресурсы на преодоление последствий реализации недооцененных рисков.

Ирония ситуации состоит в том, что одну из сторон дискуссии принято называть «либералами», хотя в логике ее рассуждений и в существе предлагаемых решений много ведомственно-бюрократических ухваток, но мало заботы о расширении реального пространства свободы. Исключение – снижение «силового давления» на бизнес. Но за этим видится скорее поиск политической поддержки со стороны бизнеса, чем реальная стратегия. Получив желаемое, бизнес не столько использует новые возможности развития, сколько злоупотребляет безнаказанностью. Примеров несть числа. Пожар в Кемерово – самый жаркий. Не помогают увещевания: «перестать кошмарить бизнес не означает свободы кошмарить потребителя».

Не менее ироничен стереотип относить оппонентов «либералов» к «государственникам». Последовательные «государственники» должны бы в первую очередь сосредоточить свои усилия на мерах, направленных на повышение эффективности государственного функционирования. Эти же, напротив, фокусируются на мерах макроэкономического стимулирования, мистически уповая на априорную способность государства решать предельно сложные задачи, которые включены в предлагаемую стратегию[4]. Не менее иронично и то, что авторы этой стратегии соотносят себя с наследием П.А. Столыпина. Великий реформатор как раз в первую голову обращал внимание на институциональную (как мы бы теперь сказали) компоненту реформ, а уже затем на макроэкономику[5].

Эти, уходящие в 1990-е гг. клички сторон дискуссии немало затуманивают их существо, возможность «отделить мух от котлет». В результате, несмотря на очень острый характер идущих дискуссий, невозможно продраться к теориям, лежащим в их основе.

Можно высказать предположение, что, несмотря на все наслоения, обусловленные идейными корнями оппонентов, их образованием и опытом предшествующей работы, выбор приоритетов связан с базовыми предпочтениями: соотношением телеологии и генетики[6].

Условно говоря, одно ориентировалось на «взращивание» (отсюда такое внимание к проблемам исторического и социокультурного развития). Другое же, напротив, полагало, что строительство в соответствии с заранее намеченными целями и планом много успешнее. Для одних важны «пределы желаемого», а для других «границы возможного». Совсем недаром первые – «энтузиасты» – верили, что «нам нет преград, ни в море, ни на суше»[7]. Их оппонент Мефистофель – «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» – на стороне генетики: «Суха, мой друг, теория везде, Но древо жизни пышно зеленеет»[8].

Обращение к телеологии и генетике обусловлено еще и тем, что оно позволяет обратиться к достаточно обширному, уходящему в глубины истории противостоянию двух концепций развития. Проследить их развертывание очень поучительно.