И снова дадим слово Анне:

И про обиду-то тоже никто поначалу не понял, что, разумеется, только усугубило. А обида была. Обида была, но поди ты разбери на что: в ноябре наймодатель привлекся за первой ежемесячной мздой. Имел право по договору. Но! Но он не знал (не хотел знать, делал вид) про сквозняк из входной двери, мешающий обозревать из кухни перекресток с кленами, в багрец и золото одетые корпуса, и не знал, что Аннин муж, такой молодец, вернувшись с суток, сам устранил причину сквозняка, оббил вокруг двери поролончиком, потратил личное время, а также четыреста двадцать рублей собственных денег на поролон! Но и это еще не все, еще, усталый после суток и после подвига устранения сквозняка, муж с целью зарядить ноут, посмотреть ржаки на Ютубе, расслабиться, только воткнул зарядку в розетку, как из розетки посыпались искры! Сноп искр, фейерверк, и чуть ли не короткое замыкание. Коротыш. Ну т. е. коротыша не случилось, а все потому что муж опять (это после суток, после поролона) встал, сам взял отвертку и сам починил розетку! Один, сам, ночью. А все почему, потому что люди, ничего не стыдясь, сдают вот такие квартиры с такими розетками. А потом эти люди, точно так же не стыдясь и буквально глазом не моргнув, являются за арендной платой, и информацию про сквозняк и подвиг с поролоном выслушивают тоже совершенно индифферентно, а вот на просьбу возместить потраченные на поролон четыреста двадцать рублей тут же раскрывают кошелек и возмещают, но при этом состроив такую рожу! Не прямо рожу, но вот это такое спокойное лицо, демонстративно невозмутимое, а вот на слова «четыреста двадцать» этакое легкое поднятие брови, типа с невыразимым презрением, и на «двадцать» эту бровь дополнительно задержать над оправой очков, переглянуться со своей противной женой не женой (жена тоже что-то там изобразила физиономией), и сразу же в кошелек, а на чек даже не посмотрели, хотя Анна специально, конечно, сохранила чек. Типа, ну что вы, Анна, мы вам доверяем и, мол, какие пустяки. После этого, этой презрительной брови, Анна так растерялась, что даже не стала рассказывать про розетку. Потому что что толку, раз это такие люди. И главное, сразу, будто ничего и не произошло, стали переводить разговор на всякие посторонние темы, мол, а когда вы планируете оплатить свет-газ и прочую коммуналку? И вот – обида, такая большая обида за мужа и его обесцененные усилия, которая временно застила Анне все, даже огорчение за сына с его переломанной об иероглифы ногой. Но эта Аннина обида за мужа не шла ни в какое сравнение с обидой мужа за самого себя. Он при этой безобразной сцене в бежевом коридоре не присутствовал (иероглиф «на сутках»), а услышав от огорченной Анны, сначала как будто бы не придал значения, даже утешал Анну, мол, забей, ну такие это люди, без стыда и сердца. И Анна действительно вскоре почти успокоилась, а вот муж, наоборот, стал все больше задумываться. И вместе с задумчивостью все больше болела и воспалялась его обида. Причем (как уже потом, задним числом пыталась разобраться Анна), причем тут как-то в этой именно точке роковым образом сошлось все, все возможные причины и риски, а точнее, как ни удивительно, полное отсутствие и причин и рисков. Первое, это что действительно причины для обиды особой, положа руку на сердце, и не было (ну действительно же не было). Была, конечно, причина возненавидеть наймодателя и эту его не пойми зачем за компанию притащившуюся жену, это да, и их, конечно, с радостью и облегчением возненавидели, но! Но ненависть – это, как известно, энергия, это двигатель, это такой порыв свежего ветра в лицо, это скорость, в отличие от обиды. Обида же точит изнутри, обессиливает, разъедает, как ржа, обида губительна и даже зачастую смертельна для человека определенного склада. И даже более того, именно что человеком определенного склада и нужно быть, чтобы в полной мере ощутить все разрушительные последствия обиды и даже, изначально, чтобы ощутить и самое-то обиду. И вот тут возникает упомянутое во-вторых и вопрос рисков. Ибо риски были нулевые. Аннин муж, Алексей Такой-то, в договоре найма жилья вписанный в графу «проживающие лица», по ряду косвенных, а также прямых признаков абсолютно не входил в группу риска склонных обижаться. Это было ясно с первого взгляда каждому, кто хоть раз его видел. Правда, видели его далеко не все. Анна скрывала мужа, точнее, не совсем так – она старательно выставляла напоказ факт его наличия, при этом тщательно пряча ото всех его самого как личность. Или даже не личность, а скорее физическое тело, сгущенный в пространстве набор хромосом, генов, дающий на выходе заросшие буйными ресницами голубые глаза, курносый нос, аленькие, как цветочек, губки и блестящие, слегка дыбом кудри, и относительно широкие плечи относительно крайне узкой талии. Муж был (если вообще был, многие в этом сомневались), что называется, «хорошенький, как куколка», а еще он был бы прямо как Кен для Барби – если б можно было представить кого-нибудь менее похожего на Барби, чем Анна, с ее куперозом и невусами, и часто моргающими выпученными глазищами, которые таращились из-под скирды развешенных метелкой волос. Т. е., безусловно, была уважительная причина, почему Анна никому не показывает этого нового мужа, кроме своей мамы (но об этом дальше), а именно такая огромная разница во внешней степени привлекательности, или, допустим (долой оценочные суждения!) в референтных группах привлекательности, грубо говоря, на совместных фото она выглядела как его усталая толстая мать с огромным унылым носом, а он – хорошеньким и неумеренно юным, как Шелдон Купер из сериала «Теория большого взрыва» (для тех, кто понимает), если бы опять же не еще один момент. Очень интимный момент. Момент предыдущего мужа Анны. Который выглядел абсолютно так же, как этот нынешний, тот же типаж, и то же лицо, и если бы только лицо, а то же абсолютно все, этот вид (не линяющий лет до пятидесяти) дерзкого развращенного школьника, и такой же для школьника характерный набор интересов – машинки, мотоциклы, скорость, шашлыки, лес, походы, компьютерные игры, ветер в густых, не знакомых с алопецией кудрях! Где Анна брала их, таких одинаковых, хороший вопрос, а еще лучший вопрос, это чем она их брала. Как-то, видимо, она воздвигалась всей своей массой на их пути, расставив ноги (в хорошем смысле слова) и растопырив руки, и они, такие хорошенькие и бездумные на большой скорости на мотоциклике, врезались в нее, в ее пылкое и верное, любящее, преданное естество, и все – дело было сделано. Дальше был законный брак, Анна беременела, все. Ну а еще дальше следовал, разумеется, развод, но это же отдельная история, не имеющая никакого отношения к внешним данным, достаточно посмотреть статистически, сколько пленительных изящных красоток кукуют безрезультатно годами на сайтах знакомств, завуалировав в анкете ошибочного ребенка от первого брака, т. е. наоборот, да даже и не вуалируя и не имея никакого ребенка и никакого бывшего брака, просто кукуют прекрасные, как мечта, сильные независимые женщины без единого брака в анамнезе долгие, долгие годы и далее всегда. В отличие от Анны, с ее общим имиджем и манерой поведения в жанре «снулая рыба». Значит, что-то все-таки было в ней, что-то независимое от внешних данных (дурацких), и от характера (унылого), какой-то, значит, горел в ней все-таки огонек. Возможно, это был тот самый огонек, фонарик на гибкой проволочке, торчащей изо лба, что горит на голове у глубоководной рыбы под названием «европейский удильщик», или же в просторечии «европейский морской черт», огромной зверюги ростом под метр восемьдесят (рост, кстати, совпадает), якобы праздно прохлаждающейся на дне, зарывшись в ил, но способной подкараулить добычу и в любой момент «подползти и даже „подпрыгнуть“ при помощи своих рукоподобных грудных плавников». И вот когда, раззявя рот и расслабившись, добыча, завороженная рассеянным солью океана светом далекого надлобного фонарика, облегченно выдыхает, уставившись на пульсирующий световой круг, удильщик в доли секунды открывает огромную, с выступающей вперед нижней челюстью и острыми крючковатыми зубами пасть и засасывает туда воду вместе с жертвой. Какая там жертва, неважно: мальчик, девочка. Что мальчик, это становится важным далее, потому что, вот такой очень важный момент, от этих своих одинаковых мужей Анна неизменно рожала таких же одинаковых мальчиков, неизменно – т. е. от обоих, мальчика и еще мальчика, одинаковых между собой и, соответственно, с этими мужьями. И вот, возможно, в этом-то и дело, в этом и суть и смысл и высокое предназначение – возможно, Аннина основная роль в ткани Мироздания была именно служить инкубатором для таких хорошеньких брюнетиков, воспроизводить их, чтобы ими не оскудел мир. Может, именно в такой Анне такие брюнетики вызревают эффективнее всего. И человек здесь лишь слепое орудие в руках решительно настроенной Судьбы, твердо намеренной сохранить популяцию. Это если брать высокий судьбообразующий уровень. Ну а внешне, на бытовом уровне, все это, конечно, выглядит как неумеренные, неконтролируемые сексуальные аппетиты к определенному физическому типажу, и люди наблюдают и чуть ли не пальцем показывают и заранее смеются. Так, например, смеялась Аннина мама, когда Анна привела к ней показать этого нового будущего мужа, мама, это Леша, мы будем с ним здесь жить. Смеялась, смеялась, а потом говорит: нет, здесь вы с Лешей жить не будете, потому что живы еще воспоминания, как еле-еле, с огромными трудами отсюда изгнали предыдущего такого же Сережу. Живите с Лешей хотя бы в другом месте. Раз уж обязательно нужно жить (видя Аннин горящий глаз над мощными челюстями под горящим опять же фонарем удильщика). И тут бы Анне проявить силу и настоять на своем, но она отчего-то (возможно, припомнив предыдущее проживание с мамой и бывшим Сережей), согласилась, повела себя как безвольная тряпка. Но тут же, выйдя на улицу и оглядев Лешу в рассеянном свете разнообразных фонарей, спохватилась, что хватит вести себя как безвольная тряпка! Повела себя как вольная тряпка и пошла, нашла и сняла ту самую квартиру. Под тем еще благовидным предлогом, что оттуда сыну будет совсем близко до школы, а раньше было совсем далеко. Но основное было, конечно, не это, как-то же сын отъездил предыдущие четыре года на двух видах трамвая в школу и не развалился, основным была предстоящая ровно через неделю свадьба Анны с Сережей номер два, т. е. с Лешей. И в эту свадьбу Анна была твердо намерена получить все, чего она достойна! И не получить ничего, чего она не достойна. По этим причинам все, чем в силу ряда причин была характерна ее первая свадьба: отсутствие белого пышного платья, банкетного зала, богатой, яростно отфотошопленной фотосессии, все это решительно отпадало. А главное – отпадала необходимость проводить первую брачную ночь в тягостных условиях мамы за стенкой. Нет, решила Анна, в этот раз в брачную ночь к маме поедет сын, а мы наконец-то с Сережей (ой, Лешей) поедем как люди в свою отдельную квартиру! Или пусть, конечно, не совсем свою, но снятую совершенно официально, через агентство, с договором найма, а значит, на период, пока действуют договор – считай свою! И весь тот короткий срок, что прошел с момента принятия эпохального решения и до сакральной брачной ночи (включительно), Анна была напряжена как струна, чтоб ни за что не упустить ни одной малой мелочи, могущей представлять угрозу грядущему великому событию.