***
Интересно, есть ли в народе у месяца "октябрь" женское название? То есть имя этому месяцу надо женское, потому что погода в октябре, как настроение у скандальной бабы – непредсказуемо!
Вчера Яшка накопал золотого корня, хорошего качества и серьёзного веса. Уже по тёмной тайге подновил костёр и поставил воду в небольшом, служившем ему давно, солдатском котелке. Погуще заварил сухую лапшу и, пока она не остыла, замешал в ней маленькую баночку мясного паштета. Получилась вполне съедобно.
Ему очень нравилась осень! Гнуса, к которому он приравнивал всех насекомых, мешающих жить в тайге, уже не так много. По крайней мере, мошки нет, клещом ни разу не был еден в это время, и только ночные холода мешали. Но у него была маленькая одноместная палатка, купленная в городе на рынке, и лёгкий надувной матрасик, тоже китайский, но очень удобный и прямо по ширине палатки. Этот уютный переносной дом он собирал за минуты, если холодно, а ночами уже была и минусовая температура. Но для организации тепла в палатке было тоже простое средство. Достаточно всего одной таблетки сухого горючего, которую он периодически разжигал ночью: две-три минуты – и два-три часа вполне комфортного сна. Что очень важно, когда много ходишь, весит всё это чудо – всего ничего, килограмма три!
Небольшой костёр на обожжённом заранее месте отрезал его от всего мира, как сказочной чёрной стеной, за которой – другая, возможно, опасная, и в любом случае незнакомая и непонятная жизнь. Узнать её до конца не сможет никто, и только смиряясь с ней и принимая её условия, можно существовать здесь относительно безопасно.
Когда был совсем «зелёный», боялся ночной тайги, старался далеко не отходить от дома, чтобы вечером вернуться. Сейчас же совершенно спокойно мог жить в лесу несколько дней, не скучая по внешнему миру. Однажды пробовал с собой взять собаку, но, обалдевшая от запахов и звуков, молодая лайка чуть не свела его с ума, постоянно лая и нарушая и без того тонкую связь с жизнью тайги. Больше он не брал с собой вообще никого. Из оружия у него был только облегчённый обрез старой двустволки – совершенно бесполезное, с точки зрения огневой мощи, но удобное для шумового эффекта, приспособление. Проще говоря, убить из него почти невозможно – если не в упор, но шуму и огня много.
Однажды он вышел на молодую медведицу с медвежонком-первогодком, которая так увлеклась, лакомясь дикой смородиной, что не учуяла его, зашедшего по ветру. И когда, почти столкнувшись с человеком, она решилась на атаку и встала в дыбы, Яшка успел выхватить обрез из кармана рюкзака и выстрелить в её направлении. Медведица, взрыв когтями землю, развернулась и, ломая как танк кустарник, убежала в тайгу, догоняемая визжащим медвежонком. Тогда Яшка полдня не мог идти, и долго приходил в себя, унимая дрожь в ногах и страх в душе. А вообще, звери уважают человека и не мешают ему находиться здесь, наблюдая издалека.
Сегодня ночью его разбудил дождь. Над тайгой с диким ветром, а здесь, под деревьями, – плотный, сплошной стеной. Он решил пересидеть его в палатке, не желая мокнуть. Разжёг таблетку на подставке: нагрев палатку, погасил её и опять уснул. Дождь лил до обеда, и желание ещё копать, пропало. Быстро всё собрав, проверил направление и пошёл в сторону дома. Из тайги вышел к вечеру следующего дня, как обычно, нисколько не плутая и искренне радуясь родному жилью.
Подойдя к дому, он увидел бабку, всегда чувствующую его приход. Она была очень рада внуку, но начала не с этого.
– Ты пошто этого лапотника в дом жить пустил? Мне теперь неделю надо дом проветривать – прокурил всё, пень старый. От него – один ущерб, начиная с сала и кончая… сколь электричества сжёг… Он же по ночам спит с включённым светом, темноты боится! – и она с облегчением обняла любимого внука. – Ты какой-то за это время взрослый стал, заматеревший, – она с удовольствием облапывала его, трогая плечи и грудь, чувствуя в нём мужицкую настоящую силу.
Яшка, смущаясь, приобнял её и повлёк в дом. А «пугливый лапотник» в это время томился на другом конце улицы, наблюдая прибытие Яшки и надеясь на скорые новости…
***
Пропарившись в бане и вкусно поужинав любимым борщом, приготовленным бабкой, Яшка начал разговор, которого остерегался:
– Я собираюсь в город, баба. Поеду к другу, пускай машину мне гонит. По деньгам определю его и…
– Яша, да Бог с тобой, ты что? Какая машина? На дворе зима, холод, снег. Всё переметёт, и стоять ей под снегом, ржаветь. Ты уж потерпи до весны, а там видно будет. По правде говоря, он и сам понимал, что зимой здесь не поездишь. Дорогу чистили только по центру, до магазина. Поэтому, у кого была техника, садились за руль только летом или оставляли машину в центре деревни, недалеко от дороги, чтобы в случае чего подкопать и ехать. Но Яшка почему-то хотел уже увидеть свою машину и, возможно, поехать на ней.
– Да я к Вовке, служили вместе, поеду, может, просто приценюсь или проплачу заранее – там видно будет.
Бабка согласилась, но, приписывая себе знание города и его страстей, настоятельно стала объяснять:
– Город – это тебе не тайга! Там пропасть – раз-два и готово. И обкрадут, и обпоят, и разденут. Деньги раздели на несколько частей и в разные карманы зашей, а на проезд уже в один, будто всего-то, вот, маленько. И ни с кем мыслями своими не делись: не к чему распространять, зачем в город едешь, что там хочешь.
Бабка убедительно водила рукой, надеясь, что этот жест досконально убедит Яшку в её правильном ходе мыслей. В любом случае не согласиться он не мог: просто не был бы отпущен, поэтому деньги были разделены, но не зашиты, а защёлкнуты потайными булавками.
Путешествие в город – целое дело. Сначала нужно убедить того, у кого есть машина, что нужно обязательно на станцию, за чем-нибудь очень полезным.
На этот раз местному мужику по фамилии Шкаруба вдруг понадобились финские зимние валенки. Он их увидел в рекламной газете, подобранной на дороге, и просто влюбился.
– До минус сорока держат, чуешь! Это тебе не какой-то калош, а обувь финнов, народа северного! – повторял он рекламный слог. – На станции в коммерческом «Рыбалка, охота» стоят, и по деньгам.
В общем, Яшка ехал на станцию почти попутно, за малую сумму из кармана «на дорогу».
***
Армейский друг Вовка встретил его с поезда, широко улыбаясь и, как обычно, громко крича скороговоркой о дружбе. В разговоре он торопился, и потому понимать его нужно было учиться. Яшка в армии понимал, сейчас немного отвык. Обнявшись, решили зайти в кафе, по-братски посидеть и постараться договориться.
– Не сомневайся! Как бы там ни было, машину мы тебе пригоним. Хочешь, дорогую, хочешь – дешёвую. Я всё знаю, брат – ещё больше. Мы их около сотни пригнали, никто не жаловался, а ты кореш, это свято. Сейчас по маленькой и к нам, всё обрисуешь и желания обскажешь. Скорость, тоннаж, цвет, число колес, число дверей – шучу. Всё сделаем в лучшем виде, мне процент не нужен, брату маленько – и ты домой на машине. Ух, и везёт тебе! Все завидовать будут. И жениться можно сразу. Или так просто, без женитьбы, вжик и баста… – слова лились из него, как вода из ведра.
Из всего сказанного Яшка понял, что всё хорошо и что надо выпить за встречу.
– Не коксуй! За всё заплочено, я здесь постоянный постоялец, – Вовка закинул рюмку водки быстро и не сморщившись, как будто она была пустой. Яшка улыбнулся и тоже выпил.
…В полночь по пустеющей улице шли два в дым пьяных человека. Они держали друг друга и громко разговаривали о чём-то непонятном.
– Ты скажи, неужели действительно всё? – спрашивал чернявый с казахским прищуром. – Неужели денег, данных тебе на проезд, больше нет в твоём кармане?!
Второй, немного здоровее первого, но, похоже, пьянее, с усилием поддерживал разговор.
– Нет!!! Мне совершенно, совершенно… – он поднял глаза в небо, потеряв мысль, – совершенно непонятно, как они кончились, застёгнутые булавкой, если я ещё в пути? Мне же ещё ехать домой – а это проезд, то есть отъезд, но дорога… – он ошарашено смотрел на первого, держа того одной рукой за руку, а другой упираясь в стену дома, – я же пешком не уйду, а?..
