– Я, с вашего позволения, – добавила Хлоя, – предлагаю выпить за хозяев это дома.

– За их гостеприимство, – поддержал женщину Ваган Шахинович.

– Признайтесь, – пригубив вина, поинтересовалась Надежда Владимировна, – в каких погребах хранится столь изумительный напиток? Необычный вкус, сладковатый, и в то же время терпкий.

– Чуть позже, – улыбнулся Ролан, насаживая на вилку кусочек мяса. – О всех секретах чуть позже. Наслаждайтесь едой.

– Господа! – по-юношески восторженным голосом, встрял Павел Гордеевич. – Родились еще несколько строчек. Ммм… Пусть благородство как еда, наполнит наши души. Отныне, право господа! Мы будем только лучше!

В зале снова послышались восторженные возгласы. Но искушенный наблюдатель разобрал бы в них незамаскированную фальшь.

Правда была лишь в том, что блюда, без сомнений, удались. Гости ели с наслаждением. Даже Павел Гордеевич, в начале ужина высокомерно ковырявшись вилкой в пустой тарелке, не выдержал и угостился хорошо прожаренной котлетой.

– И все-таки, – не сдавался Ваган, – где пасся этот барашек? Судя по размерам ребрышек, баран был взрослым. А мясо мягкое, сочное. И запаха совсем нет.

– Фу, дорогой, – возмутилась Надежда Владимировна, – нельзя ли обойтись без подобных выражений. Хотя бы за столом.

– Вы, уважаемый, – слово «уважаемый» Михаил произнес с трудно скрываемым пренебрежением. Оправдывал тон непрожеванный кусочка мяса во рту, – как бы человек сведущий. Но не можете отличить теленка от барана.

Мужчина расхохотался. От ехидного смеха набитые щеки заколыхались.

– Бог с вами, – вступился Николай, – какой же это теленок? Или баран? Господа! И ребенку стало бы очевидно, это кабанчик.

– Фу, месье! – снова заговорил Михаил Леонидович. – Не произносите больше мне этих страшных слов. Думайте, я не отличу свинью от благородного животного? Таки, теленочек, ко всему и кошерный! Правда, Софочка?

Рот женщины оказался набит едой. С излишком. Вместо ответа она несколько раз кивнула.

– Рассудите нас, господин Талёр? – обратился к хозяину Николай.

Ролан улыбнулся:

– Извольте, – он взглянул на супругу. Та коротко кивнула в ответ. Ролан продолжил. – Любезный Михаил Леонидович. Можете сорвать вуаль.

– Пардон? – не понял толстяк.

– Снимите колпак с блюда. Вы ближе всех.

– А, – догадался Михаил, – десерт.

Он отложил приборы. Взялся за баранчик. Поднял. Всеобщий вздох ужаса, адским страхом взорвал помещение.

На серебреном подносе красовалась детская голова с белокурой шевелюрой. Веки мальчишки застыли приоткрытыми. Левый глаз немного больше правого. Закатившиеся зрачки оставили на обозрение лишь помутневших поверхности белков. Уголки побелевших губ свисали вниз. Из одной ноздри стекала капля крови.

***

Устроившись в колючих кустах кизила, Иса следил за задней дверью особняка. Уже несколько раз он подавал условный сигнал, и каждый раз замечал в боковой фрамуге мелькнувшую тень. Но дверь так и не открылась. Обычно Андрюшка не задерживал незваного гостя. Стоило татарёнку по голубиному заурчать три раза в сомкнутые ладоши, и белобрысая голова приятеля украдкой выныривала из кухни. Затем медленно, словно прогуливаясь, Андрюша шел по тропинке к зарослям кизила. Добравшись до засады, оставлял на земле заворот с вкусностями барского стола. Иногда сверток был мал, парочка котлет и ломоть хлеба. Иногда подверток был побольше. К мясу добавлялись овощи, фрукты и даже сладости.

Мысли о еде разбудили урчание в желудке и вернулись к обувному ящику. Там, среди щеток, ветоши, гуталина лежал обед: букатка мамалыги и кусок соленной овечьей брынзы. Иса никогда не перекидывал громоздкий ящик через высокую ограду. Слишком заметно. Оставлял короб напротив, в подворотне. Не дай бог с «сундуком» что-нибудь случится! Дядя Абдула взгреет розгами. Нет, на самом деле старый турок не злой. Мужчина мало-мальски заботился о мальчугане. Считал Ису братом по вере. Хотя, если честно, Иса еще не знал в кого верить. Мальчик ежедневно повторял за стариком молитву, но совсем не потому, что верил. Потому, что так молился отец. Намаз – все, что осталось у Исы в память об отце. Мать, перед тем как умереть от холеры, говорила, будто бы родитель уехал на Буджак чабаном, где его и убили разбойники. Барбалык – вожак «базарных» стебал татаренка. Мол, все это враки, и отец босяка бежал от его шлюхи матери. Иса не знал, что означает слово «шлюха», но по смеху остальных понял, оно нехорошее. А дядя Абдула, погрозил и запретил так говорить о женщине, родившей его. Да, дядя Абдула был хорошим. Он разрешал Исе спать в передней своей жестяной лавки. Кормил мальчишку, когда было чем. А однажды на праздник Курбан-байрам, подарил Исе гривенник. И еще дядя Абдула сделал Исе обувной ящик. Научил чистить обувь.

«Зачем я оставлять ящик в подворотне?» – снова пожалел Иса.

А Андрюшки все не было и не было. Оставленный без присмотра ящик и урчание в желудке, в конце концов, вынудили Ису покинуть укрытие. Осторожно, кошачьей походкой он подошел к стене дома. Нижней дверью кухни пользовались редко. Продукты заносили через боковую дверь, которая выходила прямо на улицу. Лишь однажды мальчуган видел, как из этой двери вышли двое мужчин. Один в белом колпаке. Иса его знал. Это повар хозяина – месье Фрессон. А второго мальчик принял за трубочиста, потому что у того черная, как волосы Исы, кожа. Андрюша объяснил, это друг хозяина. «А кожа у него черная от рождения. Может болезнь такая?» – предположил дружок.

Украдкой продвигаясь вдоль стены, Иса не отрывал взгляд от двери. Каждую секунду опасался, что она распахнется и прямо на него выйдет черный господин. Больше всего мальчик боялся заразиться этой странной болезнью. Тогда дядя Абдула прогонит его. И «базарные» тоже прогонят. Все прогонят. Никто не захочет чистить обувь у черного татарёнка.

Слава богу, дверь оставалось закрытой. Прижавшись к стене, Иса стоял в шаге от нее не решаясь заглянуть во фрамугу. Теперь ему казалось, черный человек стоит за дверьми и ждет пока мальчуган сам придет в его лапы. Как только Иса взглянет в боковое окошко, из проема появится черная лапа, схватит его и утащит. Мальчик уже решил плюнуть на угощение богатого иностранца, и вернутся к своему ящику, мамалыге и брынзе. Но что-то все-таки заставило оторваться от стены и заглянуть в помещение.

Иса не сразу понял, что происходило в помещении кухни. Наконец, до него дошло. Ужас цепкими клешнями впился в мозг. Но было поздно. У огромной плиты, ближе к дверям мальчик увидел месье Фрессона. Мужчина выкручивал руку Андрюши, наклоняя детское тело вниз, к невысокому табурету. Выглядело так, словно Андрюша в чем-то провинился. Мужчина в поварском халате и колпаке наказывает его. Наклоняет мальца вниз, чтобы покрепче влепить ему ремнем, или розгой по мягкому месту. А руку выкручивает, чтобы защищаясь, проказник не подставил ее под удар. В правой ладони повар что- то сжимал. Кажется, ремень. Нет. В следующую секунду, Ису ослепил блеск. Только сейчас малец понял, в руке у коренастого усача наточенный      топорик для разделки мяса. То, что произошло дальше преследовало мальчишку всю жизнь. Как только голова Андрюшки уперлась в табурет, месье Фрессон хлестко замахнулся. Острое лезвие с одного удара отсекла несчастному голову. Худенькое тельце забилось в смертельных судорогах. Опытный мясник повалил обезглавленного ребенка на пол. Придавил ногой. Из сиявшей шей – культи прыскала алая кровь.

Иса отпрянул. Это все на что хватило сил. Заставить ноги сдвинуться с места оказалось выше его сил. Умом мальчик понимал, сейчас необходимо сорваться. Что есть сил, мчаться. Через сад к дальней ограде. Вон из этого проклятого дома. Перепрыгнуть через каменные забор. Бежать как можно дальше от этого страшного и опасного места.

Но вместо спасительного бегства, Иса как завороженный смотрел на то, что минуту назад еще было его другом. Отрубленная белокурая голова покатилась по полу и остановилась прямо у дверей. Если бы не стекло фрамуги, мальчик мог бы наклониться и поднять отрубленную голову. Словно кем-то потерянный мячик.