Перепуганный и беспомощный он смотрел, как глаза товарища, на уже мертвой голове, продолжают удивленно моргать. Веки медленно закрывались и открывались, закрывались и открывались. Как если бы Андрюшка изо всех сил боролся с одолевающим сном. Наконец, глаза закрылись. Побелевшие губы вздрогнули, пытаясь задать последний вопрос: за что?
От парализующего кошмара Ису пробудил стук. Он медленно поднял глаза. В окошке зияла удивленная физиономия повара. Усач ошеломленно смотрел на чернявого мальчугана. К счастью, дверь оказалась заперта. Наверно, нескольких секунд, пока усач возится с замком, мальчишке достаточно чтобы прийти в себя. Но нет. Дверь распахнулась. Крепкая ладонь повара легла мальчугану на плечо. В панике Иса разглядел в руке убийцы окровавленный топор. Мальчишка попытался вырваться. Цепкие пальцы крепче впились в худенькое плечо. Еще немного и под напором адской силы душегуба, детская ключица с хрустом переломится. Мысли о сломанной кости промелькнула и забылась. Наточенный топорик медленно поднимался. Смертельный замах.
Неожиданно для себя, Иса смирился. «Ну и что? – пронеслось у него в голове. – Через секунду я окажусь там. Там, где Андрюшка, где мать, отец. Рано или поздно все равно там окажусь! Почему не сейчас?» Но какой-то дикий зверек, который обычно робко прятался в глубине души, вдруг высвободился. Мальчик, сам того не желая, впился зубами в лапу на плече.
– Merde! – захрипел повар, ослабив хватку.
Перепуганный мальчишка лягнул усача в колено и вырвался. Со скоростью степного рысака понесся сквозь зелень сада к спасительной ограде. Каждую секунду, на каждом вздохе, спина покрывалась холодом, ожидая прикосновения ручища. Или удар дьявольского топора.
***
Судорожно выкатив верхнюю губу, София выплевывала не дожёванные кусочки мяса. Надежда Владимировна, воскликнув «Ужас!», откинулась в обмороке на спинку стула. Еще в юности прочитав об этой женской хитрости, терять сознания в любой противоречивой ситуации, дама частенько пользовалась ею. Более того, Надежда Владимировна считала себя мастером «обморока». Но никто из гостей не оценил по достоинству ее актерские старания. Они продолжали глазеть на отрубленную голову.
– Это, – заговорил Ваган, – тот мальчик. С ведерком для шампанского.
– Да, вы правы, – улыбнулся Ролан. – Андрюшка. Дурной ребенок. Но, признайтесь, вкусный!
Тут Ксению стошнило. Жижа из непереваренной еды и вина, густой струей вырвалась прямо на белую скатерть стола.
– Фу, – возмутилась Генриетта, – где же ваши манеры, мадам?
– Это человечина? – прошептал побелевший как полотно Павел Гордеевич. – Мы ели ребенка?
Констатация очевидного факта вывела из ступора Михаила Леонидовича. Он выронил из рук баранчик. Металлический колпак с грохотом упал на пол.
Хлоя с омерзением опустила вилку и нож на тарелку. Как можно дальше оттолкнула от себя приборы. Из гостей самообладания сохранил лишь Прошка. Он застыл с насаженным на вилку кусочком мяса. Когда загремел уроненный баранчик, молодой человек вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот улыбнулся и кивнул. Сглотнув, Проктор, отправил насаженное в рот. Осторожно разжевал. Постепенно, недоумение на лице сменилось на удовлетворение. Проглотив еду, юноша улыбнулся хозяину и запил человечину вином.
– Кстати, – заговорил Ролан, – отвечая на ваш вопрос, милая Надежда Владимировна. Это вино действительно уникальный купаж. Такое вы нигде не купите. Пятилетнее Каберне и трехлетний Совиньон, пропорцией половина к четверти. Выдержанное в дубовой бочке, по крайней мере, год. Вы спрашивали о погребе, где держат подобное вино? Он прямо под нами. При случае, я вас, приглашу на небольшую экскурсию.
– А оставшаяся четверть? – неуверенно спросил Николай.
Гости в замешательстве посмотрели на него. От внимания мужчина немного растерялся. Но собравшись, повторил, на этот раз громче:
– Вы говорили про половину и четверть винного купажа. Куда подевалась еще одна четверть?
– А, вы, Николя, не в пример внимательны. Одна четверть купажа этого вина, – хозяин поднял стеклянный бокал, внимательно осматривая содержимое на свет свечи в канделябре, – человеческая кровь.
Залпом допил остаток, и продолжил:
– Его добавляют в последнюю очередь. Перед тем как непроницаемо забить бочку и забыть о ней на год-полтора.
– И чья здесь кровь? – голос Хлои звучал уверенно, даже вызывающе.
– Пардон, мадам, но я не припоминаю, – признался Ролан, и, словно оправдываясь, добавил. – Вы же не помните имен всех цыплят и кроликов, которых съели на обед.
– Отнюдь, – пришла на помощь супругу Генриетта, – это была прислуга. Кухарка. Если для вас важно, моя дорогая, ее звали Мария. Выпейте за ее упокой?
Женщина взяла бокал. Вопросительно посмотрела на Хлою. Гостья грустно улыбнулась в ответ и подняла бокал. Черные глаза женщин буквально примагнитили их души, не желая отпускать.
– Царство тебе небесное … Мария, – произнесла Хлоя, и под неодобрительный взгляд супруга, Павла Гордеевича, отпила глоток.
– Я так понимаю, – начал Ваган спокойно, но последующие слова прозвучали как взрыв, – хорошие манеры это … это фиговый листок! Вы чудовища! Безумцы! Людоеды!
Мужчина вскочил со стула, что-то бормоча на родном языке.
– Гм, гм, – прокашлялся Ролан. – Прошу заметить, уж теперь ваша констатация касается всех присутствующих. Господин Ханис, если я не ошибаюсь, вы юрист?
Михаил Леонидович все это время, не отрываясь, смотрел на голову несчастного ребенка. Вопрос Талёра вывел его из оцепенения.
– Шо?
– И как юрист вы в состоянии объяснить нашему обществу, пардон за возможную ошибку в терминологии, понятие соучастие в преступлении. Да, да. К сожалению, наши современники пока еще относят каннибализм к рангу преступления.
– Преступления, – тупо повторил нотариус.
– Я уж молчу про церковь с их стагнационными, или пользуясь языком психиатров депрессивными, догмами. Что грозит людоедам? Общественное осуждение, бойкот? Отлучение от церкви? Каторга? Палата в доме для душевно больных?
– Но, мы же не знали, – робко заметил Николай.
– Таки, да, – поддержала мужчину Софа. – Вы нас отравили! Обманом принудили …
– Я ел ребенка, – вдруг закричал Павел Гордеевич, – я ел ребенка. Я! Я сам этим вот ножом, и вот этой самой вилкой. Сам!
Он уронил лицо в ладони.
– Мы никого никогда ни к чему не принуждаем, – произнес Ролан тихим, немного злорадным голосом. – N'est-ce pas, ma chérie?
Мадам Талёр в знак согласия очаровательно улыбнулась и пригубила из бокала дьявольское вино.
– Вы сами решили сюда прийти. И вы сами решили принять участье в застолье. Так же, именно вам принадлежит решение, как поступить дальше, выйдя из-за этого зала. Обратится в полицию, или продолжить свое членство в нашем клубе.
Ролан произнес эту фразу тоном человека готового к любому развитию событий. В его богатом опыте бывали случае, когда новоиспеченные «мясоеды» кидались на него с ножом, падали навзничь в разнообразных приступах, от сердечных до эпилептических, пытались в панике бежать, покинуть зал, недослушав хозяина. На этот случай, за драпировкой в темном углу комнаты скрытно присутствовал помощник Ролана, чернокожий легионер Мустафа. В недавнем прошлом верный солдат капитана Талёра в миссиях французского иностранного легиона в Центральной Африке. Готовый ко всему Мустафа держал в руке заряженный револьвер.
Даже если кто-то из гостей заявит о случившемся в полицию, даже если это сделают все, у француза имелась в резерве имитация детской головы, сделанная из папье-маше. Он всегда сможет признаться, это был розыгрыш. Une blague stupide.
– Перед тем как принять решения, настоятельно рекомендую вам еще раз все обдумать, – продолжил месье Талёр. – Что случится после вмешательства полицейских, в первую очередь с каждым из вас, вы должны понимать. Так же, выйдя отсюда, вы можете попытаться обо всем забыть, и продолжить свое плебейское существование. Но, для тех, кто решит завтра вернуться и продолжить наше общение, хочу в двух словах описать преимущества нашего клуба. Помимо полезных связей, а поверьте все «мясоеды» влиятельные люди, карьеры и самореализации, вам предоставляется доступ к почти неограниченному материальному ресурсу.
