Подъезжая к подъезду, Ларс заметил недавно припарковавшийся красный БМВ, но не придал этому значения. В то утро ничего плохого просто не существовало для него: тихий мирок счастья поглощал и затмевал любые, не угодные его хозяину детали. Он бежал по лестнице, перескакивая через ступеньку, и уже видел перед собой счастливое лицо Даны.
Его звонок прозвучал длинно и требовательно. Тишина за дверью насторожила Ларса: вдруг с Даной что-то случилось? Мирок счастья тревожно запульсировал, Лавров слышал лишь своё учащённое дыхание и стук сердца. Оно гулко билось, и обычные подъездные звуки не хотели придти на помощь Ларсу. Хоть бы хлопнула чья-то дверь или, на худой конец, соседи включили перфоратор. Рука, сжимавшая цветы, как и вчера, вспотела.
Когда Дана наконец появилась на пороге, Ларс застыл в изумлении. Розовый топ и короткие шорты подчёркивали её красоту и грацию. Чёрные кудри были завязаны в хвост на затылке. Смоляные завитки на висках, влажные после умывания, могли бы завершить её кокетливый образ, но лицо Даны было холодным и высокомерным. Даже не взглянув на ландыши, она поспешно вышла на площадку и прикрыла за собой дверь.
— Лучше уходи, — тихо сказала она, — я ничего тебе не обещала. Уходи, ты понял? Мне сделали предложение — видишь кольцо? Вот!
Её безымянный палец обвивала тонкая золотая змейка с рубиновым глазком. Зыбкий мирок болезненно дрогнул, поблёк и съёжился. Ларс набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы найти в себе силы и всё-таки выдохнуть вопрос, ответ на который был уже дан.
Вчерашняя «джульетта» приоткрыла дверь, чтобы уйти, и Лавров услышал, как кто-то окликнул её из комнаты.
— Да никто там не пришёл! — Она нарочно говорила громко. — Соседи квитанцию принесли.
Мирок стремительно таял, растворяясь в душном воздухе подъезда словно дым. Ларс был готов хватать его руками и стоял, словно пристыжённый, продолжая прижимать к груди букет ландышей. Холодный циник-разум всё понимал, но упрямая, мечущаяся душа не желала признавать правду.
— Не уйдёшь — будут проблемы… — Она не прошептала, а, скорее, прошипела эти слова.
Ларс повернулся к ней спиной и медленно пошёл к лестнице. Теперь он понимал, что пытался спасти принцессу от дракона, но оказалось, что принцесса и дракон — заодно*. Спустившись, он открыл крышку мусоропровода и бережно положил в него ландыши. На пятом этаже хлопнула дверь, и Лавров был даже рад, что гадкую, тянущуюся тишину что-то наконец нарушило.
Комментарий к Цветы для Даны
*Фраза подслушана на Ютуб-канале Альберта Сафина.
*Секатор - специальные ножницы, позволяющие делать точный, чёткий срез цветочной ножки.
========== Снова Голубой карьер. Прозрение ==========
Юля висела на стволе сосёнки, словно на турнике. Она подтягивалась на руках, пытаясь вскарабкаться на пригорок, но ступни соскальзывали, и Юля снова и снова повисала над обрывом. Хилая крона подпрыгивала, словно головка игрушки-болванчика, и маленькая фигурка беспомощно болталась над водой. Ларс, несколько мгновений назад желавший этого, застыл в ужасе. Захлестнувшая его ярость вмиг угасла. Монстры прошлого и настоящего, терзавшие его, померкли и отступили: не было ни злобы, ни ненависти, была лишь хрупкая человеческая жизнь, метавшаяся на краю.
И Лавров бросился к обрыву. Цепляясь за торчащие из земли корни, он стал карабкаться вверх. Мокрые корни скользили и царапали руки. Взобравшись на пригорок, он метнулся к сосёнке, но поскользнулся и упал. Боль от острого камня, попавшего под колено, пронзила ногу, и Ларс, стиснув зубы, пополз на животе. Мокрая трава лезла в глаза и колола щёки. Сквозь шум дождя послышался хруст сломавшегося деревца…
Ларс наконец добрался до обрыва. Небо сверкало и грохотало так, что, казалось, мир вот-вот лопнет под напором стихии. Он с ужасом глянул вниз. Надломленная сосёнка ещё выдерживала Юлю, но тонкий ствол трещал, готовясь переломиться пополам и обрушиться. Одной рукой она пыталась дотянуться до выступающего корня, но он был слишком высоко. Ларс схватил её за волосы и с силой рванул вверх. Юля собрала последние силы, и, цепляясь за тонкие молодые побеги, оттолкнулась от торчащего из земли корня и влезла на пригорок. Сосёнка с прощальным хрустом переломилась надвое и повисла, держась на тонком лоскутке своей древесной кожи. «Ветер сломается, ветер спасёт…» — промелькнуло в голове Ларса.
Дождь стал стихать, и гроза, уходя всё дальше, напоминала о себе лишь редкими раскатами. Вскоре и они смолкли. Солнце пробилось сквозь облака, мягко позолотило их, и лес, облегчённо вздохнув, отозвался бойким сорочьим стрекотанием. Ларс тупо разглядывал надломленный ливнем стебель репейника. Он плавал в маленькой нише, наполненной водой, и чудом уцелевшая божья коровка, добралась до торчащего из воды листка, расправила крылышки и взлетела. Сейчас Ларсу больше всего на свете хотелось лишь одного: чтобы всего этого не было.
Юля, бледная и промокшая, сидела, обняв коленки руками. Её била мелкая дрожь, мокрые волосы прилипли к щекам, по лицу текли грязные капли. Когда Лавров подошёл к ней, она лишь втянула голову в плечи, ожидая удара. Он помог ей подняться. В ответ Юля взглянула на него с мольбой, но не так, как прежде, а с долей раскаяния и вины, и Ларс впервые почувствовал жалость к ней, однако ненависть, почти остывшая, не спешила покидать свой трон.
Ларс вынул из кармана Юлиной куртки смартфон и швырнул его в воду. Послышался стук металла о камень и плеск воды.
— Пошла вон, мразь.
Лавров произнёс эти слова, отчеканивая каждую букву. Тяжесть в груди ослабла, и Ларс вдруг с удивлением обнаружил, что язык больше не заплетается. Юля продолжала стоять.
— Уходи, — повторил Ларс. Его голос стал мягче.
Бывшая мстительница всхлипнула и стала медленно спускаться вниз. Вскоре она совсем скрылась за пригорком. Голубой карьер заблестел в лучах выглянувшего солнца. Из-за камышей выплыла жирная утка и принялась теребить клювом водоросли. Ларс снова почувствовал боль в груди. Теперь он понимал, что предал этот парк и не только его. Он предал всё, что было для него свято: отца, его сломанную расчёску и прожорливых колибри.
Ларс в изнеможении лёг на траву. Растоптанная гордыня, словно тонущее в жидком металле кольцо всевластья, упорно не желала плавиться и идти ко дну. Жалость к себе — её преданная союзница, готовилась завладеть его сердцем. Всемогущий кукловод валялся на земле грязный и раздавленный — жалкий, как сломанная марионетка. А ведь когда-то он был по-настоящему счастлив, и счастье было лёгким, простым, самим собой разумеющимся. Потому он и не замечал его. А может быть, умение быть счастливым — это такой же талант, как пение, танцы или живопись? Увы, ни мать, ни Юля, ни Дана им не обладали. И мать, даже если вдруг превзошла бы всех, кому так завидовала, всё равно не рассталась бы со своим вечным недовольством. Так Сашка, даже сумев достичь музыкального олимпа, несмотря на это сохранил на лице выражение вечного упрёка всему миру. Люди подсаживаются на страдание как на иглу и передают его друг другу: мать Даны наградила им дочь, Дана передала его Ларсу, а он — всем остальным.
Ларс предал всех и самого себя: он мог бы сделать многое, или просто полюбить жизнь такой, какая она есть, но не захотел. На что он тратил жизнь? На вечную погоню за чувством фальшивого триумфа. Не обладая способностью быть счастливым, он заменил её суррогатом, жестокой, дешёвой игрой, но играть пришлось по чужим правилам. Ларс не умеет быть счастливым. А если так, то не проще ли прекратить всё разом? Тогда, быть может, мать вспомнит о том, что он тоже её сын, отец поймёт свою ошибку, а Сашка наконец осознает себя ничтожеством. Они поймут, вспомнят и осознают. Но будет поздно.
Ларс решительно поднялся и шагнул к обрыву, но вдруг вспомнил об одном незаконченном деле. Он вынул из кармана айфон и вошёл на страницу Альфа-Эл. Голубоватая шестерёнка — значок настроек, издевательски скалилась на него с правого верхнего угла. Лавров коснулся её, и айфон послушно впустил его в настройки. Ларс привычным жестом толкнул столбик надписей вверх. «Вы можете удалить свою страницу» — гласила надпись. Ларс нажал на неё. Выплыл белый квадрат. Лавров ткнул пальцем в слова: «Удалить аккаунт», и преданная техника ответила ему: «Аккаунт удалён». Конечно, фотографии, сделанные Юлей, отныне будут гулять по сети, но, по крайней мере, Альфа-Эл теперь перестал быть его неотъемлемой частью. В конце концов, фиаско потерпел именно он, виртуальный двойник, к счастью, теперь не имеющий с ним ничего общего. Ларс удалил его, стёр из жизни, свалив на него все грехи и, как ни странно, почувствовал свободу. Оставались ещё трофеи. Опустошая медиатеку, он думал о Дане. Безотказно включившееся воображение рисовало ему её красивое лицо, искажённое запоздалыми рыданиями, гроб, полный цветов, и венки.
