На пороге стояла вовсе не мама, а Лэкси в потёртой кожаной куртке и джинсах со множеством собственноручно сделанных прорезей. Из-за приоткрытой двери слышался визгливый собачий лай и кошачье мяуканье.

— Цыц, — крикнула Лэкси, махнув рукой в строну своего зоопарка, — Лин, ты чего не открываешь?

— А ты чего звонишь? — проворчала Ангелина. — Ты же стучишь всегда…

— А ты всегда слышишь, когда я стучу, — усмехнулась Лэкси, — с тобой всё в порядке?

— Что хотела-то?

— Есть тыща до пятницы? Опять искалеченного пса привезли, пришлось по запчастям собирать… Что молчишь? Нету? Эй, ты чего? Совсем от учёбы чердак съехал?

Ангелина отвернулась, чтобы скрыть гримасу боли, затем, словно перед экзаменом, сделала глубокий вдох и сосчитала до трёх… Нужно всего лишь сунуть руку в карман, всего лишь отдать Лекси то, что там лежит… Для добра, для больных животных, для дела…

— Возьми, это… Как там… В партийную кассу… Отдавать не надо! — Она положила на широкую ладонь Лекси измятую пачку купюр и сжала пухлые пальцы.

Лэкси нахмурилась, затем вытаращила глаза.

— Это… Всё?!

— Бери-бери, а мне тут, тут… Прибраться надо…— Ангелина стала ненавязчиво выпроваживать соседку, чтобы не передумать.

— Ты чё, с дуба рухнула? Ну как я столько возьму?!

— Бери, говорю! — крикнула Ангелина. — Как там в вашей группе ВКонтакте написано: «Времена года» похлеще, чем у Чайковского: зимой — отморозки, весной — попаданцы, осенью — потеряшки, летом — травленные и машинами давленные». А попаданцы — это вовсе не герои фэнтези, а кошки, выпавшие весной из окон.

Девушки расхохотались. Тут в дверь, постукивая коготками по линолеуму, вбежала Кини и, воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, прошмыгнула в ванную, где на полу, загадочно поблескивая, до сих пор лежал цыганский браслет.

— Кинька, фу!

Но было поздно. Кини уже мчалась по лестнице, зажав реликвию в зубах.

— Фу, Кинька! Ко мне! Стой!

С громким топотом Лэкси сбежала вниз. Собачонка, пугая молодых мам с колясками и топча обложенные разноцветными камушками клумбы, неслась в соседний двор. Угодив в большую живописную лужу, она поскользнулась и, проехав по ней словно разогнавшийся гоночный автомобильчик, обрызгала грязью старушек, сидевших на лавочке.

— Стой! Стой, сволочь, бомжам скормлю!

Но Кинька мчалась дальше, поднимая фонтаны брызг и пугая велосипедистов. Один из них, резко свернув, едва не въехал в дерево и, растянувшись на траве, отделался лишь лёгким ушибом.

Собачонка остановилась у вырытого месяц назад котлована. Водитель грузовика, собиравшийся нажать рычаг, чтобы наклонить кузов и высыпать в котлован очередную порцию рыжей глинистой земли, вытаращился на Кини так, словно она была небесным телом, прилетевшим из космоса.

— Кинька, ко мне!

Браслет полетел вниз и плавно заскользил по глинистому откосу котлована. Он упал в мутную жижу, обдав грязными брызгами чёрную канализационную трубу. В этот миг кузов грузовика накренился, и огромная лавина из глины и комьев навеки погребла браслет под собой.

Водитель грузовика наконец обрёл дар речи. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и обрушил на фиолетовую голову зоозащитницы весь свой лексикон. Дождавшись, когда словарный запас водителя иссякнет, Лэкси подхватила Киньку и вежливо произнесла:

— Да идите вы сами… Туда, где птицы не поют, и интернет не ловит. — Она развернулась и, унося под мышкой своё притихшее сокровище, гордо направилась к своему дому.

Однако по лестнице Лэкси поднималась виновато опустив голову и думая о том, что скажет Ангелине. Безусловно, она вернёт ей пожертвование, ведь после того, что натворила Кинька, поступить иначе было бы не просто плохо и некрасиво, это было бы настоящим, махровым скотством.

Ангелина ждала её у дверей.

— Упал… В котлован. Не достать, — с трудом переводя дыхание, проговорила Лэкси. На её глазах выступили слёзы, щёки покраснели.

Тут Ангелина снова расхохоталась. Это был смех облегчения, вновь обретённой беспечности и простого беспричинного счастья.

— Да чего ты ржёшь? Вещь ведь дорогая была? А ты, Кинька, уродина лохматая, отблагодарила, да?

— Да ладно тебе! Пристала к зверю… Садись лучше, я тебя вместе с ней нарисую!

В чёрных глазах Ангелины притаилась усталость, однако несмотря на это они светились таким счастьем, будто она по меньшей мере получила приглашение из Лондонской Академии Художеств или выставила свои работы в Лувре. На самом же деле ей всего лишь пришла ответная SMSка от Сашки: «Гелька, ты супер!» с кучей благодарственно молящихся смайликов и клятвенным обещанием перезвонить позже.

Ангелина чувствовала ясную, подступающую к сердцу лёгкость. Семейная реликвия была надёжно погребена под канализационной трубой. Запоздалая льдинка тревоги таяла, превращаясь в грязную лужицу, которая уходила в землю, питая её для новых ароматных цветов и трав. В душе расцветало чувство свободы — тихой, лёгкой и радужной, словно мыльный пузырь. Однако оно вовсе не было зыбким и хрупким, оно теплело и крепло с каждым мгновением, заставляя Лину забыть обо всём: о головной боли, о Лондоне, о решённой проблеме брата. Она была уверена, что всё успеет, отлично защитит диплом и поедет в Питер к Сашке, и там они снова начнут ругаться по любому поводу, и конечно, обойдут все музеи.

Она протянула руку, чтобы погладить Киньку.

— Да не трогай ты её, грязная ведь, как свинья! — возмутилась Лэкси. Она всё ещё чувствовала вину перед щедрой соседкой. — Сейчас вымою это чучело и зайду к тебе…

========== Сирень в оковах ==========

— Ну, и почему ты это сделал? — Вячеслав Николаевич приветливо улыбается. — Я давно работаю в школе, но впервые вижу такого пятиклассника…

Темноволосый мальчик не отвечает. С откровенно скучающим видом он разглядывает директорский стол, белый кнопочный телефон с проводной трубкой и стопку бумаг. Лишь тогда, когда взгляд карих чуть раскосых глаз задерживается на чёрном пиджаке, висящем на стуле, на лице пятиклассника появляется лёгкая усмешка. Евроокно приоткрыто, ветер треплет новенькое белое с оранжевым жалюзи. За стеклом поблёскивают хрупкие веточки, покрытые льдом. Их застывшие листья сияют на солнце как стекло. «Как в сказке…» — думает мальчик. Действительно, как в сказке. Зима в этом году, донельзя обнаглев, решила вернуться: сразу после тёплого майского дождя город сковали внезапные заморозки, и зелёные деревца покрылись тонким слоем льда словно серебром. Поэтому май сейчас вовсе не лёгкий и предвещающий каникулы, а холодный, напряжённый, стеклянный…

— Не хочешь говорить? Что ж, и не нужно. Тогда мы спросим маму.

Молодая женщина, грациозно сидящая на мягком стуле, на удивление спокойна. Лишь замшевый остренький каблук время от времени постукивает по полу. Её светлые волосы пышными кольцами спускаются на плечи. Женщину нельзя назвать красивой, однако при потрясающей ухоженности и внешнем лоске её недостатки — острый нос и немного выпуклые глаза — придают несовершенному лицу обаяние и шарм. Изящная белая рука лежит на миниатюрной сумочке. На безымянном пальце нет обручального кольца, а большой и указательный с готовностью сжимают замочек молнии в виде зеленоглазой кошки. Прозрачный перламутровый лак поблёскивает на очень длинных острых ногтях.

— Я и сама не ожидала такого…

Мама набедокурившего мальчика смотрит на директора школы без смущения и даже немного снисходительно. Она чувствует себя хозяйкой положения. Вячеслав Николаевич, слегка раздосадованный её спокойствием, идёт в наступление:

— Неудивительно, ведь вы почти не бываете дома.

— Ах вот оно что… Вам уже успели доложить, о том, что я устраиваю личную жизнь и не забочусь о сыне. Совершенно верно, устраиваю. И несмотря на это знаю о сыне всё. Мой мальчик выглядит намного опрятнее своих сверстников и учится неплохо. А с приходом новой учительницы математики он стал крепким хорошистом и даже в олимпиадах теперь участвует.

При упоминании новой учительницы Вячеслав Николаевич морщится, словно ребёнок, которого заставляют есть кашу. Слово «директор» совсем не подходит ему: он слишком молод для этого звания. Чтобы это было не так заметно, он говорит старательно заученными книжными фразами. Вячеславу Николаевичу очень идут белоснежная рубашка и серый галстук в красную полоску, только вот элегантный чёрный пиджак сегодня пришлось снять и повесить на стул. После достойного ответа мамы директор решает сменить гнев на милость.