Мужчины были уверены, что наткнулись на человека, который был ответственен за все похищения в деревне. Они преследовали таинственную фигуру всю ночь, передвигаясь по таящему снегу и льду так быстро, как только могли, крича ему, чтобы он остановился.

Он продолжал убегать, и вскоре они оказались в месте, где снег всё ещё был плотным. Неожиданно фигура пропала из вида. Потрясённым мужчинам показалось, что она просто провалилась под землю. Подойдя ближе, они увидели, что в снегу была большая дыра. Это была своеобразная пещера, выдолбленная в огромном сугробе.

Они стали заглядывать в отверстие и кричать во тьму, чтобы незнакомец выходил наружу.

Внезапно их крики были прерваны градом выстрелов. Недолго думая, мужчины схватились за винтовки и начали стрелять в дыру.

Когда стрельба прекратилась, и дым рассеялся, наступила жуткая тишина.

Несколько минут мужчины просто ждали, не зная, что им предпринять. Самый храбрый из них решил проникнуть в пещеру. С заряженной винтовкой он заполз в отверстие, в то время как его товарищи освещали ему путь сзади своими фонарями.

Через несколько минут, он вылез из пещеры. На его лице отпечатался неподдельный ужас. Упав на колени, он схватился руками за голову и зарыдал, как мальчишка. Ему, наконец, открылась ужасная правда таинственных событий, потрясших деревню.

Незнакомец, которого они преследовали, был никто иной, как священник, который пропал несколько недель назад. Он лежал в конце пещеры, изрешечённый пулями. Снег под ним был в крови, а вокруг него были разбросаны обглоданные останки семерых детей.

– Господи! – вырвалось у молчавшей до этого момента Алексы, – Неужели, это правда?

– Да, внушительно, – бросил Карстон, и на какой-то миг самодовольная ухмылка исчезла с его лица, – Но где же мораль? У каждой сказки есть мораль.

– Кроме этой, – сухо сказал Маркус, пробираясь вперед через особенно крупный завал снега, – Что хотите, то и делайте с этим. Только дальше идите аккуратнее. И берегите ноги.

Когда Алекса открыла глаза, первым, что она увидела, был бледно-голубой свет, а первым, что почувствовала, оказался жгучий холод. Холод был густым, пронизывающим, сковывающим каждое движение. Холод звенел в тягучей тишине, холод сквозил в каждом прозрачно-голубом луче, холод пробирался по костям, тек по венам, взбирался по сплетению нервов, свернувшись клубком, щетинился ледяными иглами в легких. Алекса почти что слышала, как внутри нее идет бесконечный медленный снегопад, где-то глубоко-глубоко, под ребрами, под грудной клеткой.

Она не мигая, и не отводя глаз от голубого света, осторожно повела правой рукой – боль не приходила, пальцы нехотя, но слушались приказов хозяйки. Ладонь, которую она попыталась поднести к лицу, оказалась полна хрустящей белой пыли.

Снег.

Алекса перевела взгляд в другую сторону – левая рука реагировала хуже. Впрочем, в такую стужу даже здоровому человеку шевелиться тяжело, не говоря уже о тех, кто сорвался с огромной высоты, приземлившись спиной на что-то твердое и мертвое.

Металл? Камень? А может быть, лед?

Алекса сцепила пальцы, вложив силы в одно резкое движение. В поле зрения возник порванный по шву горный рюкзак, который Карстон убедил взять с собой. Из разошедшейся ткани торчала прорезиненная рукоятка хромированного ледоруба. Алекса расслабила мышцы, отпустила ношу и та со звоном исчезла где-то в темноте. Сейчас точно не до поиска потерянного обмундирования.

Сперва нужно разобраться с состоянием собственного тела. Или переломов нет, или шок, вызванный ударом слишком велик, и боли она еще просто не чувствует. Впрочем, при сломанном позвоночнике пошевелиться невозможно в любом случае. Если механизм сломан, машина не заведется. Если порвать провода, свет в доме не вспыхнет. Значит, о переломе можно не беспокоиться.

Она аккуратно пошевелила левой ногой, затем правой, наслаждаясь шорохом, вызванным каждым ее движением. Как бы там не оказалось на самом деле, сейчас можно говорить только об ушибах и растяжениях. Более серьезных травм, кажется, нет. Алекса покрутила головой, пытаясь привыкнуть к ослепительному навязчивому голубому сиянию, после чего рискнула опереться на локоть и поднять голову.

Ожидание боли не оправдалось. Судорога не пришла. Агония не ударила в тамбурины, предвещая скорую гибель. Было нестерпимо холодно. Так холодно, что даже снежная перина, на которой она лежала, казалась такой же теплой и мягкой, как домашняя постель.

Алекса моргнула, потрясла головой и резко села. Картина перед глазами дрогнула, расфокусировалась, потемнела, но тут же обрела привычную ясность и резкость. Выходит, головой она приложилась куда сильнее, чем ожидала изначально. Она ошарашенно огляделась вокруг, пытаясь сосчитать стены рядом, но дважды сбилась со счета. На третью попытку не хватило желания – она была слишком растеряна, чтобы логично соображать.

Местом, куда она приземлилась после падения, оказался скользкий, как масло, твердый, будто надгробная плита, и ровный, словно зеркало сплошной ледяной пол, подсвеченный изнутри тусклым бело-голубым огнем. Казалось, что тысячи мелких светлячков прячутся под этими мертвыми плитами и скрываются под тонким слоем снега. Алекса смахнула снежинки перчаткой, убедившись, что под ними только ледяная несокрушимость монолита – не меньше, ни больше. Лед, и больше ничего.

Но откуда взяться свету? Быть может, он падает из дыр в потолке или из трещин на стенах? Она ошарашенно повела головой, пытаясь найти причину этого явления, но все, что ее окружало, были такие же ледяные стены промерзшего тоннеля, сходящиеся сверху в грозный ряд поблескивающих сталактитов, оскалившихся высоко над ее головой. Некоторые из ледяных наростов выросли настолько, что превратились в гротескные колонны, другие, казалось, приобретали контуры совсем уж фантастических фигур. Если уж они не сорвались, потревоженные ее падением, можно считать, что уже повезло. Но где же та дыра, в которую она провалилась? Ведь должна же быть расщелина, трещина или провал, там, где-то вверху?

Алекса близоруко всмотрелась в холодную темноту, распахнувшую рваные крылья под потолком импровизированной крепости. Или проход завалило снегом, или его просто нет.

«Какая чушь, – подумала Алекса, все еще не растеряно, – Как же его может не быть? Ведь я упала вниз. Сюда. Я ведь помню, что мы сошли с тропы, когда добрались до ущелья…»

И откуда тогда падает этот мертвенно-синий свет? Глаза привыкли к полутьме, но Алекса решила, что темнота здесь не для того, чтобы осветить путь, а для того, чтобы подчеркнуть величие мрака. Голубым и белым горело все, начиная от ледяного пола, заканчивая ледяными стенами и ледяным потолком. Даже клыки сталактитов отдавали призрачным сиянием, будто некая энергия питала это место изнутри.

Алекса несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоить колотившееся сердце, неуверенно перенесла вес тела на ноги, села на корточки, опираясь ладонями в скользкие плиты. Хорошо, что Карстон настоял на том, чтобы они надели на прогулку горные ботинки – без них сохранить равновесие на этом стекле было бы невозможно. А свернуть шею теперь, когда она каким-то чудом уцелела после падения, было бы совсем нелепо.

Она аккуратно встала, выпрямила спину, расправила плечи – как бы там небыло, а руки и ноги по-прежнему слушаются ее. Если бы еще не этот холод… Алекса прислушалась, пытаясь уловить хоть единственный звук в царящем вокруг мертвом безмолвии. Не слышно ни беснующегося ветра, ни рева метели, ни криков Карстона или Маркуса.

Следующая мысль, пришедшая после внезапного осознания, была такой ужасной, что чуть заново не сбила Алексу с ног. Если она провалилась в эти ледяные катакомбы, с Карстоном могло случиться тоже самое! А ведь ему могло повезти куда меньше, чем ей – если уцелел после падения, то что с ним могли сотворить эти голубые клыки, торчащие из стен тоннеля? Или ему удалось избежать падения, и он сейчас наверху, под снегом, пытается прокопать к ней лаз?