- Эй вы, "катафалыцики", поскорее помогите ему!
И вдруг - трах! - артиллерийский снаряд падает прямо в то место, где ночью несли дежурство Олейник с Тулем. Укрываемся в землянках, и снова раздается: "трах-трах!" Это рвутся на дамбе немецкие снаряды. Спустя некоторое время опять воцаряется тишина. Видимо, немцы решили прощупать нас.
Через несколько дней мы забываем об этом инциденте, и жизнь входит в привычную колею. "Рана" у Туля зажила, и он даже доволен, что все так случилось - получил новые брюки.
Нас переводят во второй эшелон полка. Занимаем район, в который входит более десятка домов, расположенных примерно в двух километрах севернее Хенрикува. Ежедневно проводим учения: отрабатываем действия ударных групп в большом городе, а я в часы, отведенные новым командиром роты, хорунжим Збигневом Скрентковичем из Тернополя, провожу политинформации по материалам газет и контролирую вместе с ним раздачу пищи. После обеда хожу к хорунжему Роеку с письменным рапортом: старший сержант Добротливы все еще находится на излечении в госпитале. Тот, если не очень занят, задерживает меня и рассказывает о народной Польше, которую мы построим после победоносного окончания войны. Рассказывает интересно, убедительно, и я очень люблю его слушать.
Случаются у нас и свои радости. Так, в один из дней мы получаем теплое белье и меховые безрукавки, а после обеда смотрим выступления артистов дивизионного театра.
Приближается рождество. Ходят слухи, что мы должны получить посылки от гражданского населения. Чего только мы от них не ждем!
Как и прежде, ежедневно являюсь к хорунжему Роеку. После очередного моего рапорта вижу, что он сегодня необычно серьезен, что его что-то терзает, видимо, у него какие-то неприятности.
- Можно идти, гражданин хорунжий?
- Нет. Задержитесь на минуточку.- Офицер подходит ко мне, кладет на плечо руку и, глядя прямо в глаза, говорит отрывисто, дрожащим голосом: - Сегодня судили за дезертирство бойца из нашего батальона...
Наконец наступает долгожданное рождество. В каждом доме на видном месте устанавливаем елки и украшаем их чем только можно - аппликациями из бумаги, пустыми гильзами. После обеда вместе с командиром роты отправляемся в штаб полка за посылками для бойцов. Перед избой, где их выдает по разнарядке подпоручник Виктор Красовицкий, толпится очередь. Погрузив подарки от гражданского населения в машины, мы разъезжаемся по своим подразделениям. На обратном пути забираем трех бойцов - пополнение нашей роты. Они уже получили посылки и с удовольствием что-то уплетают - чувствуется запах домашней колбасы с чесноком. Подъезжаем к дому, в котором размещается "хозяйство" Скрентковича. На небе уже мерцают первые звезды. Командир торопит с разгрузкой. По старому польскому обычаю мы раскладываем посылки под елкой.
Из батальона возвращается писарь с двумя солдатами, которые несут в плащ-палатках рыбные консервы - по одной банке на каждого,- и начинается фронтовой рождественский ужин. Командир роты называет по книге учета личного состава фамилии, а хорунжий Скренткович вручает каждому бойцу посылку и банку рыбных консервов, крепко пожимает руку и желает скорейшего окончания войны и возвращения домой. Шуршит бумага, доносятся радостные возгласы. Одному достались толстые вязаные носки, другому - шерстяные рукавицы или шарф, а в них - обязательно письмо. И в каждом одна и та же просьба - поскорее освободить родину...
Сколько радости доставили нам эти искренние, написанные от всего сердца строки! И вот уже задорно звучат слова солдатской колядки:
Сегодня на фронте,
Сегодня на фронте радостная новость:
Тысяча бомбардировщиков,
Тысяча бомбардировщиков летит на Берлин.
Берлин горит, Гамбург рушится,
Русские стреляют, фрицы убегают...
В разгаре веселья дверь неожиданно распахивается и появляется группа офицеров из штаба полка и батальона. Они дают нам возможность допеть колядку до конца и только после этого поздравляют нас с праздником и желают скорейшей победы. За полночь. Иссякли запасы выделенной нам на рождество водки, стихает праздничное веселье, и мы отправляемся спать.
На следующий день занятий нет, и мы отдыхаем. Хорунжий Рыхерт набирает добровольцев для ночной вылазки за "языком". Желающих много. Он выбирает восемь человек, в том числе меня и одного из трех бойцов, только что прибывших в роту. На вид ему, самое большее, лет восемнадцать. На совсем еще юношеском лице едва пробиваются редкие черные усики.
Погода нам благоприятствует. На улице стоит сильный мороз. Висла покрылась толстым ледяным покровом. Мы надеваем маскировочные халаты и аккуратно обматываем бинтом автоматы, чтобы они в нужный момент не отказали и их не было заметно.
Плащ-палатки, в которые нужно будет завернуть пойманных немцев, перекрашиваем в белый цвет.
- Теперь мы совсем напоминаем привидения,- шутит Бенецкий.
- После обеда выступаем на передовую. Некоторое время ведем наблюдение за немецким берегом. За дамбой кое-где поднимается вверх белый дымок.
- Греются, сволочи,- догадался старший сержант.
Хорунжий Рыхерт ставит задачу. Первыми пойдут старший сержант - опытный боец, участник восстания - и новенький со смешными усиками. Как только стемнеет, полковые орудия займут огневые позиции на правом берегу Вислы и огнем прямой наводкой будут прикрывать наше возвращение с неприятельского берега.
Наступает ночь. На небе ни тучки. Мороз крепчает. Командир батальона напоминает, что действовать надо быстро, решительно и бесшумно. Снимаем с предохранителей автоматы. Двое разведчиков перелезают через дамбу. Мы выжидаем с минуту и отправляемся следом за ними. Перед нами - прибрежные кусты, в них прячутся паши дозоры. И вдруг где-то совсем рядом вспыхивает яркий огонь и раздается мощный взрыв.
- Скорее, вперед! - едва узнаю я взволнованный голос хорунжего.
Раздвигаем заросли и слышим чей-то стон. Впереди копошатся две белые фигуры.
- Нога, не могу идти, помогите, ребята...
- Подорвался на мине,- поясняет старший сержант.
- Не успел, бедняга, попасть на фронт, как уже отвоевался,- сожалеет капрал Вацлав Павляк.
- Быстро отнести раненого - и вперед,- приказывает хорунжий.
В ожидании возвращения товарищей мы сидим не двигаясь и дрожим от холода.
- Да, плохое начало...- ворчит Кровицкий.
- Зато конец будет хорошим,- перебивает его Рыхерт.- Сержант Кровицкий, назначаю вас вторым дозорным. Можете идти.
Спустя некоторое время по протоптанной дорожке отправляемся и мы. Кусты редеют, и мы делаем первые неуверенные шаги по покрытой льдом Висле. Здесь уже мин нет, и каждый выбирает себе свою тропинку. Немецкий берег все ближе. Слева над Варшавой взлетают вверх стайки трассирующих пуль. Вокруг тишина, лишь где-то позади нас потрескивает лед.
На минуту останавливаемся, чтобы осмотреться. "Наверное, уже прошли середину реки",- мысленно прикидываю я. Впереди нас все отчетливее вырисовывается немецкий берег. Через несколько шагов, следуя примеру идущих справа от меня бойцов, ложусь на лед. Внимательно прислушиваясь к каждому шороху, упрямо ползем вперед.
Вдруг прямо перед нами взлетает вверх осветительная ракета. Хотя ледяная гладь Вислы ровная как стол, прижавшихся к ней белых фигур не видно. "Да, фрицы начеку",- невольно отмечаю я, а движения мои почему-то становятся вялыми, медленными. Страх помимо воли парализует меня.
Чем ближе немецкий берег, тем интенсивнее работает воображение. Стоит такая тишина, что даже ушам больно. Продвигаюсь вперед еще на несколько метров и снова прислушиваюсь. С той стороны, куда мы ползем, доносится грустная мелодия. "Выпили шнапса и мечтают о том, что принесет им новый, 1945 год",проносится в голове. Скорее бы кончалась эта вылазка за "языком"...
С немецкого берега слышится лязг металла, резко хлопают ракетницы. С грохотом взрываются гранаты, им вторит яростный лай пулеметов. Над нашими головами то и дело пролетают огненные очереди. Становится светло как днем. Мы знаем, что белые маскировочные халаты делают нас почти невидимыми, но все равно плотнее прижимаемся ко льду и замираем. Сердце стучит в груди словно молот кузнеца, а пальцы, готовые в любую минуту нажать на спусковой крючок, нервно сжимают автомат. Но командир спокоен, и это помогает мне взять себя в руки. Пули немецких пулеметов и автоматов пролетают над уткнувшимися в лед бойцами, но страх постепенно улетучивается, уступая место трезвому расчету. "Видимо, немцы нас пока еще не обнаружили, и причиной этой яростной пальбы являемся не мы",- убеждаю себя.
