***

В детстве Вики частенько приходилось слышать в свой адрес фразу: «Не нравится? Съеби отсюда!», хотя он вообще не возражал. Даже голоса не подавал.

– Я бы рад, – грустно думал Вики.– Только некуда.

И делал громче транс в своей голове.

Став старше Вики понял, чем раздражал окружающих. Он, можно сказать, жил на съебах.

***

При свете фонарика все оказалось не так уж и страшно. Обычная плетеная корзинка, с которой ходят за ягодами и грибами деревенские девушки. Тем не менее, она являлась уликой. Пока единственной, но ведь куст старый, раскидистый. Под ним запросто можно спрятать труп. А то и парочку.

Участковый засучил рукава кителя и полез выяснять. Поковырявшись в кусте около получаса, он лишь исцарапал лицо и руки, но никаких следов больше не нашел. Вениамин решил передохнуть, прежде чем двигаться дальше.

И вдруг она выросла прямо перед ним. Живая, невредимая, в белом платье и цветами в распутных волосах.

– Наташа? – Вениамин не верил своим глазам, – Это ты?

Девушка огляделась, будто искала чего-то, потом с радостным возгласом всплеснула руками и наклонилась к Серенькому. Тот охнул, закатил глаза и помутнел сознанием. Наташа прошла сквозь него, словно участкового не существовало в природе, громко засмеялась, подобрала корзинку и направилась в сторону деревни.

– Началось! – пророкотал в светелке бабки Федоры портрет главы деревенской администрации и воссиял зловещим кровавым цветом.

***

Когда Вики понял, что живет на съебах, ему захотелось узнать. Вот только что именно? Вики рассудил, что когда узнает, то и поймет. Он принялся путешествовать и узнавать всякое. Было интересно, полезно, но не то. Пока однажды в клубе, где Вики играл транс, к нему не подошел парень в растаманской шапочке.

– Гениально, бро, – сказал парень, – я прям чувствую, как съебываю отсюда нахрен. Как ты это делаешь?

Вики в ответ постучал себя по лбу.

– Она всегда играет тут.

– А ты когда-нибудь врубал на полную? – поинтересовался парень.

– Никогда, – признался Вики.

– Ну, может, пора узнать, каково это?

И Вики узнал.

***

На следующий день после возвращения Наташи пропали еще три человека. Двое с концами, один, угрюмый забойщик скота Тихон, считай, тоже. Он напролом прошел сквозь толпу зареванных баб, выпустил с бойни ожидающую скорбной участи скотину и увел ее за собой в закат.

Через две недели не досчитались еще девятерых. Трое вернулись такими же, как Наташа, пугающе чужими.

Портрет главы администрации собрал перед собой лучших представителей деревенской общественности. Бабку Федору и участкового Серенького. Объявил осадное положение, велел никого за пределы деревни не выпускать, особенно в лес.

– И патрулировать! – приказал портрет. – Дружину собрать из добровольцев. Пусть ходят и музицируют. Особенно ночью.

– Зачем? – спросила бабка Федора.

– Заглушать зов зла! – пронзил ее грозным взглядом портрет.

– А что вообще происходит? – поинтересовался участковый.– Что с Наташей и остальными? Может, они больны? Это какая-то эпидемия?

– Не положено! Отставить вопросы! – голос портрета сотряс светелку. – Исполнять, что велено!

Вениамин с бабкой Федорой отдали честь.

– Так, – смягчился портрет и добавил туманно.– Если критическая масса… хмммм… превысится… хмммм… нажмете кнопку.

Бабка Федора ответила преданным кивком. Участковый ничего не понял, но спрашивать побоялся, надеясь, что поймет потом. Когда критическая масса… хммм… чего-то там…

Причина же, по которой Вениамин не сообщил портрету о своем намерении сидеть в засаде под ореховым кустом, была проста. Портрет Серенькому не нравился.

***

Оказалось, узнать мало. Нужно было еще понять. И Вики отправился туда, где все началось.

***

Упрямство Вениамина было вознаграждено. Когда он уже почти отчаялся, таращась в темноту и проклиная задеревеневший зад, в поле его периферического зрения появилась незнакомая фигура. Она мерцала, пульсировала и переливалась всеми цветами накаченной психоделиками радуги.

Как Серенький не старался, разглядеть фигуру не удавалась, она ускользала, стоило участковому сфокусировать взгляд.

– Я сейчас вызову подкрепление! – пригрозил Вениамин.– Прекратите издеваться!

Куст задрожал, осыпая Серенького орехами. Они били по нему так слажено и ритмично, что участковому стало казаться, будто играет очень знакомая музыка. Та, что звучала в нем с самого рожденья, просто он вырос и перестал ее слышать. Теперь она стучала в ушах веселым маршем. Сквозь него участковый различил голос. Говорила переливающаяся психоделическими цветами фигура.

– Всегда мало узнать, правда? Хочется еще и понять.

– Нет, – возразил Вениамин, – хочется, чтобы все было спокойно и как полагается.

– Тогда зачем ты тут торчишь каждую ночь?

– Чтобы пресечь это безобразие! С людьми черт знает что творится! – марш в ушах участкового сменил направление с веселого на казенно-героическое.

– Так они, вроде, не жаловались и помочь не просили, – заметила фигура.

– А ты, собственно, кто такой? –спохватился Серенький.– Предъяви документы.

– Серьезно? – рассмеялась фигура, – ты правда думаешь, они у меня есть?

– Документы у всех есть, – твердо заявил Серенький. – Так полагается.

– Как же тяжело… – посетовала фигура, – тугой ты. Но ничего не поделаешь, придется тебе понять, иначе никак. Прости, бро, сейчас будет громко.

Марш в голове Вениамина, обреченно всхлипнув, оборвался. Серенького окутало вязкой тишиной, мир померк, а затем взорвался тысячью осколков, чтобы собраться и закрутиться причудливыми узорами. Волна синтетического звука подхватила участкового, унося в самое сердце этого калейдоскопа.

***

На заре времен, когда мир был юн, смешлив и весел, он звучал музыкой. Она играла внутри каждого живого существа, сливаясь в единое гармоничное целое. В один особенно шумный и радостный день с ветки слез первый человек. Он не сильно отличался от нынешних людей, разве что стилем одежды и длинной хвоста.

– Даааа, – протянул он, оглядевшись, – полный бардак. Кто-то должен дирижировать этим блядским оркестром.