– Понимаешь, Инис. Дело даже не во мне. Пускай найдется достаточно наглый изменник и присвоит мой трон. Пускай мой народ сойдет с ума и с этим согласится – что маловероятно, ибо правитель, получивший трон обманом и без хорошей битвы, не по праву наследия и не благодаря собственным мужеству и силе, принесет своей стране только большие неудачи. Пускай. Но развязать войну с Югом… Никто не сойдет с ума настолько.

Игрейна немного помолчала, а потом продолжила:

– Смотри сама, Инис. За всю историю мы почти не ходили на вас войной. Грабили, бывало, да, но это ведь совсем другое дело. У вас есть земли, что намного плодороднее наших, но в них не живут наши боги. У нас всегда было меньше магов, чем у вас, меньше образованных магов, во всяком случае. Ваша техника всегда на шаг впереди – и даже Рандаир, объявив магов вне закона, совсем не отказался от техники и колдовского оружия, в основном лирианского, как я понимаю. Кто начнет войну с заведомо превосходящим противником? Заранее безнадежную войну? Что наши стрелы или воинское мастерство, когда один Лайонелл Хантор может запросто стереть с лица земли половину моей армии, лишь пожелав того?

И еще… и, может быть, главное… То, во что мы верим.

– Даже сильные верования – только идеи, – сказала Инис. – Для кого-то они истина, ради которой стоит умереть, а для кого-то – лишь предания. Для иных и вовсе – только вожжи, средство, чтобы управлять умами людей.

– Не идея, – покачала головой Игрейна, и в этот момент вечно ребячливая королева смотрела на менестреля, как на несмышленое, все еще глупое дитя. – Не идея – лёд. Ты не понимаешь, Инис. Пока не понимаешь. Может, и никогда не поймешь. Может, это надо было родиться во Льдах, чтобы видеть мир таким, каким видим его мы.

– Да, ваша земля по-своему прекрасна и весьма сурова, и потому, наверное, вы так и верите…

– Ты ведь видела имена?

Инис видела. Эти бесконечные списки имен, высеченных в скале льда. Имена ушедших за Грань, старых и молодых. Все, что остается от человека, когда и прах его возвращается земле. А лед хранит длинный список, в молчаливом и гордом трауре.

Когда же восходит солнце, красное северное солнце, стена льда, сплошь покрытая именами, вспыхивает ярким огнем. И имена горят вместе с ней; и мало что на свете может сравниться с величием и красотой этого пламени горящих имен – поразительным величием пламени, красивого до боли.

– Да, но…

– И знаешь наверняка всю эту историю про сотворение мира?

– Более-менее, но при чем…

– Но культуру нашу создали не боги. Ее нам дал человек… или, почти человек. Тот, кто дал нам наши обычаи. Тот, кто сделал нас тем, что мы есть. Не только нас, северян. Просто, пожалуй, вы уже и не помните о нем. Герой, заключенный в ледяную глыбу. Мы звали его иногда – Имхель, иногда – Эрда, иногда – как-нибудь иначе. Теперь уже все равно, потому что его истинное имя исчезло во льдах. Но его заветы мы храним как можем. Это – скрепы всему, Инис. Больше, чем просто идея. Это то, что в душе каждого из нас. Мы не должны идти войной на юг. Вам это принесет хаос, нам – лишь бессмысленную гибель. Эрда еще на заре времен знал об этом. По преданию, он говорил, что, если однажды нам придется переселяться – то мирно, оставив меч и боевой топор, и наших ледяных богов. Только пока мы можем, мы будем сохранять свои обычаи и свою культуру. С богами сладить тяжело; но попытаться можно. Это наш путь – следовать завету Эрды.

И, кроме того, как я уже говорила, даже все Княжества, вместе взятые, не имеют достаточно боевой мощи, – совершенно неожиданным образом закончила Игрейна.

Инис молчала, против воли несколько впечатленная услышанным.

"Кто такой был этот Эрда, если он был?" – подумала она. – "И за что его заточили во льдах?" Инис предчувствовала хорошую историю – и, возможно, преотличную песню.

Странный образ привиделся девушке, и странной печалью повеяло от него. И воображаемые струны в ее душе уже звенели, даже касаться не нужно было настоящей лютни, притороченной за спиной. Узнать бы больше – но расспросить Игрейну Инис не успела, ибо стоило открыть рот, как обе девушки почти одновременно заметили за поворотом дороги всадника, мчащего во весь опор.

– Это еще что? – пробормотала Игрейна, недовольно наморщив лоб. Еще издалека стало понятно, что всадник отнюдь не относится к простым и мирным жителям. И конь его был даже не курьерский – настоящий боевой, курьеры используют не таких лошадей. И посадка его…

– Перекрыть дорогу! – коротко скомандовала королева. Ее воины в молчаливом и сноровистом порядке тут же заняли свои места.

А всадник, явно заметивший их отряд и наверняка уже оценивший его боеспособность, и не думал сбавить ход.

И еще, приблизившись, он оказался всадницей.

Челюсть Игрейны совершенно не величественно упала вниз. Даже Инис – и то казалась изумленной сверх всякой меры.

– Эй, – шепотом позвала королева, – менестрельша! Ты сейчас видишь то же, что и я? Или просто пни меня посильнее!

– С удовольствием тебя пну, – так же шепотом ответила Инис, – но это же правда…

– Она! Мирта! – и Игрейна подхлестнула своего коня, устремившись навстречу той, кто некогда учила ее сражаться.

Поравнявшись с Игрейной, Мирта лихо осадила коня. И безо всяких церемоний закричала:

– Где тебя носит в такое время, Игрейна Даанийская? Падший знает где бродишь, вместо того, чтобы следить за порядком на собственной земле!

Несколько воинов переглянулись между собой, но вмешиваться никто не стал. Причины на то было две: кто-то знал Мирту или слышал о ней, а кто-то не знал и не слышал, но справедливо рассудил, что лучше не переходить дорогу человеку, который настолько силен, чтобы так разговаривать с их королевой, на расправу обычно весьма скорой.

– Ты из Дараа? Неужели правда…

– А ты как думаешь? Что я тут ради удовольствия мучаю вот это несчастное животное подо мной, пытаясь разыскать тебя??

– Здравствуй, Мирта, – вполголоса сказала Инис, на которую воительница до сих пор не обращала ни малейшего внимания.

– И ты здесь, – соизволила заметить свою дочь Мирта, совершенно не удивившись. – Мне кажется, или я пообещала с тобою не общаться?

– Ты меня простила уже три года назад, – вздохнула Инис.

– Да? Тогда ладно. О, действительно, что-то вспоминается. Хорошая тогда была битва. Но я будто слышала, что ты на юге?

– Была. Но теперь здесь назревают интересные события…

– Поистине интересные, раз уж мы обе здесь, – хмыкнула Мирта. – Однако расскажешь все потом. Сейчас – к делу! Сойдем с дороги, нам срочно нужно поговорить. Время не терпит.

Мирта была живой и деятельной женщиной пятидесяти с небольшим лет, среднего роста, с фигуркой юной девушки, стальными мышцами, и глазами, полными беспокойного огня. Она никогда не расставалась с оружием, темные волосы стригла коротко, как и Инис – чтобы едва доставали до плеч, и одевалась в совершенно неприличную для женщины кожаную одежду мужского кроя. В ней не было ни капли женственности – и ни капли сожаления о ее отсутствии. Мирта жила, как хотела, нисколько не заботясь о предрассудках и чужом мнении; она всегда твердо знала, что для нее правильно – и за это правильное она и сражалась, не слишком интересуясь славой или деньгами, хотя за долгие годы своей успешной деятельности стала настоящей легендой. Повинуясь лишь собственному пониманию справедливости, она всегда сама решала, за кого на этот раз стоит воевать. И, как ни странно, не раз именно этот ее выбор – выбор одного лишь человека – влиял на исход всего дела. Например, когда она спасала жизнь кому-нибудь важному, или привлекала на свою сторону целые отряды воинов, или выполняла какое-нибудь особенно рискованное задание, выступая в качестве военного курьера.

Потому что то была Мирта. И теперь она считала, что ей снова стоит вмешаться в дела северных княжеств (Мирта на Севере жила не раз и подолгу; она была одной из немногих южан, кого там ценили и уважали, и принимали ее везде, как свою). И для Игрейны присутствие здесь Мирты означало сразу две вещи: первое – дело действительно серьезное. И второе – надежда есть. Потому что есть хотя бы один человек, который будет биться за нее до конца.