– Но это еще не все. Подожди, не перебивай. Я к ее свите прибился и некоторое время с ними пробыл, а пьяные даанийцы – это пьяные даанийцы, особенно, если ты знаешь их язык. В общем, они здесь не для того, чтобы в очередной раз доказать, насколько могучая Игрейна всех сильнее. Они ищут Книгу Ааши. И они уверены, что Книга – в Рандаире.

– Что? – Инис вскочила на ноги. – Ульн, это точно? Это правда?

Книга Ааши! По телу Инис пробежала дрожь. Книга Ааши! Одна из утерянных Величайших Магических Книг, немыслимо древняя, созданная во времена могучих магов и легендарных героев, утерянная так давно, что многим уже и не верилось в ее существование. Любой маг был бы счастлив хоть прикоснуться к ней. Любой менестрель… менестрелю было бы достаточно даже просто увидеть ее своими собственными глазами.

– Говорю, что слышал, – Ульн был чрезвычайно доволен собой, глядя на то, как ярким пламенем разгораются глаза Инис Верделл.

– А если так, известно ли об этом Совету…

– Об этом как раз моя вторая история, – ухмыльнулся Ульн. – Был я недавно на границе Лирии… и там слышал, будто некий высший маг Ассоциации направлялся в сторону Рандаира. Тамошних людей очень удивило, не самоубийца ли он…

– Райярр!!

– Вполне возможно. В конце концов, кто там еще настолько безрассуден, чтоб его понесло в Рандаир. И все это значит…

– Что, скорее всего, в Ассоциации узнали о Книге, и Райярр, или кто бы там ни был тот маг, тоже ищет как раз ее. Что ж! – Инис снова поднялась на ноги. – Если все это правда, Ульн, песня твоя! И не болтай об этом с другими. Здесь все… слишком серьезно.

– Все, что угодно за песню!

– У тебя что, совсем гордости нет? – фыркнула девушка и, подхватив лютню, скрылась в дверях трактира. Ульн проводил глазами ее стройную фигурку с волосами, сияющими лунным светом.

– Может, и нет. Зато ты с высоты своего великого таланта, гениальная Инис, хоть на короткое время заметишь существование такого, как я, – тихо сказал мужчина, зная, что Инис уже не может услышать его.

                  ***

Говорят, что поначалу лишь хаос клубился в вечной пустоте, без формы и без меры, без цели и без цвета, и был он однообразный и никакой. Потом где-то в его бесконечности вдруг зародилась – великой волею Творца или сама по себе – первая магическая искра. И вот явились тьма и свет, и хаос перестал быть однородным, и так начинался мир. Бесконечность хаоса пронзили линии магии, они разделились на цвета, и цвета рассыпались на новые оттенки; из хаоса они сплетали все новые формы, и однажды магия породила жизнь, богов и людей, животных и растения… породила все, ныне сущее. А жизнь иногда порождает новую магию. Только медленно, очень медленно. Люди, с тех пор как научились использовать волшебство по своему разумению, черпают из этого потока слишком много и слишком быстро… куда быстрее, чем мир успевает восполнить его.

Здесь, в Рандаире, магия еще горит ярко. Поразительное явление: целая страна, враз отказавшаяся от колдовства. Ну, то есть, не совсем отказавшаяся – иначе рандаирцы в один миг оказались бы снова в диком веке, а потом очень быстро стали бы чьей-нибудь колонией. Однако магию здесь действительно использовали по минимуму, и ко всему колдовскому относились с опаской и неприязнью.

А ведь прошло каких-то десять лет.

Райярр грустно усмехнулся своим мыслям. Нет, конечно, в этой культуре было подобное стремление и до того… и до Двадцатилетней войны. Однако… Какие шрамы оставила война на этой земле, чтобы внушить людям такую ненависть к магам? Какие страшные, неизгладимые шрамы?

Вокруг Райярра веселились и пели люди. Всюду звенел смех. Сгущались сумерки, и кое-где уже зажигали фонарики, еще немного – и эти фонарики рекой потекут по улицам города, устремятся на север, к святилищу… Отчего в такой вечер – и такие думы?

Впрочем, нет. Думай. Думай, помни. Как тот, кто имел к произошедшему самое прямое отношение. Правда, не здесь. Далеко отсюда. И все равно – имел. Вспоминай, Райярр, Семивратье – ось всего, точка схода, день, когда молят об урожае и плодородии, об удаче и будущей жизни. И ночь, когда вспоминают жизнь прошлую, ушедшую.

Райярр вдруг посмотрел на проходящих мимо людей совсем иными глазами. Сколь многие из них успели поучаствовать в последней войне? Сколь многие?..

Песня отражалась от стен домов вокруг, и счастливый гомон, мешаясь с песней, взмывал ввысь, над головами, над крышами, над деревьями. Райярр поднял голову, и мгновение смотрел на луну, почти совершенно круглую, уже яркую в наступающих сумерках, белую, с чуть заметными темноватыми пятнами на ней. Песня, набирающая силу вместе с луной, отдавалась у мага внутри. Кто-то сунул ему в руку бумажную вертушку. Вертушка была из неплотной дешевой бумаги, красно-желтая, с золотистой сердцевинкой. Такие полагалось поджигать в самом конце церемонии, загадывая свои желания. Пока Райярр ее разглядывал, она стала вращаться от какого-то незаметного порыва ветра.

"Если я сожгу ее – принесет ли мне это счастье?"

Но Райярр в святилище не собирался, и молиться он не хотел. Вместо того маг повернул обратно к своей гостинице, но найти "Горбатую лошадь" не успел. Там, за спиною, прозвучал взрыв. И сразу затем небо окрасил бирюзовый отсвет аварийного заклинания.

На короткий миг Райярр замер на месте.

"Две тысячи Проклятых, ну вот почему? Почему всегда так?"

Что за день такой сегодня, боги светлые??

Канан был подмастерьем младшего техника при Святилище Богинь. Вышло ему семнадцать с четвертиной лет, был он тощ, высок и черноволос, немного неловок, но работал исправно, а больше всего на свете он хотел стать героем. Он знал наизусть все геройские романы, какие только можно было в Ирше разыскать; ночами он представлял себя то Мельком-Завоевателем, то Великим Унном, а иногда даже каким-нибудь магом из историй, сложенных до последней войны. Он воображал жуткие бедствия и великие катастрофы, и себя, всегда приходящего на помощь несчастным пострадавшим, непременно в самый подходящий момент. Однако бедствий и катастроф, как назло, не случалось, к тому же, пару раз юноша знатно опростоволосился, пытаясь помочь тем, кому его помощь совсем не требовалась… от воспоминаний о жене мельника, которую он собирался защитить, как оказалось, от собственного мужа, до сих пор щеки заливались краской.

Зато, когда случай наконец представился, Канан этого даже не понял. Он и подумать не успел ни о каком геройстве. Просто сделал то, что казалось ему самым правильным в этот момент. То, что должен был сделать в этой ситуации маг-техник. А что можно было паниковать, бежать, и вообще самому спасаться, он понял уже тогда, когда держал своим заклинанием все трещащие своды святилища. И тогда же он понял, что никуда не побежит.

Потом мастера долго задавались вопросом, как вообще могло это случиться. Немало копий было сломано в этом споре, немало странных гипотез выдвинуто. Как могли взорваться бочки с порохом для фейерверков, со всех сторон облепленные противопожарными заклинаниями? И почему этот взрыв имел такие последствия, ведь пороху было мало, да и не должно было так случиться, чтобы на славу построенное сооружение – главное городское святилище! – так легко разрушилось. Кто-то говорил об аранских злоумышленниках, кто-то даже о землетрясении, коих здесь не было уже необозримое количество веков. А истина оставалась, как всегда, где-то за горизонтом, что, как всегда, никого не смущало.

А в тот момент, когда все это случилось, когда не было еще ни аргументов, ни гипотез, а была только толпа насмерть перепуганных людей, мальчишка-техник активировал свиток аварийного заклинания и удержал весь огромный свод святилища.

– Спокойно! Уходите отсюда! – выкрикнул он. Голос Канана срывался от напряжения: святилище было старым, великолепным, очень изящным на вид крытым сооружением на террасе у самого края Великого Билланорского Леса; изящным, но очень массивным на самом деле. И ясно было – всем, начиная с самого Канана, что слабенький свиток, не рассчитанный на такую нагрузку, да еще поддерживаемый лишь силами подмастерья-техника, даже не полноценного мага, долго не продержится. Люди бросились к проходу, от которого вилась тропинка вниз, к центру города. Возникла толчея и давка. Заклинание мерцало.