Севастополь, ул. Курчатова, Южный КПП

Нескончаемый день.

– Эй, Кирюха! Ты чего такой сосредоточенный?

Мужчина в серых брюках и бежевой рубашке окликнул мальчика лет десяти, сидевшего на скамейке. Тот увлечённо изучал помятый лист бумаги и не сразу понял, что от него хотят.

– Зазнался, Кирилл Анатолич? – рассмеялась женщина в синем платье.

– Не, мам-пап, не слышал, – скороговоркой отозвался мальчик.

– Что это там у тебя? Где нашёл? – поинтересовался отец, скорее для порядка.

– Да не знаю, бумажка какая-то. На причале валялась. Мам-пап, я схожу искупнусь, ладно?

– Мы с мамой в кафешку идём, там.

– С парусами? – перебил мальчик.

– сегодня у Дины Иосифовны юбилей, поздравим. Ну да, с парусами, твоими любимыми. С нами не хочешь?

Мальчик помотал головой.

– Ну давай, искупаешься – и сразу домой, ладно?

– Ладно, – мальчик подошёл, обнял маму, улыбнулся и стремительно побежал по улице. Он пересёк дорогу, преодолел несколько пролетов лестницы – и вдруг его окликнули.

– Привет, Кирилл! Как поживаешь?

Мальчик увидел темноволосую девушку с забавным маленьким носиком на круглом жизнерадостном лице. Она стояла среди розовых кустов, держа в руке красный секатор.

– Здравствуйте, тётя Альбина! Смешная у вас штука. Что это?

– Ухаживаю за цветами, чтобы были красивей всех. – Кирилл понюхал розы, поколебался и сорвал маленький цветок. – И какая я тебе тетя? – девушка старательно изобразила обиду, но та будто не прижилась, и мальчик снова прыснул со смеху. – Мне двадцать лет всего.

– Вы хорошая, – неожиданно ответил Кирилл. – Всегда вас добрым словом вспоминаю.

– А вот цветы больше не рви, – теперь девушка старалась показаться строгой. – Они ведь живые. А жизнь надо уважать.

– Пусть это будет привет от вас, – мальчик вдруг застыл как вкопанный, как-то дико посмотрел на Альбину. Девушке стало не по себе.

– Ну иди уже, – неуверенно проговорила она. – Водичка сегодня что надо.

Мальчик дошёл до металлических ворот, вгляделся в крупную табличку. Массивный герб с серпом и молотом проржавел, в нескольких местах от него отвалилась краска. Не лучше выглядели буквы, расположенные под ним, некоторых даже не хватало:

Поверх надписи чёрным маркером было выведено страшное: ГР.ОБ. Кирилл даже не подозревал, что это может означать, но эта табличка его завораживала. Каждый раз, отправляясь на море, он останавливался и подолгу увлечённо её изучал.

Придя на Круглый пляж, он скинул футболку на песок и бросил сверху розу. Сунул руку в карман и вдруг вспомнил: весточка. Что-то нужно было с ней сделать; Кирилл порыскал глазами вокруг и нашёл зеленую бутылку с пробкой; таких на местной набережной всегда было достаточно, взрослые мужики пили из них что-то своё. Прищурившись, Кирилл посмотрел на большую голову Ленина: не осуждает ли его Ильич? Но Ильич выглядел безмятежным, и мальчик принял это как знак одобрения. Он добежал до моря, ополоснул бутылку и аккуратно поместил внутрь свёрнутый в трубочку лист. Взгляд упал на розу; недолго думая, Кирилл схватил её, приложил к бутылке.

– Поместится, – сказал он, вставил стебель в горлышко и медленно протолкнул, стараясь не повредить цветок. Когда дело было закончено, он изо всех сил вдавил пробку и несколько раз перевернул бутылку, хмыкнул: вроде надёжно.

Оставив одежду на песке, мальчик добежал до аллеи в конце пляжа, прошёл между высоких кипарисов и оказался на втором причале: сюда не подходили катера, и он выглядел заброшенным. Кирилл дошёл до конца причала, где стоял одинокий фонарь, поднял голову и увидел разбитую лампу. На щёку упала крупная капля. Мальчик поднёс руку к щеке, протёр – и тотчас упала другая, за ней ещё несколько, и уже спустя какие-то секунды полил мощный летний дождь: капли затанцевали на причале, разбиваясь о бетонную поверхность. Мальчик подошёл к краю, замахнулся что было сил и громко крикнул:

– Лети!

Бутылка шлёпнулась в воду, и Кирилл, довольный тем, как далеко удалось её бросить, со всех ног помчался на пляж, забежал в воду и сразу же поплыл. Тяжёлые капли нещадно хлестали его по голове, а прямо над ней, где-то высоко в небе, вдруг вспыхнула яркая трещина молнии. Но мальчика это не смущало, он вовсю работал руками, отдаляясь от берега, а когда устал, развернулся на спину и так лежал, качаясь на воде. Справа виднелась набережная с большими кипарисами, высотное здание общежития, качели, низкий забор, вдоль которого прогуливались люди. Парочка на скамейке кормила котов. Устав лежать, мальчик перевернулся, снова сделал гребок – и как вдруг в ужасе вскрикнул.

Перед ним, на расстоянии пары метров, чуть выше поверхности моря, застыл крупный, размером с футбольный мяч, светящийся сгусток. «Шаровая молния? – подумал мальчик, и сердце бешено заколотилось в груди. – Здесь, над морем? Откуда? Но ведь так не бывает, – пробормотал он негромко и тут же сорвался на крик. – Так не бывает, мне же в институте говорили! Мне же обещали!»

Шар висел, источая мертвенное сияние, и мальчик медленно повернул голову: на причале, откуда он бросил бутылку, ярким светом вспыхнул фонарь. Кирилл зажмурился и развернулся к берегу. Сгусток, словно выжидая, не менял положения.

– Эй, помогите! – крикнул мальчик, и вдруг заметил, как сильно изменился берег. Его очертания словно размылись в тумане, и Кирилл едва различил серую стену общежития. На набережной больше не было ни людей, ни котов – да и самой её как будто не было. Всё, что казалось прежде таким живым и знакомым, превратилось в плохо прорисованную чёрно-белую схему. Кирилл услышал странный звук, похожий на потрескивание – так звучат помехи в эфире радиостанции. Он повернулся к шару, и в тот же миг всё залил яркий свет.

Его что-то больно ударило. Серые стены общежития рассыпались, как горстка пепла, ледяное море разбилось на куски, стремительно летящие во все концы вселенной, и начался бесконечный – как тогда показалось, – полёт.

Прервав полёт над прудом, маленькая чайка камнем кинулась вниз, схватила кусок хлеба и так же стремительно взлетела. Рыжая утка-огарь вытянула шею, открыв было клюв ущипнуть чайку, но так и осталась ни с чем. Высоко над деревьями летали похожие на чаек птицы с огромными крыльями. Было приятно смотреть на их кружение, да и вообще вверх, в небо. Хотелось задуматься о высоком, как наверняка сказал бы кто-то из прохожих. Был обычный московский день, с утра обещали грозу и ветер, но они так и не начались.

– Здесь уже кормят, – нетерпеливо пропищал недовольный голос.

– Пойдём дальше, – рассудительно ответили ему.

– Везде кормят, – заметил третий, старческий.

Митя не стал оборачиваться. Он отломил от горбушки батона кусок и запустил как можно дальше. Несколько крякв резко рванули к пище, ринулась туда и чайка. Из зарослей рогоза вынырнул шустрый утёнок, схватил кусок хлеба и уплыл от взрослых птиц, огибая их резкими зигзагами. Утки вытягивали шею, нападая на птенца, но он оторвался от всех преследователей и стал поедать добычу. Митя отломил ещё кусок, бросил в другую сторону – и птицы устремились туда. Он посмотрел на оставшийся ломоть, переложил в другую руку, сильно отклонился назад и зашвырнул в пруд. Увидев крупный кусок, к нему помчались чайки, самая прыткая выхватила хлеб, но другие тотчас набросились и, не успев взлететь, птица выронила добычу. Кряквы и чайки, истошно крича, бросились делить хлеб, а Митя достал новую буханку. Самые смелые птицы выходили на берег, приближались к нему вплотную, глядели пристально. Казалось, их можно схватить, вот только Митя боялся, что утка извернётся и укусит. Он рассыпал хлеб вдоль берега, и птицы торопливо подъедали его. Между неповоротливыми кряквами сновали воробьи и синички, выхватывая крошки, а пара ворон на ближайшем дереве высматривала, на кого напасть. Митя удовлетворённо хмыкнул, глядя на птичью возню. Из воды вылез суетливый огарь; прижав к земле голову и вытянув шею, он быстро распугал мирных крякв.