– Догнать его?.. – спросил ганта Колдуна.
– Не стоит, – отмахнулся тот.
Обмакнул палец в крови, вывел у себя на ладони алую спираль и прокашлял что-то рваной глухой скороговоркой. Поднял окровавленную ладонь, подул над нею в сторону уборной.
– Вот и все, – сказал он.
Шаваны поняли, что служка рухнет замертво, едва добежит домой.
Каждое проявление жутких способностей Колдуна прибавляло им уверенности в себе. Они считали Колдуна частью своего отряда, а себя – частью его силы. В сравнении с могуществом магии любые стражи да констебли казались смешными.
Впрочем, Колдун полагался не только на магию. Он был не чужд и простой человеческой хитрости. Каждый атакованный банк находился в вольном городе. Полиция вольного города могла вести поиски только в его стенах, и грабители, едва проехав ворота, спасались от нее. Дружинам окрестных лордов не было дела до проблем вольных городов. А воинство герцога Альмера также смотрело на грабеж сквозь пальцы: ведь пострадавшие банки принадлежали чужеземному графу Шейланду. Уже три шерифа объявили розыск «неистовой банды» и три судьи обещали шаванам неминуемую виселицу, но методично и повсеместно их пока не искал никто.
– Голова колдунская! Возьмем еще пять банков – и заживем лордами!
– Будем как шиммерийские богачи!
– У каждого по дворцу и табуну коней!..
Однако с каждым днем Чара и Неймир становились все мрачнее. Они почти не говорили меж собою: о чем говорить, когда и так все ясно? Они исправно получали свою долю (уменьшенную на десятину) и не пачкали руки лишней кровью. Но на душе выли шакалы, и чем дальше – тем пуще. Все сложней было закрывать глаза на правду, а правда та, что ввязались они в дрянное дело. И как выпутаться – неясно. Уйти сейчас, не взяв десяти банков, обещанных Колдуну? Тогда судьба их решена: мерзавец смочит ладонь чьей-то кровью, пролает заклятье, подует во след Спутникам… Поговорить с ним? О чем? От колдовства его не отговоришь – это все равно, что запретить вороне каркать… Поговорить с Бираем? Тоже без толку. Ганта из тех, кто уважает силу, а сила – явно на стороне Колдуна… Оставалось одно: поневоле делать дело и ждать, когда все кончится. Ни Ней, ни Чара не бывали на каторге, но думали, что там все точно так же: гребешь поневоле и ждешь свободы.
Лысые хвосты.
В четвертом банке – Ней не запомнил названия городка – случилось нечто. Среди жидких, как похлебка, охранников попался один. Успел выхватить нож, когда следовало, и ударил раньше, чем ударили его. Когда схватка кончилась, шаван Хаггот зажимал рукой вспоротый бок, а кровь лила меж пальцев.
– Ганта, помоги… – шептал Хаггот, скрипя зубами от боли и чуть не плача от отчаянья. – Ганта, не бросай!
Проще и легче всего было добить раненого. Он все равно не проскачет больше мили – а значит, завтра будет болтаться в петле. Но если заколоть Хаггота, то Колдун, конечно, поднимет ему веки и выпьет душу. Каким бы ни был ганта Бирай, но такой судьбы своему всаднику он не желал.
– Перевяжите его, усадите на коня!
Шаваны обматывали Хаггота тряпками (а те мигом пропитывались кровью) и пытались поднять его в седло (а он валился набок, как шмат мяса без костей). Колдун глядел на все с этаким немым вопросом и подмигивал Бираю: мол, зачем возня, когда можно просто?..
– Да быстрей же, ослы! – ревел ганта. – Гирдан, сядь с ним!
Гирдан разделил коня с Хагготом.
– Спасибо, брат… – прошептал Хаггот.
– Да провались ты в нору! Из-за тебя оба погибнем.
Гирдан был прав: под тяжестью двух всадников лошадь еле рысила. Если будет погоня, этим двоим точно конец.
В сумерках они выехали из городка, двинулись по дороге. То было мучение, а не скачка. Отряд еле полз, поминутно тревожно озираясь в ожидании погони. Гирдан с Хагготом все больше отваливались назад. Хаггот то стонал, то бормотал жалобно:
– Братья, прошу… Ради Духов Степи… не бросайте…
Шаваны отвечали со злобой. Все ненавидели Хаггота – за то, что он еще жив.
Чара придержала коня, поравнялась с отстающими, сказала Хагготу:
– Ты был из тех, кто бросил нас на съедение литлендцам. Помнишь?
Но мало злости сохранилось в ней, жалость пересилила. Приблизилась, потрогала Хаггота, при свете луны заглянула в лицо. Шаван был рыхлым, как тесто, бок и бедро блестели от крови, лицо белело полотном.
– Его надо к лекарю, – сказала Чара.
Кто-то гоготнул, Гирдан фыркнул. Но ганта Бирай сбавил ход, потер затылок. Очень не хотелось ему видеть, как Колдун выпьет душу всадника.
– Чара, я сам вижу, что надо. Только где лекаря взять?
– Там, – сказал Неймир, указав в просвет меж холмов на западе.
Горстка светлячков мерцали там – огни поселка.
– Слишком близко к городу. Нас найдут, – проворчал Гирдан.
– Не найдут, если разделиться. Мы с Гирданом, – сказал Бирай, – повезем Хаггота к лекарю. Остальные скачут во весь дух дальше по дороге, оставляют следы. А к рассвету кружной дорогой возвращаются – на околице поселка мы вас встретим.
И ганта с Гирданом свернули в поля.
Остальной отряд пришпорил коней. Скачка согрела тела и отогнала тревоги, на душе вроде как просветлело. А преследователи все не показывалась – упустили констебли свой шанс. Прозевали тот час, пока шаваны шли медленно, теперь же – пусть попробуют нагнать!
– Дамочка, – позвал Колдун, – подъедь-ка, разговор есть.
Чара поравнялась с ним. Колдун сказал:
– Как для убийцы с многолетним опытом, в тебе излишек милосердия. Оно снижает твою ценность в деле.
– Я шаван, а не убийца. И мне плевать, как ты меня оцениваешь.
– Оно-то да, но лишние принципы тебе же портят жизнь. Сама себя обманываешь. Вот, думаешь, зачем ганта разделил отряд?
– Чтобы спасти Хаггота.
– Чтобы добить не у меня на глазах. Едва мы пропали из виду, Бирай с Гирданом кончили беднягу и поехали спать. Вот тебе все принципы.
Голос Чары заклекотал яростью:
– Быть не может. Не верю!
– Верь или не верь – ничего не изменится.
– Зачем же ты позволил?! От лишней души отказался!
– А может, тебя хотел поучить. Ты забавная, дамочка.
– Чушь! Все вранье! Хаггот уже у лекаря!
– Давай поспорим. Завтра приедем в ту деревню. Если найдем Хаггота живым – ублажу твое милосердие, в следующем банке кого-нибудь пожалею. А нет, – он плямкнул губами, – тогда с тебя поцелуй.
Вместо ответа Чара хлестнула коня.
Деревня оказалась не деревней, а крохотным городком. Несколько дюжин домов и мастерских обступили кольцом замок местного барона, что давал им защиту, а может, и искровую силу. На рассвете увидев замок, Колдун остановил отряд и отвел за холм:
– Не стоит маячить на глазах у лорда.
Выбрал двух шаванов, послал на разведку. Чара сказала:
– Я с ними.
Неймир:
– Я тоже.
Колдун ответил:
– Ты, воин, останься. А ты, дамочка, езжай. Посмотришь, кто победил в споре.
Он сально подмигнул напоследок, но Чара уже скакала, не оглядываясь.
На въезде в городок разведчиков окликнули: Гирдан сидел на лавке у чьего-то крыльца.
– Припозднились вы, я уже зад отморозил. Давайте за мной!
– Где Хаггот? – спросила Чара.
– Как – где? А сама-то не знаешь?
Она рыкнула от ярости:
– Спросила – отвечай! Где Хаггот?
– Скоро увидишь.
Они проехали по кривой улочке, свернули на другую и спешились у дверей двухэтажного дома. Гирдан потянул – оказалось не заперто. Вошли в сени, оттуда в залу.
Там, у камина, тлеющего углями, вольготно развалился в кресле ганта Бирай. Его сапоги стояли рядом, босые ноги вытянулись на табуретке, в правой руке дымилась большая кружка чаю. Левая же лежала на плече белокурой девушки.
– Заходите, парни, располагайтесь, – проворковал ганта Бирай. – Это чертовски радушный дом. Верно, красотка?
Он потеребил девчонку, и та встрепенулась, на миг подняв лицо. Девушка была хрупка, как хворостинка. Большие глаза блестели страхом, веки краснели от слез.