И они остались одни. Дженис по-прежнему на коленях, словно поклоняясь своему божеству – его пенису. А тому, похоже, эта картинка пришлась по вкусу. Он уже вновь удлинился, обретая прежнюю твердость, возбужденный надеждой, что больше не будет ненужных перерывов в его увлекательной деятельности.

Так кто же она, эта Весталка? Лицо ее все еще было скрыто вуалью, как она того пожелала, хотя сама она сняла последние остатки одежды с того, что он хотел бы укрыть от нее. Ничего больше. Каждая пядь его тела принадлежала ей сейчас, когда он заявил, что сделал свой выбор.

Но он пока хотел, чтобы ее тайна оставалась нераскрытой. Он желал ее такой, какой она была, покорной и смиренной у его ног, но страстно стремящейся заполучить его пенис. Пара, подобранная на небесах, с легкой иронией подумал он, затем повалил ее на пол, раздвинув ей ноги, и немедленно приступил к делу.

Свершилось. О Господи, свершилось. Он выбрал ее. У нее захватило дух от этой мысли. Она едва удержалась от желания сделать что-нибудь, что могло бы изменить его решение.

Еще было совсем рано, хотя он уже успел взять ее на полу, затем прижав к стене и лишь потом на кровати. И вот теперь они снова лежали, тесно прижавшись, одной рукой он тискал ее грудь, другая тем временем, тихонько скользнув вниз живота промеж ног, старательно пыталась раздвинуть губки ее лона.

Все ее тело тут же обдало жаром. Прикосновение его ищущих, требовательных пальцев больше всего возбуждало ее. Хотя нет. Больше волнует тот палец, что теребит ее напряженный сосок. Нет… скорее, и то и другое вместе… О-о-о… А теперь его пальцы в промежности взялись за пылающий, жаждущий бутончик клитора.

Его длинные, искушенные пальцы скользили, щупали, ласкали, она моментально вся взмокла; большой и указательный лихорадочно массировали ее сосок, дергали и разминали его, тут же нежно обводя его контуры… ее стоны подстегивают его, и вот уже твердый как камень член бьется в округлости ягодиц… вызывая взрыв наслаждения… все, что он захочет, все…

Она кончила… обильно, сочно, жарко… И пока она таяла в сладострастных муках, он вошел в нее сзади, вонзив свой жезл промеж ног и не преставая массировать ее сосок.

Хватило пары энергичных толчков, чтобы довести его до продолжительного, медленного, невыразимо сладостного извержения в самых глубинах ее трепещущего естества.

– Пылкая, нагая, жаждущая секса Весталка меня просто околдовывает, – шепнул он ей на ухо. – О чем она думает?

– О том, что член моего повелителя обворожил меня, – также шепотом ответила она.

– Отлично, потому что он снова жаждет войти в тебя.

– Именно об этом я и думала… И он вошел в нее, невероятно твердый и стойкий, и снова излился в ней.

Ему захотелось рассмотреть се в зеркале. Он ухватил ее за бедра, поглубже заправил свой член меж полушарий ягодиц и принялся разглядывать себя в зеркале, не переставая поигрывать ее сосками.

Она смотрела на эту невообразимо эротичную картинку: ее голое тело корчится, извивается и изгибается в одном ритме с его телом, ее нога закинута на его ногу, а тонкий каблучок ее сапожка бьется о его ботинок.

Ей видна часть его толстого члена, погруженного в ее лоно. У нее перехватывает дыхание. И эти настойчивые пальцы, теребящие, терзающие, пощипывающие ее соски… они заводят ее, доводят до экстаза, еще чуть-чуть, и она взорвется. Но она не хочет, чтобы он остановился. Она готова без конца плавать в этом ощущении полной отдачи и обладания, а его искушенные пальцы продолжают обрабатывать кончики затвердевших сосков. Именно так, именно там…

«Мне слишком нравится это…

Великий Боже… Да ради такого наслаждения я готова навсегда подчиняться ему во всем… Я не могу… Я не должна… Мне хочется…

Женщины из века в век делали это – отдавались голой чувственности, откровенной похоти… Я смогу… Это все мое…

Уже сейчас. Он избрал меня. Он дал мне это… Я не могу, не могу, не могу…

Что это за победа, если я покоряюсь и полностью отдаюсь ему? Чему это его научило? Чему это научило меня?»

У нее вырвался глубокий гортанный возглас восторга. Что бы он ни делал, она не хотела, не желала, чтобы он останавливался. Даже видя все в зеркале, она не могла объяснить таинство того, каким образом получается, что, когда он ласкает ее соски, это вызывает у нее взрыв наслаждения. Как его деликатные круговые движения пальцев вокруг ее венчика заставляют ее буквально таять от неги.

– Обещай, что ты всегда будешь голой со мной, – жадно хрипел он ей в ухо.

– А ты денно и нощно станешь так играть моими сосками… – задыхаясь, шептала она прерывисто. Это просто колдовство, думала она. Ее реакция противоречила всему, что она поклялась исполнить, так покорно отдаваясь ему.

Она даже представить себе не могла, что будет так увлечена, очарована и захвачена им, его ласками, его сексом, его умением доставлять наслаждение. Ей и не снилось, что будет говорить ему подобные вещи, молить его, чтобы он хватал ее голые груди, когда ему вздумается, страстно желая, моля его еще и еще пронзать ее своим стальным членом.

Он так глубоко проник в нее, что она боялась пошевельнуться, пока его пальцы терзали и мучили ее соски.

И тут он вдруг перевернулся на спину, увлекая ее за собой так, что она устроилась на нем сверху, а его твердый толстый член упирался в самое ее нутро.

Он обрабатывал ее груди, сжимая, потирая, поглаживая и разминая их, а затем тут же находил и хватал ее соски. Деликатно и нежно он брал каждый сосок двумя пальцами, чтобы ее охватывало сладострастие, когда он завладевает ими.

«А потом отвергнуть его так же, как он отверг и бросил сотни других до меня».

Но как сможет она отвергнуть такую восхитительную, невыразимую чувственность, возникшую между ними? Мужчины умирали, женщины ломали свои судьбы ради этого, а тут вот оно, он дал ей это добровольно или по своей прихоти как раз потому, что она оказалась немного другой, чуть более восприимчивой и чувствительной.

И он хочет делать это законным образом, он хочет назвать ее своей женой.

Она не рассчитывала, что окажется перед подобной дилеммой. Она думала, что будет полна ненависти, став его жертвой. Что ей придется притворяться и она проклянет все, связанное с ним.

Она не могла даже предположить, что дело дойдет до спальни, поскольку две другие кандидатки обладали гораздо большим опытом.

И вот сейчас она здесь, и она должна отказаться от того, чего желает больше всего в жизни, во имя всех женщин, которых он скомпрометировал и честь которых погубил. Таков был ее обет. А его эротизм и мужской шарм не должны иметь никакого значения.

Ее потрясла дрожь сожаления. Она с трудом сдерживалась, чтобы не отвести глаз, смотря на их отражение в зеркале. Какие воспоминания останутся у нее, кроме тех моментов их плотского единения?

И вот она здесь, обласканная им, залитая его спермой, убаюканная его руками.

А она ли была здесь? На ее лице все еще была вуаль. Он называл ее Весталкой.

Она должна уйти.

Она обязана уйти, потому что женщины не покидали Уика – он бросал их. Безжалостно. Бессердечно. Правда, давая им кучу драгоценностей в качестве утешения. Но все же бросал.

Она отвергнет его. Это будет чудом проявления ее гордости. Тогда уж Инночента сможет еще раз попытать удачу с ним, как только откроется, естественно, подпольным путем, что союз «она и он» не состоится.

О-о-о… Поток сожаления грозил залить ее.

Но такой человек, как Уик, никогда не пойдет на поводке, не будет вести себя нормально, не поверит, что в семье и браке можно хранить честь, верность и достоинство.

Бросая его, она защитит честь всех тех женщин, которых он использовал и которые поверили, что он может измениться.

– Где она?

Уик запер дверь на засов, его рев гулким эхом разносился по пустому коридору. Где-то в доме в мертвой тишине часы пробили пять. Гулкое безмолвие.

– Уилтон! – Он не слишком церемонился с ней и даже не спешил одеться, когда она вошла в комнату. Он даже не пытался скрыть свою ярость. – Где женщина?