Легко рассуждать о жизни, когда стоишь от нее в стороне. У Дженис совершенно не было опыта в подобных ситуациях, и она не знала, как подавить стыд и отвращение, охватившие ее в первую минуту, когда граф начал ласкать ее грудь, глядя прямо ей в глаза – лиса, наслаждающаяся страхом своей жертвы.

Но больше всего ее испугало то, что вместо унижения и возмущения она совершенно неожиданно ощутила удовольствие, которое, зародившись где-то внизу живота, горячей волной медленно растекалось по всему телу, становясь все жарче под умелыми – о ужас! – пальцами Уика.

Дженис была не в силах противиться этому. Она потеряла всякую власть над своим телом, которое наполнялось неведомым доселе жаром, распространявшимся, словно струйки жидкого серебра, от соска и дальше, во все закоулки тела.

И вдруг пальцы Уика перестали двигаться; казалось, он прекрасно знал, что даже когда его рука замерла на груди девушки, ее тело продолжало испытывать острое наслаждение.

Дженис чувствовала себя абсолютно голой. Ее девственная броня неведения оказалась пробитой, и она познала свое тело, силу его желаний – его предназначение. Секреты женской чувственности, о которых знали мужчины и умело ими пользовались начиная еще со времен Адама и Евы, заставляли цариц забывать обо всем на свете и отдаваться во власть своей страсти с простолюдином, а обычных женщин – менять свободу на рабство сладострастных наслаждений.

А ведь Дженис лишь слегка приоткрыла дверь в мир запретных удовольствий, который начиная с этого момента готов был раскрыться перед ней во всем своем многообразии.

Да, наступил момент, где уже не было пути назад. Здесь и сейчас Дженис должна была забыть о своем страхе и сделать шаг в неизведанное; смириться с неизбежным и отдать свое тело и душу во власть человека, чья личность пугала и в то же время манила ее.

Это был поворотный момент. Уик, прекрасно знавший, какие эмоции вызывают его ласки, пристально следил за тем, как менялось лицо девушки, отражавшее, как зеркало, все испытываемые ею чувства. Дженис никак не удавалось собрать воедино разбежавшиеся мысли – она совершенно не была подготовлена к тому новому, восхитительному ощущению острого наслаждения, о существовании которого она даже и не подозревала.

– Ах, моя Весталка, да ты просто откровение… – прошептал Уик. – Нет ничего лучше, чем укол горячего и упругого соска девственницы… Я должен видеть всю твою красоту… – Уик выжидающе посмотрел на Дженис. Однако, несмотря на шок, в котором пребывала девушка, протеста с ее стороны он не заметил.

Дженис пыталась сделать вид, что ничего необычного не происходит, и старалась выглядеть спокойной. Она решила больше не оглядываться назад, отдавшись на милость графу, который, не теряя времени даром, откинул в сторону кружева с корсажа и стянул вниз прозрачный муслин, прикрывавший ее грудь.

Тело Дженис окатила горячая волна, а обнаженный сосок, который жил теперь своей отдельной жизнью, затвердел еще больше.

Эта часть тела ей больше не принадлежала. Соблазнительная в своей наготе, она жаждала тех ласк, о которых девственницы и не ведают, но опытные женщины отдают многое, только бы испытать их.

Вещи, которые он проделывал с ее сестрой и о которых она никогда ей не расскажет…

О Господи, так вот о чем молчала Джулия? Ну конечно же, об этом… и еще обо многом другом…

Дженис закрыла глаза. Что же дальше, что?

– Такой сосок требует губ… – промурлыкал граф; любуясь грудью девушки. А затем, не услышав ответа, Уик склонил к ней голову и, не обращая внимания на холодную ярость, пылающую в глазах Дженис, медленно обхватил губами горячий сосок. Тонкие струйки расплавленного серебра превратились в обжигающий поток, который устремился в самый низ живота. И по мере того как губы и язык Уика ласкали девушку все настойчивее, зарождая в ней желание, пожар внутри ее тела разгорался все сильнее.

Когда Уик в последний раз с силой сжал губами упругую плоть, Дженис почувствовала, как ноги не слушаются ее и она медленно начинает падать. Граф подхватил ослабевшее тело одной рукой, не отрывая губ от горячего соска, словно желая до последней капли вобрать в себя наслаждение. Девушка безвольно повисла на руках своего соблазнителя.

Когда граф неспешно оторвал губы от ее груди и взглянул на девушку, его глаза не выражали ничего, кроме триумфа победителя. Дженис сразу пришла в себя и оттолкнула его. На долю секунды она забыла, что для Уика это было обычным делом. Женщины, готовые отдать все, лишь бы оказаться с ним в постели, падали к ногам графа сотнями, моля о тех ласках, которые только что отведала сама Дженис.

Ну уж нет, она не собиралась превращаться в одну из этих сладострастных хищниц. В вихре новых впечатлений и ощущений можно было легко забыть о цели своего пребывания в имении – о мести. Уик знал, как покорить женщину: своими умелыми руками, ртом, красивым телом, а главное, ее собственным желанием и готовностью выполнить любую прихоть графа в погоне за его титулом и деньгами.

Однако никто из этих девиц не учитывал одного: граф прежде всего искал здоровую самку, которая родила бы ему наследника, и грудь, чувствительная к его ласкам, в списке достоинств его будущей жены вряд ли стояла на первом месте.

– Не надо скрывать под одеждой такие прелести, – сказал Уик, подойдя к Дженис, которая лихорадочно пыталась одеться. – Ты сейчас спокойно сядешь, я думаю, лучше на край стола, и позволишь мне полюбоваться тобой.

Черт бы побрал этого мерзавца: разве первая часть испытания еще не пройдена? Дженис сделала несколько шагов назад и, почувствовав, как край стола упирается ей в бедра, присела, опершись для надежности руками.

– Правильно, вот так. Слегка выгни спину. Твои соски так соблазнительны… Для меня это не пустяк, моя Весталка, когда женская грудь, после того как я ласкал ее, по-прежнему вызывает во мне сильное желание. Хотя сейчас, пожалуй, я попробовал бы на вкус твой второй сосок и посмотрел бы, как быстро он затвердеет под моим языком. Давай, милая, поласкай свою грудь для меня.

Дженис судорожно сглотнула. В эту минуту ее охватило непреодолимое желание все бросить и убежать… И в то же время какая-то сила не давала ей сдвинуться с места. Вновь, вопреки всякому здравому смыслу, ей захотелось почувствовать губы Уика на своей груди и ощутить ту удивительную смесь беспомощной ярости и неудержимого желания, которое будили в ней умелые ласки графа.

Кто мог предположить, что все обернется таким образом? Уж конечно, не наивная девственница, не знающая жизни.

Она медленно подняла к груди руки и резким движением сдернула вниз лиф платья.

Встреча с Уиком не ограничилась одной аудиенцией. Дженис и Виртуоза сидели в столовой, стараясь делать вид, что не замечают друг друга, в то время как Эллингем повел Инноченту к графу.

Более раздражающей ситуации Дженис себе и представить не могла: Уик наедине встречается с одной из девушек, в то время как две другие должны сидеть и ждать своей очереди, мучаясь неизвестностью.

Как он испытывал Виртуозу? Что он будет делать с Инночентой? Дженис с яростью отбросила от себя неприятные мысли: не играй в его игры; именно этого он и добивается, чтобы участницы соревновались друг с другом и были агрессивны. Ведь их выбрали как лучших, а остаться с Уиком должна одна. Поэтому, после того как граф проверил раскрепощенность девушек, он вновь собрал их вместе, чтобы заставить еще больше соперничать друг с другом в стремлении ублажить его.

Господи, им приходилось иметь дело с настоящим дьяволом – злым и коварным.

И как же справиться с противником, который, мастерски владея искусством обольщения, превращает своих жертв в мягкий воск?

Неопределенность и довольный взгляд Эллингема, которого вся эта ситуация явно забавляла, не давали Дженис покоя.

– Не желаете ли отведать десерта, дамы? Любимое блюдо Уика – клубника со взбитыми сливками.

Дженис украдкой посмотрела на Виртуозу и столкнулась с ледяным взглядом, полным непоколебимой решимости.