Однажды приглашённый в остановившийся вагон Болотов был представлен военному атташе Германии. Возможно, немец и не был атташе, но по вопросам, которые он задавал и степени его осведомлённости, а также в связи с ухудшением отношений между СССР и Германией, не много должностных лиц из посольства Германии могли быть столь компетентны по военному вопросу. Имени незнакомца не назвали, но Болотову это было не нужно. Незнакомец аккуратно прощупал его мнение об отношениях между странами и его позиции в этих отношениях, в случае если Сумичевский со сторонниками придёт к власти. Ответами Болотова незнакомец остался вполне удовлетворён. Болотов уверил его, что относится к Германии с должным уважением и будет рад заключению долгосрочного мирного соглашения. Незнакомец также обнаружил информированность касательно опубликованных в западной прессе статей Болотова и выразил сожаление, что такой человек должен скрываться на такой незавидной должности. Собеседники остались довольны друг другом. Болотов чувствовал, что становится всё более значимой фигурой, и ему это явно импонировало. На прощание незнакомец протянул ему несколько машинописных листков на русском языке, попросив немедленно уничтожить их по прочтении, с тем, чтобы чуть позже передать ему своё мнение о тексте. По его уверенному тону Болотов заключил, что у них ещё будут встречи и не одна. Он не ошибся: господин в великолепно пошитом костюме, обладающий явной военной выправкой, появился появился ещё дважды. Болотов изложил ему своё видение по предложенному плану взаимодействия германского руководства с будущим правительством Сумичевского. Его внимательно выслушали как незнакомец, так и сам Сумичевский, выразив одобрение по предложенным поправкам.
Однако планам этим не суждено было сбыться. Как всегда это бывает, среди большого количества офицеров, с которыми встречался Сумичевский, нашлись несколько, состоящие негласными осведомителями ОГПУ, которыми в последнее время были наводнены штабы армий. Сумичевского вызвали в Москву на совещание. Ничего не подозревая, он отправился туда в своём великолепном вагоне лишь в сопровождении ближайших штабных офицеров, которые вместе с ним должны были представить партийному руководству страны доклад о положении дел в военной сфере. Встреча по пути в Москву стала последним свиданием Болотова с Сумичевским. На ней Сумичевский намекнул, что всё уже готово, утрясаются последние детали переворота. Нужно подождать ещё месяц или чуть больше. Болотов проводил Сумичевского весьма обнадёженным. По прибытии в Москву Сумичевский был немедленно арестован со всем штабом и препровождён в секретную тюрьму ОГПУ, откуда он не мог связаться ни с кем из преданных ему офицеров. После более чем двух недель изнурительных и жесточайших пыток сознался во всём ему инкриминируемом, а затем подписал все бумаги, которые перед ним положили в надежде, что на суде сумеет повернуть ход истории и восстановить справедливость. Был немедленно развёрнут большой процесс по разоблачению высших военных чинов, якобы продавшихся иностранным государствам. На самом деле деньги интересовали Сумичевского не более и не менее, чем любого другого человека. Его целью была смена приоритетов правительства в отношении собственных граждан, он считал абсолютно безосновательными проводимые процессы над верными ленинцами, а также он был за создание новых родов войск вместо безнадёжно устаревшей кавалерии. Старая гвардия вместе со Сталиным и его любимым усатым полководцем, собирающимся махать шашкой в следующую войну, сразу почуяла, чем им грозит победа Сумичевского в случае попытки заговора, и вовремя подсуетилась с арестом. В тот же день подготовленные тайным отделом ОГПУ, специально созданным для раскрытия заговора военных, начались аресты по всей стране. Переворот Сумичевского был сорван, хитрый Сталин показал себя опытным борцом с инакомыслием. Страну потрясла серия расправ с лучшими командирами Красной армии. К счастью Болотова, его имя не всплыло на допросах. Сумичевский оказался порядочным человеком и не выдал его, несмотря на страшные пытки.
Ещё какое-то время Болотов жил как на пороховой бочке, ожидая ареста с минуты на минуту, но постепенно успокоился, полностью погрузившись в каждодневную обыденность, сопровождавшую его жизнь на протяжении последних лет. Всё вновь переменилось, когда в тридцать девятом СССР и Германия заключили пакт Молотова-Риббентропа. Незадолго до подписания пакта через двадцать девятый разъезд проследовал необычный состав. За несколько часов до его прохождения люди в синих фуражках оцепили весь разъезд. Каждые несколько десятков метров вдоль полотна находился вооружённый боец. Место у телефона занял офицер. Сарафанычу, в которого опять так быстро превратился Болотов, было предписано не задавать вопросов и подчиняться распоряжениям офицера, что он и сделал. Состав остановился на разъезде, обходчик тут же отправился с молоточком простукивать буксы, люди в форме сотрудников ОГПУ, явно знакомые с работой железной дороги и вспомогательных служб, кинулись наполнять водой резервуары. Сарафаныч лишь выполнял распоряжения, боясь вызвать их излишнее внимание к себе любым словом или жестом. В какой-то момент, повернув глаза к вагону, он увидел, как ему показалось, знакомый всему советскому народу силуэт, наблюдающий за ним из-за пуленепробиваемого стекла. И хотя Сарафаныч не был уверен, вероятно, наблюдавший за ним держал в руке курительную трубку. Сердце ушло в пятки, они хорошо знали друг друга в прошлые времена, а обладатель трубки имел к тому же великолепную память. Вся надежда была на то, что с момента их последней встречи прошло уже много лет, и вряд ли в железнодорожнике, одетом в мятую форму, можно было угадать человека, который в своё время мог запросто отправить его на какую-нибудь второстепенную должность в провинцию, откуда было бы почти невозможно вернуться в Москву.
Сарафанычу казалось, что человек с трубкой за окном спецвагона очень внимательно наблюдает за ним. Но никто не подошёл к готовому проститься со свободой, а потом и с жизнью, Сарафанычу. Ещё через некоторое время через двадцать девятый разъезд проследовал ещё один поезд, навсегда запомнившийся Сарафанычу. Этот поезд тоже охраняли очень серьёзно, правда не так, как тот, в котором ехал человек с трубкой.
И в этот раз за Сарафанычем наблюдал человек из-за стекла. Правда, он не курил трубку и вообще отличался более здоровым образом жизни, предпочитая обильным кавказским застольям скромную вегетарианскую еду. Он не был облачён в военный френч, но классический костюм сидел великолепно на его начинающей заплывать фигуре, словно был пошит самим Храпановичем в Полтаве двадцатых годов. Сарафаныч узнал его, он не мог не узнать – во всех советских газетах были его фотографии. На советских людей смотрел спокойный, уверенный в себе, слегка усталый от тяжёлой работы человек с маленькой щёточкой чёрных усов. Ну совсем как у Чарли Чаплина в «Новых временах». Но обладатель этих усиков явно был настроен более серьёзно, чем непревзойдённый мастер комедии.
Зато, когда открылась дверь вагона, на Сарафаныча смотрел уже знакомый по встречам с Сумичевским атташе. Сарафаныча словно ударило током, и он немедленно отвернулся, чтобы не встретиться с господином взглядом ещё раз. Но господин атташе проявил завидное упорство, не сводя с Сарафаныча взгляда, пока ему не пришлось подчиниться чужой воле. Они смотрели друг другу в глаза, ничего не говоря, без лишних движений, чтобы не быть неправильно истолкованными сотрудниками ОГПУ, охраняющими разъезд. Они посмотрели друг на друга всего две-три секунды, но потом, вспоминая этот момент, Сарафаныч готов был поклясться, что он ощутил на себе вполне доброжелательный взгляд стальных глаз атташе. Разумеется, он узнал Сарафаныча, но не будет же он выдавать его властям, обличая тем самым и собственную причастность к несостоявшемуся заговору. Паровоз выпустил со свистом пар, и состав повёз гостей вглубь страны. На какой станции гость сошёл с поезда, Сарафаныч так никогда и не узнал, как и большая часть советских людей.
