– Ольга, совсем оглохла! – раздался голос хозяйки, – Кого там принесло, на ночь глядя!?

Ольга отперла дверь и замерла, прижавшись к стене.

 Но вошедшие мужчины даже не взглянули в ее сторону. Пройдя внутрь квартиры, приказали собираться Новаку и его жене, и спустя короткое время, не обращая внимания на истерические вопли и рыдания обоих супругов, вывели их в ночь.

Ольга осталась одна в огромной квартире и, первым делом, написала письмо Леонтию, строго-настрого запретив ему возвращаться, пока не прояснится ситуация. Едва рассвело, Ольга отправилась на главпочтамт и отправила сыну заказное письмо.

Ситуация разъяснилась очень быстро и самым страшным образом.

Через две недели, ранним утром, кто-то открыл дверь входным ключом и, по-хозяйски топая, вошел в квартиру. Ольга выглянула из своей комнатушки, думая, что вернулись Новаки, но в прихожей стояла здоровенная бабища, и такой же необъятный мужик втаскивал узлы и котомки.

– Кто вы? как и зачем вошли сюда? Скоро хозяева вернутся, уходите.

Бабища откинула голову и захохотала басом:

– А не вернутся твои хозяева! Расстреляли обоих вражин, что народ оббирали! Мы, пролетариат, тут жить теперь будем! Иди, занимай какую хошь комнату и выбери что надо из хозяйских вещей, а то к вечеру уплотнят квартиру окончательно, все растащат, нам ничего не достанется.

– Никуда из своей комнаты я не перееду и вещей чужих мне не надо.

– Ну и дура! Пожалеешь потом, да поздно будет.

Новые соседи обошли квартиру, выбрали себе комнату побольше и начали стаскивать в нее уже бесхозное добро: мебель, ковры, посуду и, непонятно для чего им нужное, пианино.

– Зовут то тебя как? Я Галя, а муж мой Степан, мы в столовке работаем, я повариха, а Степка истопник.

– Ольга я … а где работать теперь буду, не знаю.

– Ну, так нам в столовку посудомойка как раз нужна, айда с нами! Мы, пролетарии, вместе должны держаться и помогать друг дружке. Хватит, набатрачились на панов!

Ольга усмехнулась незаметно:

– Спасибо Вам, Галя за помощь.

Тем же вечером Ольга снова написала сыну письмо с невеселыми новостями, запретив не только приезжать к ней, но и писать на домашний адрес, а только на главпочту, до востребования. Велела сыну так же присмотреть за Ниночкой и поддержать девушку в один день оставшуюся круглой сиротой.

***

Ольга работала в столовой вместе с Галей и была этим довольна: в тепле, сыта, особого внимания на нее никто не обращает, в душу с расспросами не лезут – уже хорошо. Что там Галя наплела о ней сотрудникам, Ольга не знала, но смотрели на нее, как на юродивую, брезгливо и с жалостью.

Огромную квартиру Новаков уплотнили до предела, теперь в каждой комнате жила отдельная семья. Квартира наполнилась шумом и гамом, детским визгом, бабьими склоками и громким матом пьяных мужиков.

Но Ольгу это не волновало и не заботило, она даже в коммунальной кухне старалась лишний раз не появляться, обедая все в той же столовой, где работала. Дважды в месяц она получала письма от сына, где он подробно описывал киевскую жизнь и учебу. Писал он и о Нине, которая тяжело перенесла смерть родителей.

Леонтий и Нина приехали проведать Ольгу только в канун нового, 1940го года. И сразу по приезде сказали Ольге о том, что еще летом расписались и что Нина ждет ребенка.

Ночью, уложив Ниночку спасть, мать и сын тихо разговаривали.

– А не поторопился ли ты, сынок, с женитьбой? – спросила Ольга

– Понимаешь, мама, иначе было нельзя, Нине нужна была другая фамилия, и, вначале, наш брак задумывался, как простая формальность, чтобы Нина могла взять мою фамилию, а уже потом, со временем, мы стали близки.

– Да твоя фамилия тоже не такой уж оберег от напастей, – горько усмехнулась Ольга.

– Мама нам нужно поговорить … Я никогда не отрекусь ни от отца, ни от тебя, но я был вынужден изменить в фамилии одну букву и одну добавить. Ты меня простишь, мама? Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, и прощать мне тебя не за что. Все ты правильно делаешь, мой мальчик, время сейчас такое, все выживают, как умеют.

Леонтий наклонился над материными руками и поцеловал ее натруженные ладони.

– Это еще не все, мама. Я подал заявление на вступление в партию.

– В какую? –  Ольга взглянула на сына.

– Ну как – в какую, – горько усмехнулся Леонтий, – У нас одна партия, коммунистическая. Если я не буду членом партии, меня не допустят ни к полетам, ни в конструкторское бюро, а авиация – это мой путь, моя жизнь! Ты понимаешь, мама?

– Понимаю … делай так, как считаешь нужным.

Было уже далеко за полночь, а мать сыном все сидели в углу комнаты и тихо обговаривали будущее молодой семьи. Леонтий рассказал, что сейчас они вернутся в Киев, а летом, сдав сессию и оформив академотпуск, Нина приедет к ней, в Волноваху, где и будет рожать. Он просил мать, принять Нину, как родную и не обижать ее.

– Конечно приму, конечно не обижу, ни о чем не беспокойся …

Летом Ниночка приехала и поселилась в крохотной комнатенке своей свекрови и в августе родила девочку.

Малышку назвали Анной.

… в первые дни войны Леонтия мобилизовали, он успел и сумел каким-то чудом заскочить в Волноваху, чтобы попрощаться с семьей, и отбыл в расположение своего авиационного полка.

А через пару недель получила повестку и Нина.

 На фронтах шла ожесточенная бойня, госпиталя были забиты до отказа и каждый медик, пусть даже не успевший закончить получение образования, был на вес золота.

Ольга

… отговаривала невестку, убеждала, что если она сошлется на маленького ребенка, то ей вполне могут отсрочить призыв, а там, глядишь, и война закончится. Но Нина не слышала уговоров свекрови: в стране шла война, ее знания и руки были нужны на фронте, а дети есть у многих, тем более, что за Анечкой есть кому присмотреть. Ольга ругалась и срывалась на крик, она уже по третьему разу повторяла свои доводы, но Нина только отмалчивалась или говорила:

– Мама, ну как Вы не понимаете, это мой долг!

Поздно ночью, когда Нина с дочерью уснули, а Ольга все еще сидела за столом в углу комнаты, у нее за спиной раздался знакомый и давно ею не слышанный шорох крыльев. Ольга обернулась:

– Ну как мне убедить неразумную девчонку? – не тратя времени на приветствие, спросила Ольга у Ангела.

– Да никак ты ее не переубедишь, она приняла решение и ей предстоит прожить свою жизнь, и помешать ей ты не в силах. Отпусти ее. Не ругай, не кричи, пусть уезжает с легким сердцем. Это все, что ты можешь сделать.

– И это все? Это весь совет, который ты можешь дать?!

– Да, это все …

– Зачем ей ехать куда-то? Без нее найдется, кому воевать! Да и война вот-вот закончится! – продолжала настаивать Ольга.

– Нет, эта война будет долгой и страшной, и каждому суждено пройти свой путь …

– А как же Людвиг … а Лёнечка? Живы ли? Выживут?

– Живы. Жди …

Ангел исчез так же быстро и незаметно, как и появился …

Так и не сомкнувшая глаз Ольга, ранним утром разбудила Нину:

– Вставай, доченька, тебе пора собираться.

Нина, ожидавшая очередных упреков и крика, недоуменно распахнула глаза:

– Вы ведь сбережете для нас Анечку? Присмотрите за ней?

– Конечно, присмотрю и сберегу. Иди с Богом и не беспокойся о нас.

Ольга поцеловала Нину в лоб, перекрестила, и, уже спустя полчаса, молодая женщина вышла из дома и направилась в сторону военкомата.

Она шла по тенистой улице, пронизанной утренним сентябрьским солнцем, и сердце ее сжималось, словно чувствуя, что видит она все это в последний раз: и улицу, и дом, и Ольгу, и свою дочь …

11 октября в Волноваху вошли захватчики, и город на долгих два года оказался в оккупации.

***

Два года оккупации Ольга прожила, спрятав глубоко в себя и страх и боль. Она все так же работала в столовой, которая давала и ей и ее маленькой внучке возможность элементарно выжить.