Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мы две громадины,

два безмерных тела

нежности и восторга,

и все услады чуются и усиливаются

под стать нашим размерам.

Когда б такое ни происходило

обычно я готов прощать всех

кто любит меня недостаточно

включая тебя, Сахара,

особенно тебя.

Историческая деревня Клэрмонт

Не припомню, чтобы

прикуривал эту сигарету,

и не припомню,

один ли я здесь

или кого-то жду.

Не припомню, когда

видел столько

красивых мужчин и женщин,

что ходят взад и вперед

по Исторической деревне Клэрмонт.

Должно быть, я разминался,

потому что не припоминаю,

как заполучил эти мышцы;

а эта безмятежность на лице:

должно быть, я отбывал срок

размышляя о ерунде.

Мимо моей скамьи

быстро тянут детей,

но молодняк глубоко

интересует

судьба этого

необычайно громоздкого присутствия

на их тайных погостах,

и они изворачиваются

бросить на меня взгляд.

Скамья говорит:

«Тебя сдует».

Бумажник говорит:

«Тебе шестьдесят два».

Семиэтажный

«ниссан-первопроходец» говорит:

«А вставь-ка ключ

в эту серебристую щелку

за рулем.

Называется зажигание».

– 2 марта 1997 г.
Книга томления - i_032.jpg

Обеспокоен нынче утром

А. Вот что

Вот из-за чего я так

беспокоился нынче утром:

вернулось мое желанье,

и я вновь тебя хочу.

Мне так прекрасно удавалось,

я был выше всего этого.

Мальчики и девочки красивы,

а я старик и всех люблю.

А теперь хочу тебя снова,

хочу твоего абсолютного внимания,

исподнее твое скручено в спешке,

еще болтается на одной ступне,

и на уме у меня ничего,

кроме как быть внутри

единственного места,

где нет

ни нутра

ни наружи.

Книга томления - i_033.jpg

Тело одиночества

Она вступила в мою стопу своей стопой

и вошла в мою талию своим снегом.

Она вошла мне в сердце говоря:

«Да, все так и есть».

И так вот Тело Одиночества

покрылось и снаружи,

а изнутри

Тело Одиночества объялось.

Теперь стоит только мне вдохнуть,

она шепчет моей бездыханности:

«Да, любовь моя, все так, все так».

Книга томления - i_034.jpg

1 лицо может быть невозмутимо чтобы всегда казаться не глупым а скорее угрожающе неуравновешенным

Все мои вести

Перевод Шаши Мартыновой

и Максима Немцова

1.

Не суждено

стать легендарным

мне в этом городе

базарном,

но кто-то вспомнить

будет рад

такое, что

изменит взгляд, —

от гекатомб

во имя мира

до сложностей

чести мундира,

и тем политике

придаст

баланс получше

и припас.

Страх ни к чему

всяк будет рад,

когда в Пути

пакт заключат.

2.

Гляди же вдаль,

узри простор,

Любовный кинь

нездешний взор:

не только

полюсов заряд

(сердце разбито,

лечит яд),

но важен каждый

поворот,

как на коленях

власть поймет.

А кто от тяжких

дум размяк, —

взлелеет их,

свернет тюфяк.

3.

Смысл не ищи:

мой крик – пустяк,

он есть дорога,

а не знак.

Не порицай –

дурмана нет:

я трезв, но я

люблю лететь.

Тебя взбодрит

мой честный слог –

брось же вскрывать

древний замок.

4.

Вот Таинство

Явилось сим –

кротость сложу

к стопам Твоим?

шепну спасибо

маете?

Тобой мне данной

в доброте,

разрушив время,

дашь мне Ты

тех, кто грядет,

тронуть черты,

премудростью

дедов моих

(что завелась

от слов живых), —

так пишет

нерожденный ум:

полно в нем

Благодатных дум.

5.

Пускай моих

слов скрытый вид

контакты все

соединит,

а если песенка

поет,

пусть вновь Мост

берега сомкнет.

Книга томления - i_035.jpg

Ты права, Сахара

Ты права, Сахара. Нет ни туманов, ни вуалей, ни далей. Но туман окружен туманом; и вуаль сокрыта за вуалью; а даль непрерывно отплывает от дали. Вот почему нет ни туманов, ни вуалей, ни далей. Вот почему это называется Великой Далью Тумана и Вуалей. Как раз тут Путник становится Скитальцем, Скиталец становится Заблудшим, Заблудший становится Искателем, Искатель становится Страстным Любовником, Страстный Любовник становится Побирушкой, Побирушка становится Горемыкой, Горемыка становится Заклаемым, Заклаемый становится Воскресшим, а Воскресший становится Преодолевшим Великую Даль Тумана и Вуалей. Затем тысячу лет – или весь остаток дня – Таковой вращается в Пылающем Огне Перемен, воплощая собой все преображения, одно за другим, а затем начинает сызнова, и потом вновь заканчивает, 86 000 раз в секунду. После чего Таковой, если он мужчина, готов любить женщину Сахару; а Таковая, если она женщина, готова любить мужчину, кто может обратить в песню Великую Даль Тумана и Вуалей. Ты ли ждешь, Сахара, – или я?

Начальные вопросы

Почему монастыри лучезарных монашек изучают твое произведение, а я пью чай, называемый «Плавный ход» один у себя в хижине воющей зимой?

Почему ты восходишь на Высокий Трон и читаешь невнятный доклад об Источнике Всех Вещей, куда включены сомнительные наблюдения о договоре между мужчинами и женщинами, а я сижу на полу, скрученный в Позу Лотоса (каковая не предназначена для североамериканцев), вычерчивая координатные сетки сверкающих современных городов, где, вдали от твоей власти, вольны процветать демократия и романтика?

Почему ты засыпаешь, когда для того, чтобы познакомить тебя с нашей культурой, я устраиваю просмотры важных сексуальных видеопленок, а когда те заканчиваются, почему ты вдруг просыпаешься и говоришь: «Изучать людскую любовь интересно, но не очень интересно»?

Почему Большая Колесница, что так весело катится по затейливым старым улочкам Киото, не может взобраться по крутым серпантинам Лысой горы? И если этого не может она, есть ли в ней для нас прок?

Почему ирисы склоняются пред тобой, а опасные сосновые шишки падают со значительной высоты нам на незащищенные лысые головы?

Почему ты велишь нам говорить, а в итоге говоришь сам?

Это потому, что колокол призвал меня к тебе в комнату, это потому, что я безмолвен в честь твоего общества, это потому, что я пошатываюсь в аромате некоего невыразимого гостеприимства, это потому, что я забыл все свои вопросы, бросаюсь я на пол и исчезаю в твоих.

– Лысая гора, 1998

5
{"b":"720588","o":1}