Алексей ждал Надежду на углу Клубного переулка и Большого проспекта у только построенного Дома культуры имени Кирова. Они собирались в кино. Она опаздывала, и Алексей доедал уже вторую порцию эскимо. Скрипнули тормоза такси. Из машины вышли Надя и высокий молодой мужчина в форме НКВД. На его краповых с малиновым кантом петлицах сияли по три покрытых эмалью кубика. Андрей опешил, его охватил испуг, но он быстро взял себя в руки (спортивная закалка). Он заметил, что Надя весела и раскованна, а чекист форменную фуражку неформально держит под мышкой.

– Алёша, – защебетала Надя, как-то пряча взгляд, – познакомься, это Владимир.

– Младший лейтенант госбезопасности Ламзин, – представился чекист низким грудным голосом курящего человека, протягивая руку.

Ему было лет под тридцать. Мускулистый, с большими кулаками, явно, как определил Алексей, занимается боксом. Его лицо ничем не выделялось. Скорее было каким-то безликим. Но вот глаза… Словно два зелёных луча гиперболоида инженера Гарина пронизывали до самого нутра. От его взгляда холодок пробежал по спине.

Алексей ответил на излишне крепкое рукопожатие таким же. У чекиста от удивления бровь пошла домиком, но он не выдал своего раздражения. Всякое желание общаться и с Надеждой, и с её новым кавалером, а Алексей не сомневался, что это был кавалер, пропало. Он поглядел на ручные часы.

– Леша, ты куда-то торопишься? – спросила Надя. – Мы ведь собирались в кино, и Володю я решила взять с нами.

Гордеев сделал виноватую улыбку и как можно сдержаннее ответил:

– Прости, но никак не получается, сегодня тренировка. Сборная университета готовится к городской спартакиаде. В другой раз. Прости.

Он вышел на Средний проспект и неспешно двинулся в сторону дома, обдумывая произошедший конфуз. Был ли он огорчён? Пожалуй, нет. Был ли он уязвлён? Да, так порядочные люди, по его мнению, не поступают. Могла бы просто позвонить. Любил ли он Надю? Он уже не мог ответить себе на этот вопрос. Другой на его месте в его возрасте умирал бы от ревности. Но он ожидал, что когда-то это произойдёт. Он прекрасно понимал: Надя старше и опытнее его, ей требовался взрослый, крепко в жизни стоявший на ногах и материально независимый мужчина. Она хотела замуж, желала детей… В ближайшей перспективе Алексей не мог ей дать ничего, кроме своей любви и преданности.

Он был умным парнем с крепким характером и прекрасно понимал: эту страницу жизни требуется закрыть. Но мучило его и другое – неопределённость в университете: застой в учебном процессе из-за арестов преподавателей, сгущавшаяся атмосфера недоверия, страха, активизация общественников из самых серых и бездарных студентов, бурно расцветавшее стукачество… Эту страницу Алексей тоже решил закрыть. Он был уверен, сегодня историки не требовались. Сегодня, когда полыхала войной Испания, когда неспокойно было на Дальнем Востоке, где распоясалась японская военщина, а в Германии Гитлер готовил Европу к новым страшным испытаниям, стране нужны были красные командиры. Думая обо всём этом, он вернулся домой.

Анастасия Петровна, почувствовав неладное в настроении сына, не стала сразу докучать его вопросами.

– Алёша, – весело сказала она, надевая фартук, – это здорово, что ты рано пришёл! Давай поужинаем. Сегодня у нас чудесные котлетки с жареной картошечкой и салатом из молодой редисочки. Мой руки и садись за стол.

За ужином Алексей признался:

– Мама, сегодня мы расстались с Надей.

Анастасия Петровна положила свою руку на руку сына.

– Ты сильно огорчён, мой мальчик? – её глаза лучились любовью и нежностью.

– Нет, мама. Это должно было случиться, рано или поздно. Я был к этому готов.

Анастасия Петровна наполнила чашки душистым чаем, пододвинула сыну розетку с его любимым крыжовниковым вареньем.

– Жизнь приносит нам, Лёшенька, жестокие испытания. Многие не справляются с ними, опускаются, начинают пить… Ты не из тех. Я уверена, ты встретишь любимую девушку.

Она помолчала о чём-то думая, потом сменила тему:

– Что в университете? Слышала, арестовали нескольких студентов? Твоё мнение об этом?

– Надо уходить, мама. Пока не поздно. Думаю подать документы в военное училище.

Наступило долгое молчание. Лицо матери побледнело, она вся напряглась, пальцы рук чуть подрагивали. Затем, словно очнувшись, она встряхнула своей красивой головой, обняла сына за плечи и, улыбаясь, объявила своё продуманное решение:

– А и правда, Лёша, в нашем роду ещё не было военных, ты будешь первым.

В августе тридцать седьмого Алексея Гордеева зачислили в Ленинградское авто-техническое училище, готовившее специалистов-техников по обслуживанию и ремонту легких танков Т-26. После прохождения курса молодого бойца он принял присягу, а после торжественного построения командир батальона первокурсников майор Нестеренко пригласил Алексея к себе в кабинет. Немолодой, коренастый с почти седой головой комбат закурил, предложил папиросы Гордееву.

– Спасибо, товарищ майор, не курю.

– Молодец. Скажи, Гордеев, только честно, почему ушёл из университета и поступил в училище? В академической справке об успеваемости у тебя одни пятёрки…

Алексей, не моргнув глазом, чётко, командирским голосом ответил:

– Стране нужны командиры. Пахнет порохом и на востоке, и на западе. Я, товарищ майор, не из тех, кто будет сидеть в тиши библиотек и, сложа ручки, наблюдать, как над страной сгущаются тучи.

Майор бросил на Гордеева недоверчивый взгляд, пытаясь понять, насмехается этот парень над ним или режет правду-матку. Что-то неуловимо ироничное звучало в его словах. Между тем лицо открытое, взгляд честный.

– Похвально, Гордеев, похвально. – Комбат полистал личное дело курсанта. – Очень хорошо, что ты, Гордеев, отличный спортсмен, кандидат в мастера спорта по спортивной гимнастике. Поэтому поручаю тебе ответственное дело. Будешь инструктором батальона по физподготовке. На твои плечи ляжет организация спортмероприятий в батальоне, разных соревнований между взводами и ротами. Потянешь?

– Постараюсь, товарищ майор.

– Но имей в виду, всё это по выходным дням. От учебы тебя никто не освободит.

Завертелась курсантская жизнь, понеслись нескончаемой чередой учебные дни, недели, месяцы… Подъём в 6.30, утренняя пробежка и физзарядка, мытьё, бритьё, приведение себя в порядок, быстрый завтрак, построение, развод по учебным классам, а кому в наряд, быстрый обед, учёба, строевая подготовка или физподготовка, быстрый ужин, чистка оружия, обуви, уход за формой, час свободного времени, отбой… Выходных Алексей практически не имел. По воскресеньям шли соревнования между взводами и ротами по волейболу, футболу, троеборью, стрельбе из пневматической винтовки… Иногда политруки рот водили их на экскурсии в Эрмитаж, Русский музей, Петропавловскую крепость… Изредка Алексея отпускали вечером в субботу домой, где он полдня отсыпался, мылся и отъедался.

Учёба Алексею давалась легко. Физические нагрузки ему казались смешными по сравнению с тренировками в университетской сборной. Курсантский режим и общую моральную обстановку он переносил спокойно, стоически. С командным и преподавательским составом был корректен и вежлив. В отношениях с курсантами держал себя ровно, не выпячивался, не кичился своим культурным превосходством, но панибратства не допускал, во внеуставных мероприятиях – самоволках и редких ночных распитиях самогона и дешёвого вина – не участвовал. Курсанты, бывшие в основном младше Алексея, относились к нему уважительно, но с некоторой опаской. Гонял он их на физподготовке по полной, до седьмого пота. Многие ведь, поступив в училище, и трёх раз подтянуться на перекладине не могли, на кроссах падали от усталости после первого километра, но уже к весне окрепли, накачали мускулы, на гимнастёрках некоторых засияли значки БГТО.

Поначалу Гордееву многое в училище казалось странным. В первую очередь контингент курсантов. Большинство ребят пришло по комсомольскому призыву с заводов, фабрик, колхозов и совхозов, имея семилетнее образование. Окончивших среднюю школу были единицы, а пришедших из вуза – один, Гордеев. В общей массе молодёжь была малообразованная, не приученная к книгам, плохо или совсем не знавшая русскую классику; некоторые в восемнадцать лет читали по складам, вслух, медленно шевеля губами. Для кого-то политзанятия – по мысли Гордеева, пустая трата времени – стали откровениями, раскрывшими их глаза на просторы и административно-территориальное устройство СССР, многонациональность населения, на ход индустриализации, подъём культурного уровня людей… И если бы не каждодневное тупое вдалбливание в неокрепшие мозги агитационно-пропагандистских штампов о неизбежности победы мирового социализма, пролетарском интернационализме, ожесточении классовой борьбы в стране по мере продвижения к победе социализма и необходимости истребления на этом пути всех врагов народа, вылезающих повсюду из всех щелей, словно ядовитые пресмыкающиеся, через два года из этих парней вполне можно было слепить если и не совсем толковых командиров, то хотя бы вполне грамотных механиков, разбиравшихся в бронетанковой технике. Часть из них таковыми и стала, заняв после окончания училища должности помпотехов рот. Большинство же, не получив толкового образования по тактике и военному искусству, не осознав ответственности командира, погибла в суровую зиму 1939–1940 годов на советско-финской войне.