«Будет тяжело», – подумал Андрей, глядя на опущенные в пол лица, которые, изредка вскидываясь исподлобья мрачным враждебным взглядом, словно говорили: «А, и ты здесь, сукин сын, чтоб тебя». Это был не тот Питер, в который Андрей мельком заезжал последние годы с розовыми очками умиления и легкой ностальгией. Это был тот депрессивный город, полный гнетущих воспоминаний, в котором он промучился четверть века и из которого бежал сломя голову, который боялся и ненавидел. Как лакмусовая бумажка, душа Андрея моментально пропиталась этим Питером, и проявила все то скрытое, что так тщательно хоронила в себе эти пять лет. Воспоминания, как вросшие в жизнь корни столетнего дуба, их не выкорчевать, подумал Андрей. Воспоминания, как привязанность к жестокому родителю – ненавистному идеалу, от которого всецело зависишь…

Когда они вошли в квартиру, то увидели с порога, как Лидия Сергеевна беспомощно, по-детски растерянно стоит посреди кухни в халате мужа, настолько для нее большом, что она практически утонула в нем и казалась совсем маленькой, какой-то тщедушной. Она не спала эту ночь, и выглядывала их из окна с самого рассвета, пока не увидела, как они идут по дворовой дорожке к подъезду.

– Лидусенька! – жалобно простонала Мариша. Она быстро смахнула с себя верхнюю одежду и поспешила на кухню, протягивая руки к свекрови. Лидия Сергеевна уже рыдала. Она зарыдала сразу же, как они вошли, хотела что-то сказать и не смогла – лицо ее немедленно сморщилось и затряслось. Мариша зарыдала следом. Андрей был недоволен. Оставив двух рыдающих женщин в объятиях друг друга, он ушел в ванну мыть руки, толком не поздоровавшись с матерью.

– Слава богу, вы приехали, – говорила Лидия Сергеевна. – Я бы с ума сошла одна. Все напоминает… его… не знаю, как дальше… – Лидия Сергеевна снова начинала плакать, а Мариша крепче прижимала ее к себе.

Когда звуки плача смолкли, Андрей вышел из ванной и заходил по кухне, нахмурившись. Лидия Сергеевна, после нескольких минут слабости собравшись и сделавшись, как обычно, серьезной и решительно-активной, с жаром пересказывала события последних дней, особенно вчерашние, когда все узналось.

– То, что он откладывал годами, – говорила она, – в больнице сделали очень быстро. Сколько просила, упрашивала – все без толку. И вот результат. Сказали, чтобы везла домой и не мучила понапрасну лечениями. Там еще врач подошел, бывший афганец, мощный такой, он, знаешь, хирургом был по ранениям в голову, оперировал тех, которым голову прострелили. Так этот вообще за словом в карман не полез, решил по-солдатски с плеча рубануть: забирайте, пусть на полную катушку этот месяц поживет. Какую катушку! Он без ног лежит, парализованный. Ухари! Привыкли, наверное, каждому второму такое говорить. Вообще-то, родственникам запрещено рассказывать о состоянии больного, если на то пошло. Только после того, как скажут ему, и только с его разрешения. И он сам должен назвать, кому рассказать, а кому нет. А эти – пожалуйста, все на меня и на Людмилу вывалили, и умыли руки. И как теперь ему говорить? Кто должен это делать? Я не могу ему сказать! А он все говорит, что к декабрю на ногах должен… что работы много… – Лидия Сергеевна снова приготовилась заплакать, голос ее задрожал. – Не представляю, как потом здесь жить… Все он выбирал, покупал, заказывал… и теперь все будет напоминать…

– Лидуся! – Мариша тоже собралась плакать.

– Ну, в крайнем случае продашь квартиру, если совсем тяжело будет, купишь другую, – сердито сказал Андрей. – И надо вещи его убрать. Вынести, не знаю, отдать кому-то. И машину тоже продать, – Андрей почувствовал, что говорит не то, запутался. Лидия Сергеевна его перебила:

– Да погоди ты, продавать… сейчас лечить отца будем. Я просто так отступать не собираюсь.

Андрей смутился.

– А как лечить-то? Что-то сказали конкретно? – спросила Мариша.

– Ничего не сказали. Сами… надо думать. Выяснять. Просто так сидеть дома и ждать конца я не собираюсь.

– М-да, не хотелось бы, – сказал Андрей.

– Я сказала им, чтобы держали его в больнице, сколько возможно. Вроде несколько дней согласились подержать, пока обследования. А потом не знаю, что делать. На месяц его точно никто там не оставит.

– А что еще обследовать?

– Ну, не понятно, где очаг. Очаг рака.

– Как не понятно! Разве так бывает? Так может, и рака нет, – Андрей, если честно, не верил в ошибку врачей, как бы ему ни хотелось, но в душе проблеснула хилая, словно болезненный ребенок, надежда. Лидия Сергеевна закачала головой:

– Нет. Вся печень в метастазах. Все лимфоузлы в метастазах. А очага нет.

– А та опухоль, что в позвоночнике? Может, она?

– Та, говорят, доброкачественная. Нет, очаг где-то в другом месте.

– Но как это тогда получается… странно. Может, как обычно, напутали что-то, ошиблись?

– Вот и будут всего проверять, искать. Найдут, и выкинут из больницы. Вы надолго приехали? – осторожно спросила Лидия Сергеевна.

– Мариша ненадолго, а я до конца… может, и дольше.

– А как же твоя работа?

– На Юру оставил.

Лидия Сергеевна с облегчением вздохнула.

– Да, твоя помощь очень нужна. Боюсь, мне одной не справиться.

– Ну мы, слава богу, со своими родителями друзья, не то что вы со своими были: уехали, и поминай как звали, – Андрей опять сказал не то, что хотел. Ему хотелось сказать, что теперь мама не одна, что теперь он рядом, и они вместе разделят тот страх, который немыслимо было бы пережить по отдельности, но получилась ерунда. Лидия Сергеевна продолжала:

– Самая большая трудность, это то, что он не ходит. Они сказали, у него синдром конского хвоста, передавлены нервные окончания в пояснице. Ну и, конечно, опухоль вокруг позвоночника. Он теперь ничего не чувствует ниже пояса. Это осложняет положение. Дотянул! – со злостью вставила она. – Мог бы хотя бы ноги сохранить! Как его теперь таскать на себе?

– Да что теперь говорить-то, – сказал Андрей.

– Поэтому срочно делать анализы, и со всеми снимками бежать в Институт позвоночника. Там есть какой-то хирург Печужкин. Он звезда, волшебник, безнадежных поднимает. Умолять его, чтобы оперировал отца, удалял опухоль из позвоночника. Чтобы отец мог ходить. И тогда уже можно его раком заниматься, пробовать устраивать… на Песочную или еще куда. Куда возьмут.

Лидия Сергеевна строила отчаянные планы, точно осуществление их, если быть расторопным и везде поспеть, со всеми договориться, было вполне реально. Андрей не спорил с ней, потому что знал, что это бесполезно. Она будет биться до конца. Главное, что она не собиралась отступать, оставлять отца умирать здесь, в квартире, у них на глазах. Она найдет решение, выроет из-под земли.

Пора было ехать в больницу, увидеть его, «виновника торжества». Лидия Сергеевна достала из сумочки приготовленные успокоительные таблетки, все трое выпили по одной и поехали.

Казалось, путь их длился вечно. Полчаса до метро, в медленном, старом, расшатанном троллейбусе, прижавшись друг к другу, молча, каждый погруженный в то бездумное отрешенное состояние, когда движения выполняются механически, а взгляд уходит из внешнего мира глубоко внутрь, затуманивается и перестает различать окружающее. Потом почти час в метро – мрачном подземелье с каменными лестницами переходов и угрюмыми пассажирами. Там они случайно встретились с Людмилой Ивановной, которая тоже ехала в больницу. Она удивилась и обрадовалась, что Андрей с Маришей так скоро приехали.

– Вот и хорошо, вместе легче будет, – неизменной скороговоркой сказала она, расцеловавшись со всеми.

После метро снова поехали поверху, на этот раз трамваем. Людмила Ивановна окончательно завладела Лидией Сергеевной, сплелась с ней, держа под руку, и непрерывно нашептывала: