Первое утро в башне выдалось спокойным. Не спеша собрав волосы и кое-как приведя в порядок поистрепавшуюся в пути одежду, Дьюар стал спускаться вниз. Комната его находилась под самой крышей, и пришлось преодолеть длинную узкую лестницу, проходившую через всю башню. По странной задумке неведомого строителя лестница эта день и ночь оставалась погружена во мрак, поскольку над ней не имелось ни одного окна, и сама по себе уже представляла испытание, но тело неожиданно начало вспоминать все выбоины в стертых ступенях, повороты и неровности. Дьюар шел, почти не глядя под ноги.

Двери в спальню и рабочую комнату наставника оказались настежь распахнуты. Меж ними гулял сквозняк, понемногу вытягивая застоявшийся воздух и въевшийся в чучела запах мертвечины, а с ним запах сухих трав — болотных и тех, что росли далеко-далеко, за морями. Дьюар не стал заходить. Он обогнул обе двери так, словно старался пройти как можно дальше в этом ограниченном пространстве тесной лестничной площадки, и поспешил ниже, к первому этажу, с которого уже доносились негромкие звуки сосредоточенной работы.

Кажется, эта комната и в прежние времена не выглядела настолько хорошо, хотя расчистить Акила успел только маленький кусочек вокруг печи и поднятого на все ножки круглого стола — и теперь с усердием оттирал большой пригоревший котелок. Его подопечная возилась рядом, с серьезным видом покачивая скрученную из соломы куклу. И это было, пожалуй, самое мирное утро, какое видел Дьюар в стенах здешней башни.

— Я собирался приготовить что-нибудь поесть, но не смог найти ни одной чистой посудины… — пожаловался Акила.

— Похоже, некоторые вещи здесь все же не меняются… Наставник всегда бывал слишком занят, чтобы беспокоиться о таких обыденных вещах, —Дьюар насмешливо хмыкнул и присоединился к уборке.

***

Порой за делами время летит совсем незаметно. Дьюар методично перебирал оставшиеся в беспорядке вещи, сортируя их на три неравные кучи: то, что еще пригодно для использования, обломки, которые могут сойти на растопку, и хлам, который полностью бесполезен. Не приходилось даже задумываться об этом, в большинстве случаев все становилось ясно с первого взгляда, и это занятие возымело какое-то особенно успокаивающее действие. Количество хлама вокруг уменьшалось, помещение приобретало если не уютный, то хотя бы менее запущенный вид, а время текло своим чередом, постепенно приближаясь к полудню.

— Дьюар, посмотри-ка! — голос друга вырвал его из наплывшего транса.

Он подошел. Полусгнившая бочка, над которой стоял Акила, не представляла особого интереса — да что там, она вообще никакого интереса не представляла, — но вот за ней, прямо в стене, обнаружилась маленькая ниша. Она больше напоминала случайное отверстие от вывалившегося камня. Оставалось только дивиться, как получилось, что орденские ищейки ее не заметили. Дьюар всерьез задумался над этим вопросом и пришел лишь к выводу, что они искали все, источающее хоть какой-то магический след, и не обращали внимания на остальное. Содержимое тайника магией не обладало совершенно точно: это был пыльный кожаный кошель, позвякивающий и приятно тяжелый на ладони. Из него высыпалась горсточка серебряных монет, тускло поблескивающих в солнечных лучах.

— Похоже, твой наставник хранил не только пыльные кости.

— В таком случае — нам очень повезло. Едва ли он хватится их… Неподалеку отсюда есть деревня. Можно купить там припасов, овса лошадям. Какую-нибудь теплую одежду.

— Чего же мы ждем тогда? — Акила на глазах приободрился. — Признаться, я уже подумывал об охоте, но мои навыки не слишком хороши в этом деле.

Дьюару стоило признать то же самое, поэтому он вернул кошель Акиле и кивнул на дверь.

— Отправляйся, чтобы успеть засветло. Я дам тебе сову, она укажет верный путь и поможет добраться до места…

— Вот как? Вдвоем мы бы наверняка управились скорее.

Дьюар качнул головой, вспоминая небольшое, но шумное и оживленное поселение. Казалось, его жители стараются изо всех сил, чтобы голосами и смехом отогнать дурную славу своих земель — или чтобы от себя самих отогнать страх по отношению к соседствующим болотам. В большинстве они были приятными людьми, но Дьюар старался избегать даже мимолетных встреч.

— Местные могут узнать меня. Все же четыре года — это не такой долгий срок, за который лица полностью стираются из памяти. Особенно если учесть, что острые уши здесь, на болотах, редкость… Пожалуй, я лучше осмотрю окрестности башни.

Мысленным приказом подозвав сову, Дьюар вышел на крыльцо. Со стороны озерца несло тиной и гнильцой, над тропинкой витал терпкий запах не спешащих склониться перед осенью трав, шелестели на ветру камыши, и все это было так знакомо, привычно, что тоже поневоле успокаивало. Он вслушивался, всматривался в чахлые кривоствольные деревья и поднимающийся над землей клочковатый туман, пока Акила выводил коней из покосившегося подобия конюшни, прилаживал на Асте дорожный плащик и собирал мешки, которые можно будет наполнить зерном и овощами. Прежде эльф не замечал за собой такого терпения, но в этот раз даже не заметил, как товарищ оказался рядом уже полностью готовый.

Дьюар взмахнул рукой. Сова взмыла в воздух, сделала низкий круг над мостиком, словно выбирая направление, развернулась и полетела вперед над еле заметной тропинкой. Друзья коротко попрощались, кивнули друг другу и разошлись в разные стороны, один с крайне важной целью, другой без цели вовсе.

***

Лардхельмское болото словно бы не поспевало за всем остальным миром. Тогда как на западных дорогах и вдоль побережья уже вовсю облетали листья, а ветра над островом магов приобрели почти зимний холод, здесь кое-где еще торчали маленькими флажками красные и желтые цветки, а на солнечных полянках наливались соком грозди крупных ягод. Чем больше Дьюар отдалялся от башни, тем оживленнее делалось вокруг. Он заметил большую серую цаплю, без страха проводившую его поворотом головы, в кустах позади прокричал кулик, совсем рядом всплеснула прыгнувшая в лужу лягушка.

Неизменный туман тоже начинал рассеиваться, словно живность отпугивала его, как порыв ветра отпугивает легкие облака. Иногда под ногами раздавалось хлюпанье, жадное и голодное, когда болото словно бы жаловалось на все свои тяготы, но в основном тропа оставалась сухой. Жаркое лето успело порядком иссушить даже эти земли, и недавно начавшиеся осенние дожди еще не успели вернуть влагу в той же мере, какая была здесь привычна. Дьюар миновал целую рощицу низких кособоких берез, под которыми сгрудились кучками широкие грибные шляпки, продрался сквозь колючий кустарник, перегородивший давно нехоженую тропу, и чуть не провалился в наполненную водой канавку. Она тоже заметно обмелела, неровные берега высоко выдавались над покрытой ряской поверхностью, и около одного из них торчала к небу кривая коряга. Над канавкой, словно стайка мотыльков, кружили желтые и зеленые болотные огоньки.

Дьюар собирался обойти ее стороной, придерживаясь четко очерченной границы подсушенного солнцем мха, но огоньки, до того весь путь ни разу не попавшиеся на глаза, так странно собрались в одном месте, что он не смог пройти мимо. Присмотрелся, да не столько глазами, сколько пробуждая свой дар… Коряга оказалась рукой, воздетой над мутной водой, словно в мольбе о помощи.

Чтобы извлечь тело целиком, пришлось повозиться. Болото не желало выпускать свою жертву, словно еще надеялось что-то с нее поиметь. Дьюар промочил сапоги и забрызгался с ног до головы, но все-таки вытащил мертвеца на берег. Тот выглядел почти свежим, даром, что одежда на нем истлела, оставив лишь башмаки да перевязь с пустыми ножнами на боку. Лицо, обтянутое тонкой посеревшей кожей, сохранило даже выражение легкого удивления. Волосы за время пребывания в болоте приобрели ржавый оттенок, хотя прежде наверняка были светлыми. На шее болталась грязная шерстяная веревка — тот, кто затянул ее, наверняка подошел сзади и после столкнул в воду ничего так и не успевшего понять убиенного. А может, сначала вывернул карманы и забрал меч… Дьюар задумался. Среди неупокоенных вполне мог летать и дух этого парня, способный рассказать о своем прошлом и о безвременной кончине, но какая разница, был ли он случайным прохожим или бежал от чьего-то правосудия, а то и чьего-то гнева? В смерти не остается правых и виноватых, а болото не разбирает, кто попадает в его объятия.