Вскоре Половцов обратился в известный английский искусствоведческий журнал «Burlington Magazine» с просьбой опубликовать свое обращение к читателям, среди которых было много его соотечественников. Небольшое письмо «Спасение произведений искусства в России», обращенное к просвещенным читателям журнала, стало свидетельством из первых рук о том, что и как происходило с художественными сокровищами во время революции 1917 года.

В это время новости из России, достигшие Лондона, были случайными и ненадежными, а судьба произведений искусства – непонятной. К моменту издания письма на Западе знали только о казни царя, а история его семьи не была обнародована до 1926 года. О происходящем в России ходили мрачные и противоречивые слухи, поэтому письмо Половцова оказалось весьма важно для читателей. Охватывая краткий период событий в Петрограде в первый послереволюционный год, оно повествовало об эвакуации коллекций из Петрограда в Москву и найденных властью путях сохранения художественных ценностей.

«Когда все дворцы были объявлены общенародной собственностью, и толпа смогла ворваться и жить в чужих гостиных, нам удалось добиться того, что некоторое число лучших дворцов было объявлено общенародной собственностью. В них стали привозить на хранение произведения искусства с соседних улиц. Так были спасены дома графа Шереметева и графа Бобринского[11]. (…) Около семидесяти человек по доброй воле к концу прошлого лета разделили город на несколько частей. Они убедили местные советы дать им свободу в выборе произведений, которые следует считать „национальным достоянием”, и сумели спасти немало произведений искусства. Конечно, это было возможно только в больших городах. В провинции, где были великолепные вещи, многие из них погибли», – свидетельствовал Половцов[12].

Текст письма заканчивался словами, что большевики, «желая казаться просвещенными», осознали, сколь необходима им помощь «своих людей», и Половцов сумел стать таким человеком. Наделенный полномочиями, он ездил по разным дворцам и, если не мог защитить памятники сам, давал советы представителям власти, помогал найти компетентных специалистов, которые могли следить за сохранностью собраний и составляли их описи.

Письмо 100-летней давности сегодня порождает много вопросов. Зачем Половцов писал этот текст? Что и кому хотел объяснить? Что в тот момент понимал сам? Ответы на них крайне непросты. Скорее всего, имея на Западе большое количество знакомых и друзей-эмигрантов, он хотел заверить их, что многие частные художественные коллекции целы и находятся в безопасности, стремился обнадежить владельцев, что их собрания, введенные в состав государственный музеев, смогут к ним вернуться. Возможно, как многие другие, он рассчитывал на скорую смену режима и верил, что ему, очевидцу событий и эксперту с европейской репутацией, поверят, и это свидетельство поднимет его авторитет в антикварном мире Европы, с которым он готовился сотрудничать…

Однако пройдет менее 10 лет, и Половцов получит возможность убедиться в своих заблуждениях. Из Парижа он узнает о закрытии в Царском Селе музея во дворце Палей, часть произведений из него поступила в музеи города, но многие – проданы. В 1928 году на аукционе в Лондоне вещи Павла Александровича были распроданы, и скоро О.В. Палей обнаружила принадлежавшие ей произведения искусства в Англии. Она подала иск к их новому владельцу Норману Вейсу, но ответчик отрицал их незаконное присвоение, доказав, что приобрел коллекцию у Российского правительства, которое в 1924 году признано Британским правительством де-юре.

Протесты О.В. Палей и попытки вернуть свое собрание успеха не возымели, и Половцов ничем не смог ей помочь. Созданный юридический прецедент после дела «Вейс – Палей» привел к тому, что никто из бывших владельцев коллекций не смог требовать возврата своих вещей, продаваемых с аукционов. Княгиня Палей истратила на судебные процессы последние силы: печальная история стоила ей денег, здоровья и, в конечном итоге, жизни.

Впоследствии сам Половцов был обвинен в продаже в Европу уникальных ценностей: ему приписали кражу из Гатчинского дворца двух уникальных ювелирных изделий – яиц, изготовленных фирмой «Фаберже». Информация об этом до сих пор встречается в различных публикациях, хотя компетентные исследователи истории фирмы «Фаберже» давно аргументировано доказали несправедливость обвинения: А.А. Половцов на деле привлекался только в качестве эксперта для определения подлинности произведений, которые американский промышленник Джон Уолтерс пожелал приобрести для своей галереи. Став одним из самых важных клиентов Половцова, с его помощью Уолтерс в Париже в конце 1920-х – начале 1930-х годов сформировал свое собрание, которое хранится сегодня в Художественном музее Уолтерса в Балтиморе.

Остаток своей жизни Половцов провел в Париже, здесь написал книгу о работе во дворцах Павловска и Гатчины, с которыми был непосредственно связан. Его мемуары не дают представления о двадцати шести годах, проведенных в эмиграции, однако упоминают о его поездке в Копенгаген в 1929 году на похороны императрицы Марии Федоровны.

Половцов всю жизнь был чрезвычайно деятелен и сохранял интерес к русскому искусству, работал как профессиональный эксперт-искусствовед, владел антикварным магазином в Париже. Дважды его привлекали к созданию выставок произведений русского искусства в Брюсселе и Лондоне. «Выставка русского искусства старого и нового»[13] прошла в 1928 году во Дворце изящных искусств в Брюсселе, став одним из первых показов русского искусства в Европе. На ней было представлено более тысячи произведений русских художников – от иконописцев до театральных декораторов, а сам Половцов во время работы выставки прочел лекцию о создательнице Эрмитажа и покровительнице искусств – императрице Екатерине II. Скорее всего, именно в это время он задумал свои книги о Петре Великом и Екатерине Великой.

Вторая выставка состоялась в Лондоне в 1935 году, и ее устроители, возглавлявшие выставочный комитет, писали во введении к каталогу: «В трудной задаче выбора произведений для выставки комитету посчастливилось опираться на мнение непревзойденного знатока и преданного энтузиаста месье А. Половцова»[14].

Половцов умер в Париже в 1944 году и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа. Он не был профессиональным историком, хотя интересовался историей всю жизнь. Его отец стал одним из основателей, а затем председателем Императорского Русского исторического общества, при его инициативе и финансовой помощи выходил «Русский биографический словарь». В эмиграции занятия историей не стали для Половцова-младшего основным видом деятельности, его привлекла работа эксперта на аукционах русского искусства и антикварный бизнес. Научными исследованиями он не занимался – он по-житейски смотрел на биографии своих героев: Петра I, Екатерины II, Г.А. Потемкина, Г.Г. Орлова и других. Размышлял о роли личности в истории, он, вполне вероятно, думал и о себе…

Книга о Петре Великом – живое подтверждение связи Александра Александровича Половцова с родиной. В ее основе – взгляд человека «издалека» на свою страну, которым он был готов поделиться с западными читателями, мечтал, чтобы они обрели Россию, которую он утратил.

Елена Кальницкая,

генеральный директор ГМЗ «Петергоф»,

доктор культурологии, профессор

Во время первого пребывания в Голландии Петр, поступивший на работу на корабельную верфь, пользовался необыкновенным вниманием как у представителей высших сословий, так и у простого народа: публика ходила на него смотреть. Современники отмечали, что это ему не нравилось. Портретировался он только потому, что необходимо было дарить портреты по дипломатической необходимости, и нельзя утверждать, что он проявлял особенные усилия для распространения своих портретов среди широкой публики. Но жажда увидеть необычного русского царя с той поры в Европе никогда не иссякала. Его образ, настолько разнообразный, что порой неузнаваемый, постоянно присутствовал в западной культуре. В России потребность в распространенении портретов Петра Великого актуализировалась после того, как русские императрицы, определяя себя его преемницами, мифологизировали представление о предшественнике и четко определили историческую взаимосвязь между его правлением и своим. Образ был переосмыслен и обрел в русской печатной графике черты идеальные в сфере высокого искусства и сказочные – в сфере народного. Огромное количество умелых (и не очень) граверов, а в XIX столетии – литографов, брались за изображение Петра Великого и истории его жизни.