Густав был практически уверен, что за попытку сватовства его спустят с лестницы. Вместо этого папенька Матильды чуть ли не в ноги ему кинулся, распорядившись обручить молодых поскорее и немедленно начать приготовления к свадьбе. Всего через три недели Густав и его ангел сочетались узами брака, а поскольку супружеское ложе игнорировать никто не собирался, отец невесты пришел в неописуемый восторг: он уже смирился с норовом дочки и нежеланием заводить внуков, и внезапная благосклонность, пусть и к нищему стряпчему, казалась ему чуть ли не манной небесной.

Первая брачная ночь подарила море открытий. Густав словно боготворил тело своей жены, целуя и целуя, пока Матильда не начала царапаться, изнывая от страсти и требуя решительных действий. Он старался двигаться нежно и аккуратно, но ей всё равно было больно. Но счастливо. Потом они целовались, очень много, и вставали только для того, чтобы провести время вместе, а вечерами на глазах совершенно счастливого отца уходили спать пораньше. Через несколько месяцев абсолютное счастье стало бесконечным — однажды утром, жутко краснея, Матильда поведала, что скоро Густав станет отцом. Он носил её на руках, радовался и смеялся, как никогда.

Из конторы дяди Густав ушел, целиком отдавшись управлению делами семьи, и тесть сделался приятно удивлен неожиданной деловой хваткой, казалось бы, невзрачного жениха. Теперь, когда любимая находилась в положении, тот старался щадить её, изливая весь жар на проекты и финансовые коллизии. Предприятие, и ранее не бедствующее, пошло в гору, о семье вновь заговорили, и заговорили с удивлением — где это видано, чтобы явный охотник за легкими деньгами по факту вышел примерным семьянином и верным сыном? Папеньку Матильды теперь наперебой хвалили за проницательность, а он, гордо кланяясь, лишь подмигивал новоиспеченному зятю. Оба знали, кому обязаны своим счастьем.

Но через несколько месяцев жизни, полной радости, в дом вернулась та тьма, что однажды уже лишила его солнца.

Чахотка.

========== Глава 3. В болезни и здравии ==========

Первым умер отец. Сгорел буквально за три месяца, быстрее, чем ожидали врачи, а ближе к его кончине тревожные симптомы появились и у Матильды. Когда диагноз подтвердился, та почувствовала себя чуть ли не предательницей собственного мужа. Так кичиться молодостью и богатством. Так мучить беднягу, испытывая и забавляясь. И так быстро подвести сразу после свадьбы…

Однако Густав встретил дурные вести с неожиданной стойкостью. Здоровье изменяло Матильде всё чаще, окружающие только и могли, что причитать да волноваться, а Густав — мягкий, впечатлительный Густав, которого, в отличие от себя, она полагала настоящим ангелом, — внезапно стал её главной опорой. Муж, вопреки или же, напротив, благодаря своей любящей натуре, не опускал рук и не сдавался: спокойно и рассудительно выслушивая докторов, изучая предлагаемые схемы лечения и консультируясь с профессорами, он не унывал и продолжал так же влюбленно смотреть на неё. Работал Густав тоже с жаром: наращивал капитал, чтобы хватало на любые медицинские изыски для жены, а после, когда она поправится — а он ни на минуту не допускал обратной мысли, — чтобы в наследство детям досталось приличное состояние. Пожалуй, не будь Густава рядом, Матильда сошла бы с ума.

Прогнозы, однако же, делались исключительно печальные. Чахотка прогрессировала нехарактерно быстро, кашель становился лишь страшнее и кровавее, но любящее лицо мужа ни разу не исказилось ни напрасной жалостью, ни отвращением. Он словно не боялся ничего — ни болезни, ни собственной смерти. Всё так же засыпал, уложив любимую на плечо и гладя волосы, с вниманием и заботой кормил, хоть аппетит и давно покинул её, а по ночам сам обтирал бьющуюся в лихорадке супругу мокрым полотенцем и менял ей рубашки. Как будто боги решили испытать Густава, прогнать по всем кругам ада, а он не замечал этого, безоговорочно и просто любя.

В один из дней Матильде особо нездоровилось — не получалось даже встать с кровати, ужасные боли крутили нутро, и врача вызвали незамедлительно. Поняв, к чему идет дело, она велела Густаву выйти из комнаты — и он покорно согласился, преданно ожидая позволения вернуться.

Когда всё было кончено, Матильда хотела прийти к супругу сама, но даже на это не нашла сил. Власть её более не простиралась дальше собственной спальни, и оставалось только одно — велеть доктору молчать и позвать мужа. Густав влетел быстрее ветра. Испуганно всмотрелся в её лицо — бледное, еще бледнее, чем в последние дни, покрытое испариной — и улыбнулся, по-прежнему робко и влюбленно:

— Тебе лучше, любимая? Что-то принести? Почитать?

Очень хотелось сделать вид, будто ничего не произошло, расслабиться и спрятаться за повседневными глупостями. Но Матильда всегда желала правды для себя, а потому и от себя требовала её для других. Закрыв глаза и боясь взглянуть в лицо супруга, она прошептала:

— Прости. Я потеряла нашу радость. Прости.

Молчание Густава было недолгим. Взяв её руку в свою, поцеловал. Потом снова, и снова, и целовал так, покуда она не открыла глаз.

— Всё хорошо, любимая. Главное, что ты жива. Мы еще заведем детей.

— Я не смогу.

И эту новость он тоже встретил стойко.

— Тогда возьмем из приюта, целую ораву, а то и две, всех возрастов. Чтобы скакали на лестницах, крушили папенькины сервизы и радовали нас.

— Но они же будут… не твои?

Неужели он не понимает? То немногое, что женщина могла дать любящему её мужчине, Матильда более была не в силах исполнить. Но Густав смотрел с прежней нежностью. Снова поцеловав руку, прошептал:

— Конечно, не мои. Наши. Наши с тобой детки. Не волнуйся, любимая. Всё будет хорошо.

Последующие несколько дней он работал из дома, гладя, заботясь и ни на шаг не отходя от жены — лишь бы та не замкнулась в себе, а не покидавшая отныне постели Матильда постепенно понимала, что Густав не кривит душой. Она еще может сделать его счастливым. Только бы поправиться…

Вердикт вынесли безнадежный: пара недель, максимум — месяц. Матильда ужасно похудела и походила сейчас скорее на бледного призрака, карикатуру на себя прошлую. Густав по-прежнему оставался рядом, полон любви и, несмотря на неутешительные слова врачей, искал выход. Это удивляло. Там, где сама она давно бы отчаялась, он не только не смирялся, но и не позволял этого делать ей. Муж не хватался за любое предложение, но рассматривал каждое с предельной критичностью, отметая всё, что не относилось к передовым научным решениям или же было откровенно шарлатанским. Но однажды он пришел в её спальню с очень странным лицом. Задумчивым и одновременно таящим надежду. Густав ждал совета.

— Любимая… Кажется, я нашел выход. Но он очень спорный. И крайне опасен. Прежде чем решиться на такое, мы должны взвесить за и против. Вместе.

Он крутил на пальце обручальное кольцо — с некоторых пор это стало выражением максимальных его волнений. И куда только исчез тот робкий, нелепый стряпчий? С каких пор превратился он в солидного джентльмена, готового на любые безумства ради своей супруги? Пожалуй, встреться она с ним впервые сейчас — оробела и влюбилась бы уже сама.

Матильда кивнула, показывая, что готова к разговору.

Он сел было на краешек кровати, но вдруг, как в самом начале их семейной жизни, завалился набок, к ней, уткнулся лицом в её руку и, когда жена начала по привычке перебирать его тонкие, нежные волосы, заговорил:

— Не сочти меня сумасшедшим, но упыри существуют.