Пухлая красавица стоял на пороге в шлёпанцах на босу ногу и с кошёлкой. Хм! Шпильки в отсутствие морщинистого потеряли актуальность?! Куда это она намылилась? Куда бы ни было - ненадолго, раз вышла в шлёпанцах.
Магазинов на безлюдном острове не было, но пухляшка, тем не менее, отправилась куда-то с огромной хозяйственной сумкой. И снова надолго исчезла из виду.
"Не прошло и часа", как она вернулась. Её кошёлка наполнилась сеном. Может, и вправду в бараке жила корова?
Я понял, что "пора бы женщине помочь" - типа сначала кошёлку из рук принять, это уж как минимум, а там видно будет. Кто знает, может, и приглашение в дом последует...
Всё так и вышло. Меня пригласили в дом. И даже не пришлось шутить, сыпать анекдотами! А главное - совсем не пришлось оправдываться. Все мои легендочки на тему "почему я вдруг попал на остров в такую рань" оказались абсолютно ненужными.
Нужен ей был только я. Зачем? А шут его знает. Женщин ведь до конца никогда не поймёшь, тут нечего и стараться.
Сначала меня, как бы в знак благодарности, пригласили в небольшую, но весьма нарядную прихожую, сильно контрастировавшую с унылым внешним видом длинного барака.
Гостиная была полна света, лившегося сквозь фасадные окна. В этих лучах дубовая мебель и дорогие картины на стенах имели особенно радостный вид. "Новорусская конспирация"! А что, в наше бандитское время конспирация дело не лишнее.
Из прихожей маленькая дверь вела на крошечную кухню, тёмную, с вентиляционным люком почти под потолком. Через него-то я и слышал звуки ссоры - со швырянием сковородок и хлопаньем дверьми.
Через кухню был сквозной проход в единственную жилую, отнюдь не показушную, комнату, которая, как я и ожидал, освещалась только электричеством, ибо окон там не было. Комната выглядела гораздо скромнее, нежели прихожая-гостиная. Из неё тоже был ход - куда-то дальше, за дешёвенький ковёр, плохо прикрывавший очередную дверь. Но туда, по всей вероятности, гостям хода не было. По крайней мере, туда меня не пригласили.
Пухлая красотка снова долго меня благодарила. Жала руку. Крепко-крепко. И отпускать не собиралась. Вот это да! А я, наивный, опасался, что меня что меня быстро прогонят.
На всякий случай я, конечно, попытался что-то элегантное сочинить, уже на месте, прямо там, у неё в спальне, мол, сам не свой до всяких выборов, мол, сильно хочется голосовать за будущего губернатора, мол, я помешан на политике и всё такое прочее. Мол, типа весь дрожу, такой я политически серьёзный и неуравновешенный. И даже попытался дрожь изобразить.
Но моя дрожь была проигнорирована. Пышка сама нехило подрагивала, и я постепенно догадался почему. От страсти! Я ей нравился! Вне всякого сомнения.
Роскошным жестом она указала на кушетку. Кушетка была твёрдой, но широкой. Я присел на её краешек. Как быстро исполнялись мои желания! Я ущипнул себя. Не сплю ли часом? Нет, не сплю. Я только собирался переспать. С красоткой. Такой желанной.
Как бы прочитав мои мысли, пышка подмигнула мне и улыбнулась. Одной из самых очаровательных улыбок, что были у неё в арсенале.
Затем она, приложив пальчик ко рту, сделала "Тс-с-с!.." И только после этого, снова жестом, предложила мне прилечь, то бишь занять горизонтальное положение на кушетке.
Я же, надев на физиономию задумчивую мину, на всякий случай отказался. Покамест.
- Я поэт! - не знаю, почему, вырвалось у меня. - А поэты люди скромные, сразу к делу переходить не могут.
Она кивнула. Типа понимающе. Но опять ни слова не произнесла.
Тогда я спросил:
- Стихи любишь?
- Не-а, - ответила она.
"Приплыли, - внутренне возмутился я. - Сколько же их, этих дур, живёт на свете! Сейчас какую ни возьми, всегда дефект найдётся. А с виду, вроде, все такие лапочки..."
Я усилил интеллектуальную атаку.
- Пародия на шедевр Некрасова "Кому на Руси жить хорошо"!
Она поёжилась.
- Пародия? А что это такое?
- Сейчас услышишь! Итак, стихо "Кому на Руси клёво жить"! Уж день клонился к полднику, не к аглицкому полднику, не к ихнему, голодному, который "файвоклок", а нашенскому, сытному, котлетно-рыбно-сырному, колбасно-помидорному, плюс жвачка "холодок"...
Пышка на такое никак не отреагировала. Я продолжил.
- Нас было ровно пятеро, а может, и пятнадцать, нас завсегда немерено, где водка и салат. А если у них в Англии, по ходу, кушать нечего, коли беда с продуктами, пусть так и говорят...
- Ишь ты! А я думала, что в Англии всё есть...
_ Не отвлекайся, слушай дальше! - перебил её я. - В России жизнь вольготная, не то, что в Жлоболяндии, у нас, сколько ни куплено, расходится в момент, а если очень хочется кому-то знать про главное, то на Руси-голубушке живётся клёво... всем!
- Так уж и всем!..
- Слушай дальше, юмора совсем не понимаешь, потерпи, это последний куплет! - с ненавистью процедил я. - "Уж день клонился к полднику, к сентябрьскому полднику, к октябрьскому полднику, к ноябрьскому тож. Когда с едой нормательно и с выпивкой нормательно, какая хрень за окнами, не сразу разберёшь..."
Вы не поверите, но это стихо я вытрудил сам, для торжественного вечера, посвящённого Некрасову, проводимого в институте Гришкой. Нас всех тогда обязали написать хотя бы по одной пародии.
После моей декламации пышка долго молча пялилась на меня. Не знала, видно, чем отбить мой гениальный поэтический выпад. Я надеялся на чудо. "За Некрасова обиделась бы, что ли, или, на худой конец, пустила бы слезу, жалея бедных русских алкоголиков!" - мысленно подбадривал её я.
