Выяснилось, что водитель был лишён водительских прав… А вот Гене пришлось нелегко: дело-то зимой было. Хорошенько укутали мы его, надели на него очки, и вёз он нас фактически на открытом воздухе. Человек, по сути, героический поступок совершил, а на базе над ним ещё и подшучивали. Впрочем, он не обижался, – вспоминает Сергей Голов^[13].

В «Альфе» его звали уважительно – Егорыч. Он обладал приятным голосом, был душой компании, охотно исполнял патриотические песни, но его любимое произведение – теперь почти забытый романс «Гвоздика», который незадолго до Первой мировой войны написал Александр Ширяевец[18], волжский поэт и друг Сергея Есенина:

Когда-то этот романс часто передавали по радио, пели и на фронте, и в кругу друзей. Девушки переписывали слова «Гвоздики» в свои заветные дневники. Ими даже объяснялись в любви.

Не знаю, поспособствовал ли этот задушевный романс устройству его собственной семейной жизни, но женился Геннадий Егорович, когда ему не было и двадцати пяти, ещё до службы в Группе «А». Со своей доброй и спокойной Ниной он познакомился на дне рождения её подруги. Молодые сразу полюбили друг друга. Ей он отдавал всё свободное время. Вместе они путешествовали, ходили в походы. Потом, когда родились дочки, приобщили к активному отдыху и их: путешествовали на своём «Запорожце», зимой отправлялись в лес, прихватив с собой лыжи, а летом на байдарке ходили по живописной Десне.

Но работа для офицера «Альфы» всё равно оставалась на первом месте, и прожитые годы не изменили приоритетов. Оттого и тот роковой для него и такой обычный для всей страны 1979 год он провожал не в уютной Москве с женой и дочерьми, а в составе нештатной боевой группы «Гром» в далёком Кабуле.

Муж уезжал в командировку. Сколько их было за почти двадцать лет совместной жизни! Она научилась читать отчёты о них без лишних расспросов – по обветренному лицу, сожжённому загаром затылку, уставшим глазам. Он ушёл, как обычно, быстро собравшись, коротко простившись и не оглядываясь – такая примета. Но напоследок судьба подарила им ещё одно, незапланированное, свидание. Муж позабыл на кухне пакет с едой и свёрток со сменным бельём, и Нина Васильевна позвонила ему на работу. Точного адреса она не знала, поэтому договорились встретиться у метро «Октябрьская»[19].

Было уже далеко за полночь, когда они распрощались. Возвращаться домой пришлось на попутном грузовике. Сидя в кабине, она вспоминала, как муж обнял её перед разлукой… О том, что он нелегально отправляется в чужую страну, Нина Васильевна не знала. И не должна была знать.

Сотрудников Группы руководство до утра распустило по домам, но Геннадий Егорович, как «главный технарь», отвечавший за вооружение, остался в подразделении составлять учётные списки.

…Ночь на 27 декабря в Кабуле выдалась холодной. Чтобы хоть как-то согреться в недостроенной казарме, её окна и двери завесили плащ-палатками. Но всё равно сон не шёл. С уверенностью можно было назвать спящими лишь двоих – Зудина и Баева[20]: их богатырский храп не оставлял в том никаких сомнений.

Утром командир «Грома» Михаил Михайлович Романов довёл до личного состава подробности операции. Опознавательным знаком для своих должны были стать белые повязки на рукавах, а голосовым подтверждением – имена командиров «Грома» и «Зенита»: пароль – «Яша-Миша», отзыв – «Миша-Яша».

До обеда подгоняли афганскую форму, нашивали карманы для магазинов и гранат. Кто-то стягивал по два рожка матерчатой изолентой, чтобы быстрее было менять в бою.

Днём привезли обед – щи и гречневую кашу с мясом. К еде мало кто притронулся. Отказались от предложенной порции и будущие первые лица Афганистана Сарвари и Гулябзой, которым вскоре предстояло идти на штурм вместе с «шурави».

– А ты чего не ешь? – спросил аппетитно жующий Зудин своего друга Николая Берлева[21].

– Да ну его! Ранит в живот – и хана.

– Ладно тебе, Коля, каркать! Давай, выручу, – и придвинул к себе тарелку.

…Странное дело: хотя Волков и Зудин не были приятелями – может, сказывалась разница в возрасте, а может, просто не успели сойтись за всего-то несколько месяцев совместной службы – в эти дни перед боем их почти всё время видели вместе. Рядом они и на памятном снимке на трапе самолёта в Чкаловском, и на другой фотографии, уже на афганской земле. Вот и теперь, перед штурмом, Зудин и Волков подошли к замполиту Емышеву[22] стрельнуть папироску. Неожиданно в сумке нашёлся любимый Зудиным «Дымок». Геннадий Егорович вытряхнул из пачки сигарету и умиротворённо затянулся: теперь можно и в бой!

Перед штурмом все собрались в круг, разлили «наркомовские» сто грамм, закусили бутербродами. Обычно на раздачу назначают младшего, но тогда распоряжался Геннадий Егорович. Выпили молча, всё уже было переговорено. Оставалось ждать сигнала.

Пройдут годы, и Герой Советского Союза Виктор Фёдорович Карпухин[23] вспомнит те последние часы перед боем^[13]:

– Перед началом штурма Зудин всё скрупулёзно записывал, кому и сколько выдал гранат и патронов. Потом плюнул на всё и говорит: «Да берите всё подряд, чего хотите…» Какая-то отрешённость тогда была в нём. Такое ощущение складывалось, что он прямо из жизни уходит. Зудин старше нас был лет на десять и как бы «дедом» считался. Ему тогда было сорок два года. Наверное, жизненный опыт сказывался. Видимо, человек с годами тяжелее переживает ситуации, связанные с риском для жизни, опыт даёт о себе знать. Я тогда этого не понимал, сейчас – понимаю.

Вышли, построились, и Романов провёл ориентирование на местности: «Вот там север, если что, нам отходить туда. Потому что в случае неудачи нам придётся действовать самим и никто не скажет, что мы – сотрудники спецподразделения Советского Союза».

Романов распределил своих людей по машинам. Зудин оказался в подгруппе Голова в пятой, замыкающей БМП.

Долгие годы жена Геннадия Егоровича не знала, как погиб её муж. Её оберегали, чтобы не шокировать подробностями. И только по прошествии многих лет участники событий рассказали, что произошло тогда на ближайших подступах к Тадж-Беку. Теперь это уже не секрет.

Вспоминает ветеран Группы «А» подполковник Сергей Кувылин[24] (его машина, где старшим был Валерий Емышев, шла четвёртой):

– Наша БМП остановилась на асфальтированной площадке перед дворцом, рядом с другими машинами. До дворца метров двадцать, но пули барабанят по бортам, как град. Мы десантировались вместе с Зудиным. Снаружи грохот ещё страшнее. Откуда стреляют, непонятно. Кажется, что со всех сторон. Мы тоже стреляем в ответ, ведём огонь по окнам. Патроны свои я сжёг моментально в горячке боя. Оборачиваюсь, говорю: «Геннадий, патроны…» Он протягивает мне магазин. И тут взрыв – граната. Мне осколками подбородок посекло, лицо. А ему, как мне потом сказали, осколок попал в глаз. Он тогда лицо закрыл руками, и кровь у него между пальцами потекла, густая такая, ярко-красная… Я ему: «Егорыч, Егорыч!» Он молчит. И тут смотрю: справа БМП идёт. Вырулил на нас – и идёт. У него, оказалось, триплексы[25] были все побиты, и он ничего не видел. И прямо Егорыча переехал, по спине. На это было страшно смотреть…