Только с третьего раза, условившись с экипажем БТРа об огневой поддержке со стороны «Альфы» и координируя движение машины, удалось вывезти Литвинчука и Руденко – и то молитвами их товарищей: одна граната, выпущенная боевиками, пролетела в считанных сантиметрах от БТРа, другая срикошетила от брони.
Но Владимира Соловова тогда отыскать тогда так и не смогли. Как оказалось, он подобрался ближе других к зданию больницы. Бой шёл уже минут сорок, когда раздался его голос в рации: «Всё, руке конец!» Как потом выяснили, пулемётная очередь почти оторвала ему руку. Рядом с ним нашли бинты из индивидуального пакета – видимо, когда он перевернулся на бок, чтобы сделать себе перевязку, смертельная пуля в спину настигла его.
Александр Михайлов:
– В течение начавшегося боя мы неоднократно вызывали «броню», чтобы подобраться к стенам. Ведь нужно закрепиться и осмотреться, накопиться, разобраться в ситуации. Боеприпасы на исходе… А с техникой получилась вот какая беда: БТР, который должен был доставить нам боеприпасы, подбили. Граната угодила точно в корму, где находятся топливные баки.
«Коробочка» пылала. Внутри неё находились трое: водитель-срочник, совсем ещё мальчишка, его командир, младший офицер, и ещё какой-то штабной майор, который вёз нам… бумажки. Просто бумажки на подпись, чтобы мы за боеприпасы расписались. Из-за этих самых дурацких бумаг человек сгорел живьём. Когда мы его достали, он уже обуглился…
<…> Технику нам больше не дали, связь у меня и у ребят сдохла. Тело Володи Соловова мы сразу забрать не смогли: без «брони» это было просто невозможно. Через некоторое время нам дали команду отойти на исходные позиции. Воцарилось какое-то затишье[35].
Александр Гусев:
– Генералы из МВД отказались предоставить нам свои бронетранспортёры и боевые машины пехоты[48]. Меня заверили, правда, что как только появятся раненые, сразу же будет подходить техника для их эвакуации. Однако это обещание выполнялось очень плохо. Мои сотрудники кричали, не выбирая выражений: «Когда будет техника?! Люди кровью истекают…» Кроме того, из-за неразберихи и безалаберности с одного из милицейских блокпостов была самовольно начата беспорядочная стрельба в сторону больницы. Одна моя группа попала под перекрёстный огонь: спереди бьют террористы, сзади – милиция. У нескольких моих сотрудников бронежилеты были вспороты на спине.
Патронов и гранат басаевцы явно не жалели. Интенсивность огня не ослабевала. После окончания боя мы прошлись до больницы, посмотрели, сколько выбоин и отметин от пуль осталось на асфальте. Будто свинцовый град прошёл, настолько всё было искромсано и истерзано.
Юрий Михайлович Лужков возмущался потом, когда приезжал в Будённовск: зачем, мол, разворотили входы? Это я приказал. Первым делом поставил задачу – разбить из гранатомётов подъезды, чтобы дать заложникам пути для выхода, – по нашим сведениям, подъезды были заминированы. И это дало результат: с началом штурма из больницы убежали около ста заложников[33].
Александр Желтоухов:
– Я понял, что штурм захлебнулся, в тот момент, когда отошла краснодарская группа по моему направлению. Я же пролежал на точке ещё пять часов после того, как прекратились боевые действия. Тридцать пять градусов жары, я – в полном снаряжении, шевельнуться не могу: заметят и накроют. Попросил по рации, чтобы проехал по полю БМП и я под его прикрытием смог бы уйти. Смотрю, выезжает на поле машина и медленно движется по направлению ко мне. А у меня связи с ним нет: рации абсолютно разные. Вот, думаю, вначале свои не подстрелили, так теперь раздавят. Но всё обошлось: из штаба его сориентировали, он остановился в десяти метрах от меня и начал стрелять поверх больницы, для острастки. Я подскочил к нему сбоку, постучал по кожуху гусеницы. Открылся люк, оттуда высунулось узкоглазое лицо: «Здрасьте». В общем, вышел я под прикрытием брони с поля.
Нас отвели обратно в школу, и выяснилось, что мы потеряли троих убитыми[49] и порядка 15–17 человек ранеными[50]. Тогда же мы узнали, что премьер Черномырдин ведёт переговоры с Басаевым по телефону. Но лучше бы он сам сюда приехал.
Тем не менее восемнадцатого <июня> снайперы получили устный приказ занять боевые позиции и работать «в свободном поиске». Но начать мы так и не успели: начались переговоры на месте и приказ отменили[50].
Когда ребят удалось вытащить из «огневых мешков», штурм был прекращён. Почти четвёртая часть «альфовцев» была ранена. Пуля попадает в автомат – и рука повисает безжизненной плетью, осколки бьют по лицу. У одного из бойцов насчитали девять попаданий: три пули в бронежилете, три в автомате и магазинах, три в теле. Около четырёх часов продолжалась эта жуткая дуэль. И – давящий на уши вопль заложников из окон.
В тот день ещё не раз разгорался бой: подразделения Министерства внутренних дел и Министерства обороны вели огонь по больнице из стрелкового оружия и гранатомётов – даже не стараясь соблюдать ювелирную точность, как это делала «Альфа», и не предпринимая попыток штурма. Скорее, это были попытки устрашения. Но воздействие они оказывали главным образом на заложников.
Из-за непрекращающихся обстрелов в тот день так и не удалось вынести тело Владимира Соловова. Забрали его только в воскресенье, пригрозив Басаеву новым штурмом, если он не позволит отыскать и забрать убитого спецназовца. Вот свидетельство начальника отдела по борьбе с организованной преступностью УБОП при УВД Ставропольского края Владимира Попова, принимавшего активное участие в переговорах и освобождении заложников:
– За пищеблоком мы обнаружили труп сотрудника «Альфы» Владимира Соловова. Он лежал за деревом в тридцати-сорока метрах от основного здания больницы. Мы осмотрели его и увидели, что у него перебита рука. Рядом лежали бинты коричневатого цвета, как будто пропитанные йодом. Похоже, он пытался перевязать себе руку, но был убит выстрелом снайпера.
Я забрал его бесшумный автомат «Вал», магазины к нему, каску, радиостанцию, гранаты. Гранаты и магазины с патронами успел сунуть себе в карманы камуфляжа. Меня окликнул боевик, который стоял за решёткой пищеблока и контролировал нас, подозвал к себе и потребовал отдать автомат. Я вынужден был подчиниться. Я зашёл за гаражи, где сидел спецназ, и бросил им каску, радиостанцию и гранаты. Позже руководитель «Альфы» Гусев попросил меня вернуть оружие Соловова из Чечни. Это было делом чести, и я просьбу выполнил.
Мы долго не могли вынести Соловова с территории больницы, по ней продолжали колошматить наши.
Крест на облацех
На следующий после штурма день, в воскресенье, когда стрельба ещё периодически возобновлялась – в основном, со стороны российских войск, – жители Будённовска увидели в небе молящуюся возле Креста Богородицу.
– Меня захватили вместе с пассажирами городского автобуса, – рассказывает <…> Вера Владимировна Евтушенко, – а потом переводили из отделения в отделение. <…> В воскресенье утром, 18 июня, приблизительно в промежутке от 8 до 10 часов утра, одна женщина вдруг воскликнула: «Девчата! Смотрите!» Все осторожно, боясь попасть под пули наших солдат, выглянули в окно, обращённое на восток, и увидели в небе как бы облачный Крест. Справа от него прямо на воздухе стояла в скорбной позе Богородица, обращённая в три четверти ко Кресту, молящаяся и в чёрных одеждах. Люди были в сильном страхе от басаевцев и не могли как следует разглядеть явление. Только думали: «Что это предвещает? Смерть или свободу?» Видение продолжалось около получаса[49].