– Нашла время. Что, сильно подвернула?

– Сильно. Ступня опухла и синяк жуткий.

– Надеюсь, ты не собираешься на больничный? – на всякий случай уточнила Наталья.

– Нет, конечно, – поразилась Олимпиада, – только покажусь хирургу и приеду.

– Хорошо, я твоих займу чем-нибудь на пару часов.

– Спасибо, Наташ, ты настоящий друг, – рассыпалась в благодарности Липочка. – Я отработаю.

– Да уж, не сомневайся.

В поликлинике Олимпиаде показалось, что отек стал спадать, и боль уменьшилась, и вообще все пройдет. Уже проходит. И она еле удержала себя на новой, обтянутой синим дерматином кушетке.

Высеченный из скалы, грубый на вид дядька-хирург развеял иллюзии:

– Сдается мне, тут растяжение с разрывами связок. Так, барышня. Сейчас на рентген, потом снова со снимком ко мне.

Липочка проделала все в точности до запятой, вернулась с сырым еще снимком.

Не вставая с места, дядька-скала развернулся всем корпусом к окну, посмотрел снимок на просвет.

– Угу, угу, – пробубнил он, – так-так-так… Ничего непоправимого. Обойдемся тугой повязкой.

Тут он достал бланки больничных листов, и у Олимпиады опустилось сердце:

– А больничный обязательно?

Из скальной породы пробился глубокий и умный взгляд:

– Барышня, нельзя недооценивать травму и ее последствия.

Домой Липа возвращалась с открытым больничным листом, с повязкой, туго стягивающей стопу и щиколотку, и мрачным предчувствием, усугубившимся после встречи с черной кошкой. Как она себя ни уговаривала, что суеверие – это «суе» верие, пустое, что кошка – это всего лишь бездомное животное, и ничего больше, внутренний голос подсказывал, что Наталья будет биться в истерике.

Как говорится, предчувствие ее не обмануло. Или примета оказалась верной.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – с пол-оборота завелась Наталья, – что у тебя больничный? На зачетной неделе? Накануне экзамена?

– Нет, я не спокойно об этом говорю, – испугалась Олимпиада, – я расстроена не меньше твоего.

– Кто, по-твоему, будет у них принимать зачет? Я? – продолжала распаляться Наталья. – У меня своих дел выше крыши. И потом – кто, кроме тебя, может проверить их уровень знаний? Это же твои студенты?

Логика в этом отсутствовала, и Липочка попыталась возразить.

– Я от них не отказываюсь.

– Тогда вот что: ты будешь заниматься с ними дома.

– Как – дома? – ахнула Липочка, – но это неудобно. Я же не надомница какая-то.

– А удобно подводить коллег? И студентов.

Олимпиада хмыкнула: что-то ей подсказывало, что студенты будут только рады…

– Ну что случится, если экзамен перенести?

– Ты хочешь возиться с ними все лето? – вопросом на вопрос ответила Наталья.

– А почему сразу – все лето?

– Да потому что. Им только намекни, что можно сдавать позже… Это у тебя первый выпуск, а я уже ученая. Как хочешь, а я в отпуске с пятнадцатого июня. Мы с Соколовым уже билеты выкупили в Крым, он уже ласты и маску положил в сумку. Сезон открывать собирается.

Против ласт возражений у Олимпиады не нашлось. Она молчала, дышала в трубку – та уже прилипла к уху. Отпуск менял дело. Отпуск Липа тоже планировала провести в других широтах.

– Но у меня не убрано, – выдвинула аспирантка Разгуляева последний аргумент.

– Не грузись. После общаги им твоя квартира раем покажется.

– Ладно, пусть приходят, – выбросила белый флаг Липа. Бой был неравным. Мысленным взором Липочка уже видела, как с повязкой на ноге прыгает по квартире, наводит порядок…

– Отлично.

– Отлично, – скуксилась Липа, слушая отбой. Одно только примиряло с принудительным домашним преподаванием: можно будет отправить кого-нибудь из курсанток в аптеку и за хлебом, сыром и колбасой. Скорее всего, Раю. То бишь Ренгсианг.

…Словно наткнувшись на невидимую преграду, Андрей замер посреди кабинета: за его столом обретался какой-то прыщавый недопесок.

На долю секунды замешкав, Андрей развернулся и отправился к начальству. За спиной воцарилась насыщенная тишина.

Валеркин взгляд, сделав дугу от монитора к двери, стал неприязненным:

– Явился?

Месяц пьянки изменили друга: он выглядел на все сорок, хотя им с Валеркой не исполнилось и тридцати пяти.

– Как видишь. Как тут у вас? – Неожиданно Андрей испытал острую вину за свой загул.

– У нас? У нас нормально. У нас три новых рекламодателя.

– Молодцы. Слышь, Валер, там это… Мой стол занят. Где мне сесть?

– А знаешь, негде тебе сесть. Ты слишком долго отсутствовал, и мы как-то выкрутились. Приняли нового человека вместо тебя.

Лицо Андрея дернулось, он криво улыбнулся:

– Вот даже как? Ну, удачи.

– И тебе.

Продолжая по-идиотски посмеиваться, Андрей вернулся в отдел.

Под взглядами притихших коллег прошел к столу, с которым сроднился за последние девять лет:

– Можно? – Он показал на органайзер, набитый разным хламом.

– Конечно. – Вспыхнув, молодой человек поднялся и предоставил Андрею свободу действий.

Тишина наполнилась звуками: запиликал чей-то мобильник, зашуршали бумаги, загудел принтер…

«Упрашивать – я лучше сдохну», – твердил про себя Андрей, собирая немудреное барахлишко: ручки, карандаши, точилки, стикеры, блокноты, ластики и синюю кружку из термостойкого стекла. Подарок Маринки…

А он еще Валерку другом считал. Дерьмо собачье, а не друг.

Видите ли, подвел он Валерку. Разве это подвел? Вот его Маринка подвела, так подвела.

Сложив имущество, Андрей вдруг осознал, что у него больше нет дома, куда можно притащить все эти стикеры и ручки.

– Пусть здесь постоит, я потом заберу, – ни к кому не обращаясь, сказал Андрей.

Звуки снова замерли.

Пристроив коробку с барахлом на полке, служившей перегородкой, Андрей в полусознательном состоянии покинул душный кабинет и очутился на улице.

Оказывается, до этого момента он употреблял слово «облом», до конца не понимая его смысла. Вот что называется обломом – вот это самое. Полным. Можно, конечно, назвать по-книжному: поворотный момент. Точка принятия решения. Перекресток судьбы. Излом… Но почему-то Андрею в его положении хотелось называть вещи своими именами… И название этому было…

Андрей выгреб последние четыре тысячи из кармана, разгладил их, сунул обратно и постоял в раздумье. Перекресток, тополя, редкая толпа горожан – жизнь продолжалась.

Словно приглашая, зажегся зеленый глаз на светофоре.

Вот и отлично, решил для себя Андрей, он будет умненьким-благоразумненьким.

Для начала зайдет вон в ту пельменную и съест порцию пельменей. Почему-то пельмени из общепита представились ему скользкими и вязкими. Впрочем, в его положении нужно забыть все дорогие привычки.

…Пельмени оказались гораздо приличней, чем можно было судить по виду пельменной.

Наколов на вилку последний, Андрей собрал сметану с тарелки и увидел Витька.

Тот боком протиснулся в зал и шарил глазами по столам в поисках знакомых лиц. На физиономии Андрея взгляд Витька не задержался – Андрея Витек не узнавал.

Поколебавшись ровно мгновение, Андрей помахал рукой:

– Витек!

В блуждавшем взгляде отразилось недоверие:

– Ты меня?

– Ну да, тебя. Ты же Витек?

– Витек.

– Подгребай к столу.

Новоиспеченный друг плюхнулся на стул, сморщился в неуверенной улыбке:

– Че-то я тебя не помню. Это с тобой мы у Кольки-хромого зависали на прошлой неделе?

– Нет, вы с Серегой на прошлой неделе у меня в гостях были. На Гагарина. Не помнишь, что ли? Я Андрей. Ну? Еще Клара, моя невестка, с ментами явилась и вытурила вас. Ну, помнишь?

– А! Эта, мочалка крашеная?

– Да. Ты уж прости, друг. Так вышло.

– Проехали, брат. Родственников, как говорится, не выбирают. Сам-то как?

– Выселила она меня. В суде работает, стерва. Все судьи свои.

– Надо выпить, – подсказал Витек.