– Всё правильно, – улыбнулся Егоров, – просто так ничьим словам нельзя верить. Дядька Селантий там у Колюбякина Сергея Ивановича в фурьерском звании в денщиках есть. Да я и ваших кое-кого из станичников знаю. Того же есаула Писаренко Фёдора Ефграфовича и ещё там у него один урядничек есть и приказной казак со шрамом большим через всё лицо, имя вот только запамятовал дядьки, – и Лёшка наморщил лоб. – Ааа, точно, Лутай у него фамилия вроде.

К уряднику боком притиснулся какой-то казачёк и, зыркая глазами на Лёшку, что-то там зашептал ему на ухо.

– Да ладно, этот, что ли, Платоху взгрел?! Хм, да и то правда, за дело тогда он его проучил. – И казачий командир убрал правую руку с изголовья своей шашки и отъехал чуть в сторону.

– Можете далее следовать, ваше благородие! Извиняйте, что не признали вас сразу, сами понимаете, мы в дозорном разъезде, а здеся человече по лесу в одном лишь исподнем бяжит. Поневоле тут заподозришь чего худого. Емельян Архипович меня зовут, ежели ещё кто из станичников вас далее остановит, так вы на меня тогда ссылайтесь, гутарьте, что знаете Сеченя. А коли и далее про меня станут расспрашивать, так говорите, что это тот самый урядник, что полковника Станислава Пулавского нагайкой выпорол, – и он с ухмылкой почесал свою густую бороду. – Тогда уж точно вам доверие будет, знают уж меня казаки.

– Спасибо, батька, – улыбнулся ему Лёшка. – Побежал я, холодно на месте стоять.

Мимо него с лихим посвистом пронёсся разъезд, а сам егерь, набирая с места скорость, понёсся дальше. С каждой верстой дышалось ему всё легче. Не было уже той мучительной головной боли, что тукала утром в висках, ушла тошнота, и снова появился аппетит. Как говорится, вся гадость с потом вышла.

Вернувшись в расположение команды через час, Алексей застал около дома дядьку Матвея и Иван Карпыча.

– Ваше благородие, разрешите доложить? – убелённые сединой унтера вытянулись по стойке смирно.

– Да вольно вам уже, – протянул смущённо Лёшка. – Нет же из рядовых никого рядом, что там у нас было-то вчера, рассказывайте. Да пойдемте лучше в дом, а то я разогретый после бега, не хочу застудиться.

– Да всё было пристойно, Ляксей Петрович, что вы тут волнуетесь, даже не сумлевайтесь ни в чём! – успокаивали мужики Алексея. – Что мы, без понятия совсем, что ли? Смекаем, что к хмельной дури вы не привычны вовсе. А закушать как следует-то ведь не успели, всё тосты да здравницы были эти, а вы-то как хозяин же там были, ну и как тут со всеми было не выпить? Мы-то Федьку смогли там сдержать, злодея. Он, как и все нижние чины наши, в строгую меру крепкого вина отпивал. Это уж под конец стервец хлобыстул втихую полую чарку, пока там все отвернулись от него, но чинности, однако же, не потерял своей и не накуролесил там даже! – убаюкивал Лёшкину совесть Карпыч.

– Вся команда возвернулась в расположении за полночь в своём полном составе. А с утра после проверки, как и полагается, уже приступила к занятиям. Да вы и сами, небось, видели там нас на месте. Когда вы туды к озеру пробегали по этой тропке, мы как раз и отрабатывали навыки работы тройками, ну и вас тадысь тоже заприметили.

Всё было понятно Алексею, дядьки ветераны, унтера, держали его команду в ежовых рукавицах и никакой дури или праздного шатания в ней не допускали, поддерживая там строгий порядок и заботясь о своём молодом командире.

– Спасибо вам, Матвей Никитич, Иван Карпыч, – тепло поблагодарил он своих помощников. – Не знаю даже, как и был бы я, без вас, дядьки!

– Да что вы, Ляксей Петрович, даже не благодарите, – всплеснули руками ветераны. – Всё хорошо, всё, как и должно было быть, что ж мы – дурни и не понимаем чаво?! Только вот в харчевню бы вам надоть зайти опосля, да и нам бы этот «стульчик» туда возвернуть должно, – и они показали на массивное дубовое кресло, вынесенное из «Зажаренного ягнёнка».

– Обязательно зайдём, – кивнул Лёшка. – Мне там с Думитру нужно рассчитаться до конца, да думаю, ещё нашего Ермолая после того хорошо было бы навестить. Три дня у него в госпитале уже не был, всё в заполошных бегах да в суете этой.

Ближе к вечеру «мебель» вернули на место. Алексей сделал полный расчёт в харчевне и приложил ещё в благодарность за прекрасно организованное торжество целый кроненталер, как говорится, «на чай» и на хорошее отношение для будущего. Стороны расстались весьма довольные друг другом. А команда из дядьки Матвея и трёх егерей направилась в штаб к Генриху Фридриховичу, нагруженная корзинами с гостинцами, как это ранее с ним и обговаривалось.

Сам же Егоров зашёл в госпиталь, организованный при лечебнице монастыря Колцей. В этом старинном монастыре и до этого монахи и до этого оказывали помощь больным и увечным, с организацией же военного госпиталя работа монастырской братии по уходу за больными и ранеными переплелась там с работой и русских военных медиков. В больших залах со сводчатыми высокими потолками стояли длинными рядами деревянные кровати-лежаки, на которых-то и лежали все страждущие.

Военные лекари и монахи делали по длинным рядам обходы, останавливаясь то около одного, то возле другого больного. Слышались их негромкие голоса, хрипы, кашель и стоны бедолаг. Кому-то они вливали в рот какие-то жидкости, кого-то перекладывали на другой бок, чтобы избежать пролежней, а других уносили в операционную или же и вовсе в мертвецкую.

Военные медики этого времени уже неплохо знали хирургию и анатомию тела, используя в своих операциях разнообразные ножи, «ланцеты кровопущаные» и «буравы», применяли они ножницы, «снасти костоправные с верёвками», щупы, пилы и пилки, долота, клещи и многие прочие особые инструменты. Искусные лекари-хирурги военно-полевой медицины умели уже в этом времени резать живот, ампутировать конечности и удалять омертвевшие части тела, ими даже производилась даже трепанация черепа. Подобно западноевропейским медикам, они прижигали «по старинке» раны калёным железом и использовали в своём лечении травяные мази, крепкое спиртное и золу. Оперируемый традиционно усыплялся или обезболивался настоем корня мандрагоры, опийного мака или же попросту несколькими чарками крепкого хлебного вина. Было уже понимание о стерилизации инструментов, которые обязательно перед применением прокаливали в огне. Швы на теле раненых и оперируемых прошивались тонкими волокнами льна, а в полевых условиях медики умели вынимать металлические осколки с помощью магнитного железняка. Начинали в столичных госпиталях даже делаться простейшие протезы для увечных.

В лечебницах и госпиталях медицинская помощь оказывалась не только раненым, но и заболевшим цингой, лихорадкой, золотухой и коростой или больным с так называемыми пильными болезнями, то есть болезнями суставов и с «чепучичными», то есть венерическими заболеваниями, а также с «проносной», желтухой, рожей, астмой и многими прочими.

Было уже такое понятие, как высоко заразные заболевания и предупредительные карантинные меры. В этом монастыре людей как-то старались отделять по всем этим видам, группируя их в отдельных залах или же рядах. В полуподвальных помещениях содержались те, у кого было подозрение на заразу, это был своего рода местный карантин.

Алексей присел на поднесённую для господина офицера лавку возле топчана своего солдата. Был Ермолай пока ещё очень слаб от большой потери крови, но сильный организм егеря и уход делали уже своё дело, и можно было надеяться, что теперь он точно пойдёт на поправку.

– В ранах гноя нет, господин прапорщик, а это самое главное в таком деле. Хорошо, что их сразу взрезали и прочистили до госпиталя и потом ещё крепким хмельным хорошо залили, – пояснял госпитальный врач, – Следим мы за вашим егерем, словно за человеком из благородного сословия приглядываем, так что не сомневайтесь даже, уход за ним по самому высшему разряду у нас поставлен. И вам спасибо за ваше участие и за вашу посильную денежную помощь.

– Спасибо Дементий Фомич, – поблагодарил его Егоров. – Вы уж поставьте мне его на ноги поскорее. Добрый он солдат, а это вам за труды и ему на какое-нибудь лекарство получше, – и Лёшка незаметно сунул доктору в руку кроненталер.