— Глупые! Можно подумать, что дети разные! — тихо сказала она и нежданно смутилась, припомнив завещание Ронн.

Ведь кусок ткани с вышивкой был предназначен для первой из двух дочерей. Мать ждала появления Руни на свет, а Мерона, плененная крохотной Свельд, позабыла о ней, предоставив двум домашним животным.

— Даже не вымыла! — с чувством стыда прошептала она.

Засыпая землей тело Ронн, она мысленно поклялась Белой Рыси, что будет любить двух детей одинаково, не отдавая предпочтения Свельд:

— Теперь они обе — мои дочери!

Возвратившись, Мерона подошла к низкой кровати и облегченно вздохнула, поскольку младенцы не плакали. Но, попытавшись взять Руни, Мерона едва не столкнулась с рогами козы. Было ясно, что животина считает ребенка своим и не желает делить его с кем бы-то ни было.

— Отдай! Она не козленок, а Белый Рысенок! — пыталась Мерона внушить наглой козе. — И не стыдно тебе так вести себя?

Но, недоверчиво глядя на женщину темно-вишневым загадочным взглядом, коза не желала ей уступать, отвечая на все попреки свое знаменитое:

— Ме-е-е!

— Вот возьму полотенце, да как погоню прочь из дома!

— Ме-е-е!

— Или метлой!

— Ме-е-е!

— Оставлю без корма!

— Ме-е-е! Ме-е-е! Ме-е-е!

Мерона могла бы поклясться, что понимает слова козы: “Ничего ты не сделаешь! Девочкам нужно мое молоко! У тебя же его нет?” Устав от бесплодного спора, она просто села рядом с животным.

— Ей плохо! Она же грязная! А пеленка? Ведь это холодная тонкая тряпка! Руни простудится и заболеет! — вновь и вновь объясняла Мерона рогатой нахалке.

Неизвестно, дошли ли эти слова до сознания наглой козы, но животное вдруг подчинилось и, приподнявшись, посторонилось, позволив взять девочку. Погружая в таз с водой хрупкое тельце ребенка, Мерона заметила, что ее волосы много светлее, чем у сестры.

— Белые, с голубоватым отливом, будто бы только что выпавший снег! — промелькнуло у нее в голове. — Настоящий Белый Рысенок!

Должно быть, вода слишком сильно остыла, поскольку младенец открыл глаза, и Мерона вздрогнула, потому что они были мертвыми: просто белесая пленка без тени зрачков.

— Слепенькая! — прошептала усталая женщина, но почему-то это скорее смутило, чем пробудило сочувствие. На эмоции просто не было сил, так как слишком тяжелым выдался этот день. Мысль о том, как ребенок сумеет прочесть “завещание” матери, просто не пришла ей на ум, отступив перед множеством новых забот.

Вскоре выпал и первый снег, почти сразу засыпав и лес, и тропинки. В первое время Мерона почти не выходила из домика, так как боялась оставить детей. Коза и козленок всем своим видом давали понять, что слепая малышка принадлежит им, и не замечали Свельд. Эта тяга животных к маленькой Руни всерьез удивляла Мерону:

— Жалеют, или здесь что-то не так?

Ей было трудно объяснить то непонятное чувство, которое вызывала в ней девочка. Раньше Мерона, мечтая о жизни рядом с Рысью или Рысенком, гордилась непохожестью этих существ на людей, а теперь ее сильно влекло сходство Свельд и обычных детишек. Сжимая в руках этот хрупкий комочек, который встречал ее ясной улыбкой, Мерона думала, что лесная девочка — ее дочь. Руни же очень смущала ее.

Ей казалось, что этот младенец на самом деле все видит и просто притворяется слабым и слепым. Без сомнения, в девочке было что-то особое.

— В нашей деревне бы сразу сказали, что она — нелюдь, оборотень! — иногда приходило на ум, но Мерона старалась гнать эти мысли.

Симпатия вредной домашней козы очень ясно говорила, что в Руни нет зла.

Постепенно жизнь стала проще. Привыкнув управляться с детишками и с хозяйством, Мерона уже находила свободное время, чтобы заняться не только самым насущным. Настал день, и хозяйка впервые решилась выйти в лес.

— Нужно будет поставить капканы на зайцев! — решила она.

Припасов хватало, однако Мерона считала, что лучше иметь запас: неизвестно, как быстро настанет весна!

— Остаешься здесь вместо няньки! — сказала она козе, ожидая привычного: “Ме-е-е!”, но та просто тряхнула бородкой. Пробродив меньше часа, Мерона вернулась в дом, притащив заодно замороженный хворост. Вскоре лесные прогулки стали нормой. Закончив с делами и усыпив малышей, пожилая женщина уходила в чащу, все дальше и дальше удаляясь от домика.

Белый смерч, взмывший рядом с опушкой, всерьез испугал ее, ноги стали ватными. Не сводя глаз с легкого вихря, Мерона начала отступать, шаря в поисках огнива, а потом припустила к домику.

— Хоть бы я обозналась! — молила она про себя, не сомневаясь, что встреча с Духом Чащи — это начало конца.

По поверьям высокие смерчи — голодные Духи Чащи. Зимой они — белые вихри, а летом — воронки взвившейся пыли. Одного или двух из них можно спугнуть огнем или особым заклятием, но, когда Духов много, человек обречен, как и любое живое существо.

Взяв свежий след, Духи Чащи преследуют жертву до конца. Ни нора, ни обычный дом не укроют от них. Они будут ломиться в окна и двери, срывая ставни и разрушая засовы, пока не отнимут дыхание жизни. Среди снежных равнин можно было бы встретить немало давно опустевших поселков, чьи жители стали их жертвами.

Оказавшись в хижине, Мерона сначала покрепче заперла дверь изнутри и, вынув лучины, расставила их возле ставен, надеясь, что язычки огня смогут сдержать Духа Чащи. Ей очень хотелось бы верить, что белый вихрь в лесу был один.

До вечера все оставалось спокойным. Мерона уже начинала надеяться, что злобный дух ее попросту не заметил, когда деревянные ставни дрогнули от порыва ветра. Коза и козленок вскочили с подстилки и бросились к детской постели, как будто малышки могли их защитить. Запалив все лучины и факел, Мерона встала к окну, чтобы первой встретить зловещего Духа. Ей было страшно, но она верила, что огонь сможет выручить.

Ставни задребезжали, но устояли, как и дверной засов. После двух — трех попыток проникнуть в дом, Дух затих, словно бы примирившись с поражением. И нежданно холодный воздух наполнился резким, пронзительным свистом, который стал нарастать, становясь с каждой новой минутой все нестерпимее.

Выронив факел, Мерона упала на колени, не в силах выдержать нечеловеческий вой. Зажимая ладонями уши, она все же слышала, как этот вой подхватили в чаще. Домик затрясся, как будто готов был раскатиться по бревнышку. Сквозь дикие звуки женщина ясно слышала, как перепуганно блеют козы и как, проснувшись, заплакала Свельд. Ей хватило еще сил кое-как доползти до кровати и обнять девочек, как входная дверь распахнулась, впуская в комнату несколько вихрей.

На миг задержавшись, как будто столкнувшись с преградой, (Знак, вышитый Ронн, оставался у входа.) они, разбивая ее, устремились вперед… Закружились по комнате словно в каком-то неведомом танце, зависли на месте и… Резко ринулись прочь.

Тишина, наступившая после ухода Духов, была такой полной, что женщине показалось: она потеряла слух. Зимний холод привел ее в чувство, заставив вспомнить, что стужа опасна для двух малышек не меньше Духов. Уже закрывая двери, Мерона подумала:

— Что же спугнуло их?

Но для бесплодных догадок не было сил. Кое-как разложив по местам вещи, сбитые вихрями, женщина снова подошла к детской постели и отшатнулась, не в силах поверить тому, что увидела.

Белая пленка, лишившая света взгляд маленькой Руни, исчезла. Глаза этой крошечной Рыси были пронзительно-синими, полными голубых искр.

— Рысь, наделенная Силой! Лесянка из древних легенд! — застучало сердце Мероны.

Открытие поразило, заставив понять и уход Духов Чащи, почуявших Силу, и поведение коз.

— Они знали, что Руни не просто Рысенок, — сказала она себе.

Мерона не сомневалась, что Духи уже не вернутся, но почему-то ей вновь стало страшно. Не каждый способен воспитать синеглазку! Кто знает, что, повзрослев, она сделает с Силой? Лесянки из песен, наделенные ей, не нападали первыми, но и не жили среди людей.