– Люси?

Сидя на крыльце дома, я услышала, как кто-то зовет меня по имени. Пока Мари отдыхала, я сидела здесь, в кресле-качалке, изо всех сил стараясь понять, как все это могло произойти. Подняв глаза, я увидела Ричарда – моего парня. Он поспешно спрыгнул с велосипеда и направился ко мне.

– Что произошло? Я получил твое сообщение. – Рубашка Ричарда, как и всегда, была покрыта пятнами краски, потому что он был художником. – Прости, что не отвечал на твои звонки. Я выключил звук, потому что запивал свою печаль по поводу отказа очередной художественной галереи.

Он подошел и поцеловал меня в лоб.

– Что случилось? – снова спросил он.

– Паркер ушел.

Едва заслышав эти слова, Ричард удивленно раскрыл рот. Я рассказала ему обо всем, что произошло пару часов назад, и чем больше я говорила, тем чаще с его губ срывались громкие восклицания.

– Ты шутишь? Мари в порядке?

Я покачала головой: конечно же, она была не в порядке.

– Пойдем в дом, – сказал он, протягивая мне руку, но я отказалась.

– Мне нужно позвонить Лирике. Я уже давно пытаюсь до нее дозвониться, но она не отвечает. Хочу попробовать еще раз. Можешь проверить, как там Мари, и узнать, не нужно ли ей чего-нибудь?

Он кивнул.

– Конечно.

Я подалась вперед и стерла со щеки Ричарда желтую краску, а затем поцеловала его.

– Мне жаль, что тебе отказали в галерее.

Ричард поморщился и пожал плечами.

– Все в порядке. Пока ты не против встречаться с неудачником, который недостаточно хорош для того, чтобы его работы попали на выставку, я не отчаиваюсь.

Я была с Ричардом уже три года и не представляла, что могла бы встречаться с кем-то еще. Меня ужасно злило, что мир не дает ему шанса проявить себя, ведь он был достоин успеха, как никто другой. Как бы то ни было, я всегда буду стоять рядом с ним и верить в его талант.

Когда он вошел в дом, я еще раз набрала номер Лирики.

– Алло?

– Наконец-то. – Услышав ее голос впервые за очень долгое время, я вздохнула и выпрямила спину. – Я весь день пыталась до тебя дозвониться.

– Ну, не каждый может быть миссис Даутфайр и работать в кофейне несколько часов в день, Люси, – сказала Лирика с явным сарказмом в голосе.

– Теперь я работаю только няней. Я ушла из кофейни.

– Кто бы мог подумать, – ответила она. – Послушай, тебе что-то нужно или ты просто не знаешь, чем себя занять, и поэтому решила замучить меня звонками?

Она говорила со мной тем же тоном, что я слышала всю свою жизнь: в нем читалось полное разочарование в моем существовании. Лирика научилась мириться с причудами Мари, особенно с тех пор, как та окончательно съехалась с Паркером. В конце концов, именно Лирика познакомила их друг с другом. Когда дело касалось моих отношений со старшей сестрой, все было совершенно наоборот. Казалось, она ненавидит меня из-за того, что я слишком напоминаю маму.

Но со временем я поняла, что она ненавидит меня потому, что я всего лишь была самой собой.

– Да нет. Я звоню из-за Мари.

– С ней все в порядке? – спросила Лирика с фальшивой заботой. Я слышала, как она все еще печатает на своем компьютере. Наверняка снова осталась работать допоздна. – Она ведь не..?

– Умерла? – фыркнула я. – Нет, но Паркер уехал сегодня вечером.

– Уехал? О чем ты говоришь?

– Просто уехал. Он собрал вещи, сказал, что не может смотреть, как она умирает, и уехал в закат. Он бросил ее одну.

– Боже мой. Это же просто безумие.

– Да, я согласна.

На несколько минут между нами повисла тишина, и я молча слушала, как она печатает на клавиатуре.

– Ты его чем-то взбесила? – наконец спросила она.

Я перестала раскачиваться в кресле.

– Что?

– Да ладно тебе, Люси. Конечно, ты переехала к ним, чтобы помогать, но я знаю, что жить с тобой не так-то просто. С тобой очень трудно справиться.

Она каким-то образом умудрилась сделать то, что делала всегда: выставила меня главным злодеем. Она обвинила меня в том, что этот трус бросил свою больную жену.

Тяжело сглотнув, я проигнорировала ее замечание.

– Я просто хотела, чтобы ты была в курсе происходящего, вот и все.

– С Паркером все в порядке?

Что?

– Может, ты хотела спросить, в порядке ли Мари? Потому что это не так. Она больна раком, ее только что бросил муж, и у нее нет ни цента за душой, не говоря уже о желании бороться за жизнь.

– А, вот и оно, – пробормотала Лирика. – В этом все дело. Ты звонишь мне из-за денег. Сколько тебе нужно?

От ее слов у меня свело желудок, а на языке появился отвратительный привкус. Она подумала, что я звоню из-за денег?

– Я звоню тебе, потому что твоей сестре больно и она чувствует себя одинокой. Я подумала, что ты захочешь навестить ее и убедиться, что с ней все в порядке. Мне не нужны твои деньги, Лирика. Я хочу, чтобы ты вспомнила о том, что ты наша чертова сестра.

Прошла еще одна минута молчания, за которой вновь последовал стук клавиатуры.

– Послушай, я по горло завалена работой. У меня на подходе несколько новых дел, и сейчас я не могу их бросить. Я никак не смогу навестить ее раньше чем через пару недель.

Лирика жила в центре города, всего в двадцати минутах езды, но все равно была уверена, что это слишком далеко.

– Не забивай себе голову. Просто притворимся, что я не звонила. – Никогда не думала, что та, в ком я всегда видела пример для подражания, может быть такой холодной, и мои глаза наполнились слезами. ДНК говорила, что Лирика – моя сестра, но она вела себя как незнакомка.

– Прекрати, Люси. Хватит быть такой пассивно-агрессивной. Завтра я пришлю вам чек, хорошо?

– Не нужно. Нам не нужны твои деньги и твоя поддержка. Я даже не знаю, зачем тебе позвонила. Просто отметь это как очередную глупость с моей стороны. Всего хорошего, Лирика. Удачи с твоими делами.

– Да, хорошо. Люси?

– Да?

– На твоем месте я бы поспешила вернуться на работу в кофейню.

Через некоторое время я встала с кресла-качалки и направилась в гостевую комнату, где я остановилась. Закрыв дверь, я сжала ожерелье в кулаке и закрыла глаза.

– Воздух надо мной, земля подо мной, огонь внутри меня, вода вокруг меня… – глубоко дыша, я повторяла слова, которым научила меня мама. Всякий раз, когда она теряла жизненное равновесие и чувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, она повторяла эту песнь, обретая внутреннюю силу.

Но даже повторив эти слова, я чувствовала себя неудачницей.

Мои плечи упали вниз, и по щекам побежали слезы. Тогда я обратилась к единственной женщине, которая когда-либо меня понимала:

– Мама, мне страшно, и я ненавижу это ощущение. Я ненавижу свой страх, потому что это значит, что я отчасти понимаю Паркера. Какая-то часть меня чувствует, что у нее не получится, и каждый вечер я с ужасом ожидаю, что принесет новый день.

Я видела, как моя лучшая подруга распадается на части, и это разбивало мне сердце. И хотя я знала, что смерть – это всего лишь новая глава в ее прекрасных мемуарах, но от этого мне не становилось легче. В глубине души я понимала, что каждое объятие может стать последним и каждое слово может оказаться прощальным.

– Мне стыдно, потому что на каждую хорошую мысль в моей голове приходится пять плохих. У меня в шкафу стоят пятнадцать полных банок с монетами, о которых Мари не знает. Я очень устала, но мне стыдно, что я не могу собраться с силами. Мне нужно быть стойкой, потому что иначе я не смогу ей помочь. Я знаю, что ты призывала нас отказаться от ненависти, но я просто ненавижу Паркера. Не дай бог, но если это последние дни Мари, то я ненавижу его за то, что он их испортил. Ее последним воспоминанием не должно быть то, как ее муж поворачивается спиной и уходит от нее.

Было ужасно несправедливо, что Паркер мог собрать свои вещи и просто сбежать в новую жизнь без моей сестры. Возможно, когда-нибудь он снова найдет свою любовь, но как насчет Мари? Он станет любовью всей ее жизни, и это ранило меня сильнее, чем она могла бы подумать. Я знала свою сестру как свои пять пальцев, знала, какое у нее нежное сердце. Она ощущала боль в десять раз сильнее, чем большинство людей. Ее сердце было открытой книгой, и она позволяла всем слушать его прекрасное сердцебиение – даже тем, кто не заслуживал слышать эти звуки. Она надеялась, что люди смогут это оценить. Мари всегда хотела чувствовать себя любимой, и я ненавидела Паркера за то, что он смешал ее главное стремление с грязью. Она покинет этот мир, чувствуя, что каким-то образом разрушила свой брак, и все во имя любви.