– Я задал вопрос, – прорычал Блэк, сверля девушку взглядом.

Маечка обтягивала маленькую грудь, а Ковалева к тому же прикусывала нижнюю губу, прямо-таки выводя его из себя. Что же она творит? Что она делает со своими гребанными губами? И главное. Почему он, черт возьми, не может оторвать от них взгляда.

Она посмотрела на него. И мгновенно стало тошно от того, сколько страха, вперемешку с напускной уверенностью он увидел в этом взгляде. Она такая же слабачка, какой и была. Ничего не изменилось за лето. Ему всего лишь показалось, что она отрастила зубы и когти.

– Я хотела напомнить тебе про наше сегодняшнее патрулирование, – произнесла Ковалева.

Хм. Смешок непроизвольно сорвался с губ. Блэк удивленно приподнял бровь. Она не сказала за всю неделю ни слова ему про его обязанности. Ни разу не открыла свой поганый рот, прячась в своей норке или бегая с какими-то срочными поручениями. А тут вот.

Стоит вся такая испуганно-раздраженная.

Указывать пытается. Дура.

– Ковалева, следи за своим языком, а? – язвительно протянул он, поднимаясь со стула. – Нет никакого «нашего» патрулирования. Я этой херней заниматься не собираюсь.

Она ожидала этого ответа. Даже подготовила целую речь, но после того, как он встал и сделал пару шагов в ее сторону, у нее пропало всякое желание говорить. Потому что в нос ударил запах дорогого парфюма, а цепкий взгляд серых глаз пробежался по ее телу, вызывая мурашки по коже.

И тут она вспомнила, что даже не переоделась.

Черт.

Определенно точно на щеках сейчас выступил красный румянец. Потому что было чертовски унизительно стоять перед ним в таком виде, потому что его взгляд буквально пожирал ее. Потому что он сделал еще один шаг к ней. Она практически чувствовала его дыхание. Его запах так резко окутал ее личное пространство, что подгибались коленки. Не хватало ей еще рухнуть ему под ноги.

Эй, соберись. Это, Блэк, мать твою. И ты, кажется, кое-что обещала. Не реагировать, ладно?

– Я могу сообщить Антонине Гавриловне, – вздернув подбородок, произнесла Кларисса. – Тогда у тебя заберут должность старосты и отдадут ее кому-то более ответственному.

– Не думаю, – фыркнул Блэк. – А тебе я бы посоветовал валить из моей комнаты. Нарушаешь правила.

– Ты безответственная самовлюбленная сволочь, Блэк, – выплюнула она, и тут же прикрыла рот рукой, понимая, что сказала.

Он её ударит. Прямо сейчас. Замахнется и отвесит пощечину так, что голова откинется. Она задрожала всем телом, слыша, как изо рта Блэка вырвался гортанный рык. Страх заполнил все сознание. Целиком и полностью. Страх вперемешку с чем-то еще, что она никак не могла объяснить.

Она едва стояла на ногах. Потому что взгляд, которым одарил ее Блэк, был прошибающим. Яростным. Злым. Она буквально видела, как вся его сущность вот-вот вырвется наружу. Как все его звери сорвутся с цепей. И будут разрывать ее на части. Она была в ужасе от того, что видела в его – сейчас таких темных – глазах. Красивый, как сам дьявол во плоти.

Он просто сейчас придушит ее. Просто сломает ее шею. Ему это ведь ничего не будет стоить. Для Блэка – это просто ничто. Он же сделает это, не задумываясь.

– Сволочь, говоришь? – спокойный, с легкими нотками язвительности голос, прошелся током по венам. – А какого черта, потрудись объяснить, ты тогда пихала свой грязный язык этой сволочи в глотку, а, Ковалева?

По телу прошла крупная дрожь. Глаза отчаянно защипало, и Ковалева бросила все силы на то, чтобы не заплакать. Ведь она сильная. Который раз, прости, ты это повторяешь? Не надоело? Не должна позволять себе такую слабость. Да-да. Она выдержит, вытерпит. Сделает все необходимое, но не заплачет. Не перед ним. Только не перед ним. Ни за что не доставит ему такого удовольствия.

Он подошел ближе, настолько близко, что игнорировать его запах уже становилось невозможным, а посмотреть в его глаза означало заранее проиграть, поэтому Ковалева старалась смотреть, куда угодно, только не в глаза. Губы. Мурашки по телу. Плохой вариант. Еще поищи, будь так добра.

– Что ж ты тогда вздрагиваешь от одного только моего прикосновения? – прошипел Блэк, большим и указательным пальцем грубо поднимая голову девушки за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. – Какого хрена, Ковалева, ты сейчас ненавидишь меня, но все равно позволяешь себя касаться?

Он провел рукой по ее скуле, обжигая кожу своим прикосновением. Клэри едва сдерживала себя, чтобы снова не закусить губу. Потому что она хотела снова почувствовать тот знакомый вкус, тот запретный вкус. Она боялась признаться себе, что ей на самом деле понравилось чувствовать его губы на своих губах. Сейчас это казалось чем-то таким чертовски недостижимым, хотя его рот – Боже, его рот – находился совсем близко, стоило только встать на носочки.

Но нет.

Она не настолько жалка.

– Мне все это неприятно, – выдохнула она, отстраняясь. – Еще раз влезешь в мое личное пространство, Блэк, я клянусь, ты пожалеешь об этом.

Она развернулась, сделал пару шагов в сторону двери, но резко.

Практически мгновенно. Грубый разворот за плечо. И она утыкается носом в его грудь. Это уже стало таким привычным. Его запах стал самым приятным. Когда это успело произойти? Когда они стали такими? Просто безумие.

– Еще хоть раз посмеешь угрожать мне, – прорычал он, впихивая ее в ближайшую стенку. – Ты не дойдешь до своей комнаты, поняла?

Она толкается, дрожит. Бьет своими крохотными кулачками по его груди, мотает головой, что-то лихорадочно шепча, сама не понимая смысла того, что говорит. Блэк и сам ничего не понимал. Он медленно сходил с ума, потому что не мог ее отпустить. Просто не мог. Просто потому что это сейчас казалось таким неправильным. Руки отказывались выпускать тонкое хрупкое тело, которое так и манило своим запахом.

Ты двинулся, Блэк, ты окончательно двинулся.

– Пусти… – хриплый выдох. – Отпусти меня…

Он перехватывает ее руки одной рукой, прижимая к стенке над ее головой. Ковалева испуганно смотрит на него, словно боится. Боится, что он ударит ее, что причинит боль. Макс хотел бы, чтобы это было так, только вот проблема была гораздо глубже, гораздо масштабнее. Бросает плотоядный взгляд на ее губы. Сейчас такие соблазнительные. Покусанные, опухшие. Блэк просто не понимал. Ничего не мог понять, что сейчас происходит, но он просто не может себя остановить.

Просто потому, что это она.

Потому что зверь согласно воет, скребет лапами, желая эту девушку. Просто член больно трется о брюки. Просто вся комната пропиталась запахом ее волос, запахом ее тела. Не отпустит. Уже никак. Слишком поздно. Он не в силах контролировать это.

– Нет, – шепотом, едва слышно.

Впивается в губы. Жестко, притягивая свободной рукой за талию. Такую тонкую. Что он думал, если сожмет ее крепче, то она просто сломается в его руках. Судорожно. Лихорадочно, вбирая ее губы. Кусая, словно сумасшедший, упиваясь ею. Потому что никогда такого не было. Никакие губы еще не были так желанны. Как это снова могло произойти, как допустил?

Плевать, на все плевать. Важны только эти чувства. Только то, что сейчас. Он после придумает разумное оправдание. Всенепременно. Снова целует. До крови, чувствуя солоноватый вкус на губах, перебивающий сладкий вкус нежных губ. Она не отвечала, только крупно дрожала в его руках так, что плечи ходили ходуном. И он отпускает ее руки, позволяя коснуться себя.

И он раздвигает ее губы, проникая туда языком, задевая ряд зубов, пройдясь по нижней губе, которая едва-едва дрожала.

Давай.

Просто ответь.

– Так нужно, – лихорадочный шепот прямо ей в губы. – Черт, Ковалева…

Пальчики уже так привычно зарываются в волосы, а губы осторожно, так чертовски приятно, сжимают его так, что он готов заурчать от удовольствия. Маленькая ведьма. Что же ты творишь? Что ты с ним творишь? Он сдерживался, чтобы прямо на этом месте не нагнуть ее, чтобы не прямо сейчас не почувствовать ее.

Сумасшествие.